Андрейка на плоту
Шрифт:
Матвей Иванович спрашивает, указывая на плакат:
— А ну-ка, прочти, что здесь написано!
Андрейка приходит в смущение. Он шепчет чуть слышно:
— Я неграмотный.
Матвею Ивановичу делается жалко сконфузившегося малыша, он треплет его по плечу и говорит:
— Тут написано: «Красный уголок». Видишь, на столе книги хорошие лежат. Есть у рабочих свободное время — они почитают, газеты тоже, видишь, есть; а то можно и в шахматы поиграть. Шахматы хорошая игра; чтобы в шахматы играть, смекалка нужна, это
Андрейка, разинув рот, слушает Матвея Ивановича. А Матвей Иванович продолжает:
— А грамоте, Андрейка, научиться надо. В наше время стыдно неграмотным быть. А я вот что придумал. Я сегодня с отцом твоим на плоту поеду до села — мне туда в исполком по делу нужно. Там мы с тобой книжку в кооперативе купим: букварь. Отец-то твой грамотный? Сумеет тебе буквы показать?
— Сумеет!
— А весной придешь опять лес сплавлять и букварь с собой захвати. Я посмотрю тогда, чему ты научился.
Андрейка отвечает с жаром:
— Я научусь, Матвей Иванович, — уж это обязательно. Зима-то долгая — я всю зиму учиться буду!
После этого разговора Андрейка начинает чувствовать большую симпатию к Матвею Ивановичу.
Он засыпает его вопросами:
— А ты сам-то, Матвей Иванович, всю зиму в лесу живешь?
— Да, почти всю зиму, Андрейка; зимой сводить лес, потом возить его, потом сплавлять. А кончится гонка, поеду в город Архангельск, там будем лесом грузить большие пароходы — отправлять за границу.
— А как же должность твоя называется?
— Лесничий!
— Лесовик — вроде, значит, медведя?
Матвей Иванович смеется.
— Во, во! Это ты правильно сказал.
— А не скучно тебе?
— Нет, Андрейка, я лес люблю. Лесное дело важное, нужное. Подумай-ка, ведь Архангельская губерния самая богатая лесом в России — нигде больше ты не встретишь таких пространств, покрытых лесом, нигде не увидишь таких огромных сосен в три обхвата. А ведь лесное дело надо с толком делать — знать, где сводить лес, не рубить зря, чтобы на месте вырубки не заводить пустырей и болот, чтобы на месте старого леса уже рос на смену молодняк.
Матвей Иванович засмеялся.
— Ну, всего этого дела тебе сейчас и не объяснить — не поймешь. А еще скажу тебе, что не скучаю потому, что каждый год езжу в отпуск. Придет время — отпустят меня погулять на месяц, и я в Москву махну!
— Значит, ты в Москве бывал?
— А как же! Я там учился.
— Большая Москва-то?
— Большая. И представить себе не можешь. какая большая.
— Чему же ты там учился?
— Лесному делу.
— А меня возьмут туда учиться, когда я подрасту?
— Вполне возможно! Теперь всякий может учиться чему хочет. Только сначала грамоте научиться надо.
В беседах и осмотре всего, что Андрейка, увидал нового и необыкновенного вокруг себя, проходит целый день.
Прозрачные весенние сумерки спускаются
— Вот, посижу, отдохну. Но тотчас засыпает.
Когда Андрейка просыпается, вокруг него все переменилось и делается что-то странное. Во-первых, наступила уже ночь; во-вторых, где-то совсем близко, у самого уха, тихо булькает вода. Андрейке лежать не совсем удобно, потому что под боком у него, вместо сенника, всего-навсего сложенный вдвое отцовский кафтан. Андрейка поднимает глаза: над ним — тесно сплетенные сучья, но из-за сучьев он видит светлое весеннее небо и горящие на нем бледные звезды. Совсем рядом с собой Андрейка слышит голоса:
— Левей, левей, наддай!
Вода булькает громче, как в самоваре, когда он закипает.
Другой голос что-то напевает. Андрейка не в состоянии удержать любопытства, скидывает с себя армячишко, которым он покрыт, и встает. Он в шалаше; рядом с ним, на железном большом листе, тлеют догорающие угли; из отверстия шалаша виден большой плот с фигурами сплавщиков и дальше — вода, которая в прозрачном сумраке северной ночи кажется голубовато-серебристой.
Андрейка выходит из шалаша; плот как-раз огибает выступ берега, и потому отец Андрейки, выполняющий на плоту должность проводника, и рабочие сосредоточенно работают. Андрейка замирает: вот-вот, кажется, плот налетит на выступ и разобьется вдребезги. Вода под ним беспокойно переливается струйками, захлестывая один из его углов. Отец вполголоса отдает команду:
— Левое весло! Еще раз! Довольно! Левое! Левое! Наддай!
На одно мгновение плот чуть-чуть накреняется, так что Андрейка даже слышит, как позади него, в шалаше, тихо звякают друг о друга висящие на прутьях котелки. Но тотчас опять все приходит в порядок. Плот обогнул мысок, и перед ним расстилается уже гладкая, прямая, как шоссе, река. Рабочие поднимают весла и закуривают. Матвей Иванович, который сидит на плоту, на бревнышке, оглядывается на Андрейку.
— Глядите-ка, товарищи, главный сплавщик проснулся.
Тятька оборачивается к Андрейке и улыбаясь говорит:
— Что ж ты не спишь?
— Тятька! А как это я на плот попал?
— Как попал? На руках тебя принес. Будил, будил. — вижу, нет, — сынишка мой все равно, что бревно, рукой и то не пошевельнул; сгреб тебя на руки, да и снес.
— Я, тятька, больше спать не буду.
— Ну что ж, сынок, посиди с нами, послушай наш разговор.
Около Матвея Ивановича стоит еще не о стывший большой чайник с кипятком, лежит коврига хлеба, жареная рыба.