Анфиса. Гнев Империи
Шрифт:
Там сейчас на звуки праздника пришёл погреться у огня Флориан, лесной отшельник в обносках. Анфисе показалось, он выглядит как-то более ухожено, чем при их дневной встрече, словно каким-то костяным или деревянным гребнем – что там у него такого было в землянке, – причесал свои длинные лохмы и даже бороду.
Он был умыт, чист, обут в новые лапти. И девушка заодно смекнула, что он не прямо сейчас к ним вышел из леса, а пришёл сюда из деревни, где как раз и лапти эти ему в дар кто-то выдал, и фруктов да каши он наелся вдоволь. А теперь мужчина наблюдал за ритуалом дружного бросания
Чуть отдохнув, принялись бросать венки в ручей. Поплывший мог означать, в зависимости от загаданного, долгую жизнь или скорую свадьбу, но сейчас изначальный обычай превратился по большей части в загадывание любых желаний. Так, например, Анфиса загадала отыскать и обрести настоящего наставника по магии.
– Уже раннюю картошку, небось, печёте? – осмелился спросить у друида Ирвин, который сейчас был уже не в том кафтане, на котором у ручья порвалась застёжка, а в тёмно-зелёном с тонкими золотыми нитями.
– Картошку… Всё бы вам о еде! Знаете ли, что костер призван был «помочь» солнцу одолеть верхушку неба! – заявлял им Флориан. – Он символизировал победу света над тьмой. Разжигая костер и поддерживая его до утра, люди словно приветствовали новое солнце, чтобы приветствовать его подобным ему. Так длился самый долгий день.
– В языческих обрядах, – недовольно хмыкнул на это Ирвин.
– Почти всё, что вы видите вокруг, это и есть языческие обряды, – ухмыльнулся отшельник. – Что сбивать череп коня, что прыгать через костёр… Ждать темноты, когда в лесах зажгутся огни светлячков – напутственные маячки духов предков, наблюдающих за празднествами, и идти к опушке собирать вечернюю росу для умывания.
– Это народные гуляния, – оспорил юный шатен с генеральными планами.
– Пусть так, – только и улыбался Флориан. – Говорят, на рассвете в этот день на небе появляются три солнца, из которых только среднее «наше», а остальные – это его братья, что светят в другое время и над другими землями…
– Красиво, наверное, – вообразила себе это Присцилла.
– Одно, небось, красное, другое – жёлтое, третье – белое, – представлял вслух и один из мальчишек.
– Язычники людей в жертву приносят, ничего красивого! – фыркала на это Анфиса.
– А знаете, что символизирует эта Купайла и почему её топят? О! Тоже стародавний языческий обряд! – рассказывал друид, оглядывая молодёжь и ребятню. – Жили в древности брат с сестрой, разлученные в детстве. Повзрослев, девушка сплела себе цветочный венок и, проходя по мосту, бросила его в реку, а проплывавший мимо на лодке парубок его выловил. Юноша вернул девушке венок, и между ними вспыхнула любовь. А после свадьбы выяснилось, что они и есть на деле друг другу брат и сестра.
– Ничего себе… – качала головой Марси.
– Девушка, не выдержав, бросилась с того самого моста в реку, утопившись. Стала мавкой или русалкой, а брат её бросился следом, но зацепился за борт моста и, перевалившись, шею свернул и повис, не достигнув воды. Даже умереть вместе с ней не смог. С тех пор наряженная берёза, мужское дерево по-нашему, друидическому мировоззрению, – задрал Флориан палец, привлекая внимание слушателей, – и символизирует этого парубка. Пытаются реке вернуть возлюбленного. А духи, соединив их, сплетают цветок, который так и зовётся: купайла-да-мавка. Наш марьянник дубравный, или желтяница ещё его зовут, с цветками жёлтого и кистью сиреневого цвета, диковинка! Двойной цветок! Хороший медонос, с него знатная медовуха получается, – посмеивался бородатый старик.
– Жуть… – только и произнесла на эту историю дочь нунция.
Ребятишки принимались играть в салки, жмурки, горелки. Мальчишки соревновались в беге, прыжках в длину и высоту. Нередко, благодаря судейскому авторитету, они упрашивали Анфису посмотреть и оценить, кто пришёл первым, кто прыгнул выше и всё такое прочее. Она не отказывала, была лишь рада такой чести. Плюс скакать и куда-то мчаться самой не хотелось из-за проблем с дыханием. И так уже вон сколько натанцевала и навертелась.
Анфису больше всего забавляла игра в «коршуна», где один водящий – собственно Коршун и одна защитница – гусыня, курочка, куропатка. А остальные – как бы цыплята, гуськом за ней стоят в одну вереницу, держа друг дружку за пояс и периодически разбегаясь от коршуна кто куда в рамках оговорённой зоны.
Между защитницей и водящим то и дело происходят разговоры, представляющие собой ещё одно целое ритуальное представление. Коршун должен идеально играть свою роль, важно расхаживать, злобно поглядывать на «цыплят» позади защитницы. Требовалось вжиться в роль. И смотреть на такую игру Анфисе нравилось куда больше, чем участвовать в защите берёзки-купайло.
Суть сводилась к тому, что цыплята, мол, сами виноваты, ходили к нему на чужую землю. А теперь он здесь собирает, в зависимости от игрового кона, то камешки, чтобы в цыплят кидать, то зёрнышки, из которых «своим детям кашу сварит, а чужим кипятком глаза зальёт» – с угрозой гусыне. И по одному вылавливал да отводил за зону игры, выводя из забавы, пока так не победит, схватив всех.
«Цыплята», убегая от водящего, пытались поднять с поля прутья и веточки. И, когда у каждого было по одному, начиналась финальная часть, где Коршуну предлагали лучшую баню и он соглашался, тогда вместо веника его в шутку колотили розгами, прогоняя прочь.
Вся игра сопровождалась заученными, иногда переделанными на свой лад, песенками и стишками, разыгрывая эти разговоры, будто маленький детский театр. Анфисе нравилось быть и коршуном, и гусыней, и цыплёнком. Девочку устраивала любая роль, в каждой она находила определённые плюсы и веселье.
Иногда играли так долго, чередуясь, что, когда Коршун хватал последнего, он сам становился Защитником, а бывшая Гусыня – нападающей Пустельгой, например, или играли в наступившую ночь, что она теперь – Сова, а защитник – какой-нибудь заплутавший тетерев с выводком молодняка.
Сегодня тоже играли долго и со сменой ролей, пока не раздался топот копыт. Тут-то все и сорвались с места, стремглав побежав к центральной улочке с большущим костром. Ведь именно по ней должна была проехать церковная повозка Его Высокопреосвященства. Анфиса Крэшнер пыталась увидеть где-нибудь отца, но это не удавалось. Да и взор был больше прикован всё-таки к приезду почётного гостя.