Ангард!
Шрифт:
– Ты хочешь сказать…
– Вот именно.
Дверь была очень тяжелой. Если бы другая, полегче, была не заперта, она бы не прилегала так плотно. Или сквозняк все равно бы ее приоткрыл. Эта дверь была Дверь! Потому стояла, как скала. Хоть железную руду из нее добывай! Но Алексей уже понял: не заперта. То есть, если потянуть за ручку… И Серегин взгляд он понял прекрасно: «Потянуть?» Задумался. Что бы могло быть за этой дверью? Потом достал из кармана носовой платок.
– На всякий случай. Побережем отпечатки. Пожалуй, мы войдем.
– А есть варианты? – сверкнул белоснежными зубами Серега.
– Помолчи,
Алексей открыл дверь сам. И первым вошел в квартиру. Потом пошарил по стене и щелкнул выключателем.
Туше
Потолки здесь были не просто высокие. Высоченные! Сначала он очутился в холле – просторной прихожей метра этак три на три. Пол был паркетный. И блестел, словно здесь недавно разлили подсолнечное масло. Прямо перед Алексеем была дверь. Открываясь, она складывалась гармошкой, сейчас меха были растянуты. Алексей так понял, что за дверью находится зал. Он почувствовал внутри знакомую вибрацию. Нервы были натянуты до предела. В воздухе ощутимо пахло железом. Именно железом. Металлический запах, от которого даже во рту оскомина, такая, что скулы сводит. Он огляделся. Направо – длинный коридор, заканчивающийся еще одной дверью. Железной. Ее предназначение Леонидов пока не определил. Там же, в конце коридора, по левую сторону, была еще одна дверь. Либо в ванную, либо в туалет. В такой квартире санузел может быть только раздельным. И метрах в четырех от «гармошки» – белая дверь. Дальше – еще одна белая дверь. Барышев присвистнул:
– Неплохо!
– Есть здесь кто-нибудь? – громко спросил Алексей. – Хозяин дома?
Всю стену, четыре метра от «гармошки» до двери в соседнюю комнату, занимал стеллаж с книгами. Судя по однотонным, с золотым тиснением корешкам – собрания сочинений классиков. Прищурился: Пушкин, Толстой, Достоевский…
Алексей сделал несколько шагов вперед и машинально провел пальцем по переплетам, прочертив горизонтальную линию. На пальце осталась пыль. Оглянулся на Барышева:
– Ну, что?
– Должно быть, в зале, – хрипло сказал Серега.
Он коснулся рукой гармошки. Меха всхлипнули, потом жалобно разрыдались: раздвижная дверь поехала в сторону. Алексей замер на пороге. То, что он увидел, потрясло.
Зал в квартире Рощина был огромный, в два окна. Площадью метров тридцать пять, не меньше. А то и все сорок. Высоченный потолок, на потолке лепнина. В центре торчит крюк, на крюке старинная люстра: бронза и хрусталь. Мебели было мало, или она терялась в просторном помещении и казалась незаметной? Посреди зала – огромный ковер, но и он не мог закрыть всего пола этой огромной комнаты.
На ковре, почти в самом центре, лежал Евгений Рощин. У него на горле зияла рана, кровь из нее уже не текла. Видимо, с момента смерти прошел не один час. Точнее скажет эксперт. Рядом с телом – дуэльная шпага, обоюдоострое оружие со стальным клинком трехгранного сечения, пальцы правой руки мертвеца скрючены, словно до последней секунды Рощин сжимал в руке шпагу и только смерть разлучила его с любимым клинком.
Евгений Рощин был одет в черные кожаные штаны и белую рубашку, расстегнутую на груди. Рубашка в крови. Кожа на груди – смуглая, гладкая. Густые черные волосы стянуты на затылке
Глава вторая
Ложная атака
– Пижон, – не удержался Леонидов. – И смерь его пижонская.
– Согласен, – кивнул Барышев. Алексей подошел ближе и долго смотрел в лицо знаменитого режиссера. Застывшее навеки, оно стало еще более острым и хищным. Тонкие черные брови вразлет, высокий лоб, хрящеватый нос…
– Леша, что делать будем? – раздался из-за спины голос Барышева. – Звонить?
– Звони, – равнодушно сказал Алексей.
Его вдруг одолела черная зависть. Зависть к чему? К красивой смерти? Как эффектно он раскинулся на ковре! Белая рубашка, расстегнутая на груди, серьга в ухе. Пронзен дуэльной шпагой! По спине пробежал холодок. Тот не мужчина, кто не мечтает подержать в руках боевое оружие! А умереть со шпагой в руке? Красиво. Тут уж ничего не скажешь!
– А где же вторая? – вдруг спохватился он. – Где орудие убийства?
– Лучше ничего здесь не трогать, – поспешно сказал Барышев. – Наши сейчас приедут.
– Да брось! – отмахнулся Алексей.
Второй шпаги в комнате не было. Алексей огляделся. Колет, в котором проводят тренировки фехтовальщики, висел на стене. Тут же висели две маски. Одна с глухой черной сеткой, через которую не видно лица, другая – странной формы, с темным квадратным стеклом. Какой-то особый материал, новейшая разработка.
На Евгении Рощине маски не было. Не было на нем и колета.
– Знаешь, что я скажу, Серега, – задумчиво изрек Алексей.
– Ну?
– Это была дуэль.
– Ерунды не говори! – отмахнулся Барышев.
– А я тебе говорю: дуэль. На нем не было маски. И грудь ничем не защищена. Они сходились не на жизнь, а на смерть. Как смертельные враги.
Он нагнулся и внимательно оглядел шпагу, лежащую подле тела Евгения Рощина. Гарда, защищающая руку, была круглая, гладкая, без всяких украшений. Современное оружие, без изысков. Не раритет, как в квартире Петра Волового. Но клинок обоюдоострый. Заточенный.
– Или мне кажется, или на острие кровь. Подойди, глянь, у тебя глаза лучше.
Барышев подошел. Нагнулся и зачем-то принюхался. Потом пожал плечами:
– Похоже на то. Но совсем чуть-чуть. Капелька. Выходит, задел?
– Задел.
– Тем проще!
– Проще найти убийцу? – усмехнулся Алексей. – Ну-ну. А вот знаменитый кубок.
Он подошел к стене, где было сооружено некое подобие алтаря. Предметом, которому поклонялся Евгений Рощин, была хрустальная то ли салатница, то ли ваза для конфет, громко называвшаяся Кубком. Алексей узнал его по фотографии. Фотография висела на стене, в витиеватой рамке. Такая же, как в альбоме у Петра Волового. Но сильно увеличенная и, похоже, отреставрированная. Именно этот предмет, то есть хрустальную салатницу, Рощин держит в руках, а рядом стоят его преданные мушкетеры.