Ангел, архангел, архай, Рёснес Ольга

Ангел, архангел, архай

на обложку

Рёснес Ольга

Шрифт:

Наука о духовных закономерностях мира, постигаемых на основе самопознания, пришла в мир одновременно с «революционными» идеями физики о пространстве-времени и микромире, в начале ХХ века, но с тех пор ни один «серьезный естествоиспытатель» не стал антропософом. В результате мы имеем сегодня мир таким, каким пыталась его изобразить разве что футуристическая фантазия К. Мережковского: незримое «мировое правительство» готовит конкретные планы массового истребления земного населения, одновременно «гарантируя» счастливое слабоумие благоденствия тем, кто уже сегодня сознательно сходит с трудных путей духовности. Как будто бы «само собой» в центре Европы «одобряется» строительство опаснейшего по возможным масштабам катастрофы «коллайдера», идея которого инспирирована Ариманом, ради совершенно бессмысленных экспериментов с «подматериальным», не говорящих ничего о сущности жизни, но открывающие неограниченные перспективы смерти. И это делается во имя науки: науки, прилагающей неимоверные умственные усилия для «оправдания» первичности материи. Это «оправдание», поставленное на рельсы «передового научного эксперимента» и «освященное» именами мировых научных авторитетов, в действительности давно уже стало оружием массового поражения незрелых, несамостоятельных умов и еще более незрелых душ: человеческий разум насильно втискивается в «метражи» рассудка, надежно огражденный воспитанием, образованием и повседневным воздействием СМИ от просветов созерцательности. В любой так называемой «научной дискуссии» дискутируются лишь технологии, будь то технологии эксперимента или мышления (рассудочного). Любой же намек на выход «за грань» рассудка неизменно квалифицируется как нарушение правил игры: это просто не принимается всерьез.

Одним из бесчисленных примеров «дискутирования ни о чем» может служить сборник «Философские проблемы физики элементарных частиц», изданный в Москве в 1994 году, в котором уже во введении говорится: «Современное движение познания в более глубокую сущность вещей, к новому уровню строения материи, связано с ломкой прежних физических представлений и развитием новых взглядов на сущность, структуру закономерность как взаимодействий физических

объектов на новом уровне, так и самих физических теорий» [8] . Если не обращать внимания на очевидный философский ляп, «физическое представление», то ничего, кроме старой веры в «первопричинность материи» у дискутирующих не обнаруживается: обсуждаются лишь «различные подходы» к материалистическому «антиквариату». А если, что в ходе физического эксперимента обнаруживается все чаще и чаще, в исследуемой области «вроде бы и нет материи» (спрашивается, что же там есть), область эту искусственно «наделяют», в целях удобства расчета, материальными свойствами. Так появляется понятие «загадочного» вакуума и, однажды оказавшись «принятым», прочно укореняется в новейших теориях, хотя ни один физик не может сказать, что же это за вид реальности. Интуитивно многим совершенно ясно, что никакая это не «физическая» реальность, но «стыдно» – перед лицом ученых товарищей и храмом науки – признать, что тут, определенно, познание выходит в область духа. Подобно тому, как дарвинизм оказывается правомерным, лишь будучи продолженным в сферу развития индивида (индивидуальность как свой собственный «род»), а это уже сфера духовная, так и естествознание неизбежно приходит, при честном к себе отношении, в область духовных причин. Если это не происходит сегодня по причине «старой веры в материю», то это произойдет завтра, вопрос лишь в том, какие потери понесет человечество в ходе «напрасного ожидания». Но сегодня это большое неудобство для «серьезного ученого»: понять и признать, что отправной точкой всякой учености является мышление, как совершенно независимая от материи реальность. Мышление не только мозговое, логическое, но мышление созерцательное, основанное на интуиции. Врывающаяся в «окна интуиции» весть из духовного мира – это весть о реальности, тогда как принятая материалистической наукой каузальность – всего лишь вопрос «веры». И ученые… веруют. «Чем дальше, тем больше становилось очевидным, – пишет Г.Б. Жданов в статье «Частицы, поля и вселенная», – что понятие материи физически совершенно необходимо распространить и на вакуум…» [9] . Само косноязычие этой установки («понятие… физически распространить») уличает «специалиста» в неуверенности им сказанного, и до тех пор, пока у «специалиста» не будет счастливой возможности самому вести сверхчувственное наблюдение, всякая дискуссия о «вакууме», какими бы утонченными расчетами она не подкреплялась, оказывается несчастливо бесполезной. Та же сама неуверенность имеет место всякий раз, когда строится космологическая картина мира на основе концепции Большого взрыва: никакие показания приборов, в том числе и относительно «реликтового излучения», не дают оснований считать, что из «стянутой в точку» туманности «вдруг» разлетелись во все стороны небесные тела, чтобы тут же занять полагающееся им место на небосводе; что же касается непосредственно Земли, то в момент взрыва якобы имеется уже в наличии «полный набор физических констант», соответствующий многообразию земных форм жизни. Невольно напашивается вопрос: откуда же все это взялось? Но серьезные физики на подобные вопросы не отвечают, и некоторые из них так прямо «выдвигают», от имени науки, теорию «перезревшего огурца», в определенный момент лопающегося и разбрасываюшего семена по всему огороду (согласно этой «теории» Земля тоже, придет время, «лопнет», и «куски ДНК» разлетятся по всей Вселенной в поисках подходящей для «прорастания» почвы). Общим в такого рода фантазиях является одно: это сплошь материалистическое фантазирование. Для сегодняшнего ученого куда меньшим грехом будет уподобление Вселенной каузально-механической машине, чем желание познать самого себя. По сути, все современные научные картины мира строятся таким образом, что ни в одну из этих «картин» не включен сам человек! Самое большее, что «уступает» человеку современная наука, это быть «сторонним наблюдателем», да еще при этом не наблюдать самого себя. Это называется, между прочим, «объективностью». Угодить в такую ловушку, да еще имея «под рукой» средства для многократного разрушения всей Земли, дело более чем опасное. С точки зрения будущего (которое ведь должно для кого-то придти), у человека, в том числе и у ученого, есть лишь две возможности в этом будущем оказаться: честно и последовательно вводить естественнонаучное мышление в духовную сферу, постепенно развивая его до созерцательного мышления, или учиться на ошибках немыслимых сегодня физических разрушений, указующих в сторону духовной природы человека. Так какая же из этих возможностей?

Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 217.

Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 17.

Довольствуясь ограниченной миром «физической реальности» каузальностью, современная наука не располагает никакими сведениями о «доземных» планетарных воплощениях Земли (а именно ее космических состояний Сатурна, Солнца, Луны). Эти сведения получены непосредственным созерцанием вселенской «хроники событий», и сколько бы не было чуждым для современной науки отзываться на такие факты, уделом ее неизбежно остается «открывать» или подтверждать, одну за другой, духовно-научные истины.

На фоне оторванности современного естествознания от области духовных свершений, преобладающим типом научности в важнейших сферах знания остается теоретическое моделирование. Опираясь на результаты чувственного наблюдения, эта научность «не замечает» противоположности наблюдение-мышление в самой себе: она полностью исключает наблюдение за самим мышлением. Будучи специфической деятельностью человеческого Я, мышление направлено только на наблюдаемый предмет, но не на саму мыслящую личность. Человек не замечает, что мыслит, его внимание направлено лишь на исследуемый предмет: мышление представляет собой «не наблюдаемый элемент нашей обычной духовной жизни» [10] . Мыслящий не может одновременно с самим актом мышления наблюдать свой же мыслительный процесс, смотреть на него со стороны: возможность созерцания мышления появляется лишь после осуществления мыслительного процесса. Мышление – это тот архимедов рычаг, тот принцип, что существует сам по себе: мышление постигается через мышление. И всякое теоретическое моделирование, как процесс мыслительный, должно ведь давать какие-то ссылки на используемый им «инструмент», от «конструкции» которого зависит ход дела: «прежде чем все остальное может быть понято, – подчеркивает Рудольф Штейнер, – должно сначала быть понято мышление» [11] . Любая теоретическая модель представляет собой попытку объяснения мира или какой-то его части через систему понятий. Как правило, все эти попытки исходят из стремления отыскать те «первые элементы» бытия, из которых потом строится все остальное: атомы, адроны, суперструнное поле, ген, двойная спираль ДНК и т. д. Этот взгляд «назад», к «началу», не замечает того, что человек есть своего рода завершение акта творения, в связи с чем «для объяснения мира через понятия нужно исходить не из первых по времени элементов бытия, а из того, что нам дано, как ближайшее, как интимнейшее… это абсолютно последнее, достигнутое мировым развитием, и есть мышление» [12] .

Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 502.

Р. Штейнер. Философия свободы. М., АСТ, 2000, с. 510.

Теоретическое моделирование мира начинается с образования понятий, мыслей о мире. И если речь идет исключительно о физической реальности, как это всегда и бывает в таких случаях, то уже в самом начале этой физической реальности противопоставляется мысль о ней. Однако теоретическая модель учитывает только первую область фактов и полностью игнорирует вторую, как если бы никто ничего не мыслил и все шло само собой, иначе говоря, в «строгость» естественнонаучного подхода вплетается нить домысла, предположения, той самой «эвристичности», ответственность за которую ни один естествоиспытатель не берет на себя. Тогда как от него самого все это и исходит: подобно художнику, испытывающему неудовлетворенность от выступающей ему навстречу данности, теоретизирующий, к примеру, физик призван «втворить» в имеющиеся уже картины мира свою, а именно ту, что содержит в себе его Я, являющееся частью мира духовного. Не вдаваясь пока в механизмы «получения» человеческим Я сведений из духовного мира, заметим, что ведь речь идет как раз о «привнесении» в картину физического мира сведений из совершенно отличного от него мира. И этот факт не удостаивается в теоретических моделях ни малейшего внимания.

Идеалом всякого научного устремления является в конечном итоге впитывание в мышление всего содержания мира. Но этого никогда не произойдет, если исследуемый мир ограничен физической реальностью, если через мир понятий и идей не ищутся пути в мир духовный.

Тем не менее, именно «проблема физической реальности» остается на протяжение многих десятилетий центром физико-теоретических и философских дискуссий. Подобная познавательная ситуация складывалась еще в конце девятнадцатого столетия, победоносно увенчавшись известным ленинским определением материи, и именно оно-то и царствует безраздельно в сегодняшних «точках зрения», полностью исключающих самопознание наблюдающего мир ученого. Материя (на «новых уровнях»), с одной стороны, и рассудочная деятельность мозга, с другой. Между этими двумя реальностями – пропасть, иллюзия преодоления которой неустанно нагнетается все более и более утонченным физическим экспериментом и все более и более абстрактным понятийным аппаратом. Эта научная двойственность – углубление в материю, с одной стороны, и воспарение над миром с помощью математических рассмотрений, выводящих человека из всякой внешней реальности, с другой, может привести лишь

только к чему-то относительному, вне каких бы то ни было реальных гарантий истины. Но ведь об истине и не заходит речь в научных спорах! Истину как бы не замечают, в ней не нуждаются. Напротив, весь энтузиазм дискуссий направлен на ту или иную «концептуальность», призванную освежить и омолодить так и не состоявшееся, так и не дотянувшее до «полноты картины». Сменяя и дополняя одна другую, физико-математические концепции «алчут» как можно больше реальности физической, при всей скупости соответствующего эксперимента, но всякий раз оказывается, что как раз эта физическая реальность и не присутствует в наблюдении в той мере, чтобы пронизать собой также изощренный математический аппарат. Оторванные от реальности человека, его мыслящего, созерцающего Я, научные концепции и теоретические модели становятся призрачной игрой в несуществующее нигде. При этом застывающее на нулевой точке самопознание не в силах уже сдерживать натиск того «сатанинского» рассудка, который, окажись он единственным орудием познания, неминуемо истребил бы человека как существо моральное. Но именно в «неморальности» современное научное мышление и усматривает свою «объективность». То, с какой непринужденностью и легкостью современный ученый приступает к «переделке» той или иной теоретической модели, видно на многочисленных примерах обсуждения проблем физики элементарных частиц: здесь нет ни малейшей тени озабоченности положением самого мыслящего, инвалидностью его роли стороннего наблюдателя. «Если мы хотим придать квантовой системе некоторую новую локальную динамическую степень свободы, – пишет И.А Акчурин в статье «Концептуальные основания новой топологической физики», – ввести ее локальное динамическое взаимодействие с некоторым новым полем, нам вовсе не обязательно вводить это поле с самого начала в основные динамические законы… Мы можем ввести новые, добавочные полевые степени свободы любой квантовой системы и на некоторой последующей стадии ее динамического исследования заставив локально изменяться от точки к точке пространственно-временного континуума фазу ее полной волновой функции. Такие… «координированные» по некоторому теоретико-групповому «закону» изменения фазы… полностью эквивалентны «включению» в нашей системе совершенно нового локального векторного поля, как бы компенсирующего своим действием локальные изменения фаз волновой функции… Эта фундаментальная физическая идея и лежит в наши дни в основе всех современных теорий «сильных» (ядерных) и «электронных» взаимодействий на уровне элементарных частиц» [13] .

Философские проблемы физики элементарных частиц. М., 1994, с. 218.

При подобном подходе к реальности, включающей в себя ведь и реальность представлений об изучаемом объекте, картина мира оказывается в конце концов состоящей исключительно из представлений (усвоенных Я восприятий), перенесенных из области Я в область явлений внешнего мира. Вопрос о познании мира ставится так: доступно ли опосредованному наблюдению то, что не наблюдается непосредственно? Здесь речь идет не о сознательной деятельности Я, но о неосознаваемых, потусторонних для Я процессах. Само же Я, согласно этой точке зрения, действует наподобие зеркала (отголосок ленинского определения материи), отражающего лишь то, к чему оно в данный момент повернуто. Другими словами, сам процесс отражения нисколько не меняет содержание Я. Вещи (к примеру, элементарные частицы) остаются «невидимыми», исследователь имеет дело лишь с их отображениями и, «не замечая» изменений в своем Я, принимается судить о свойствах физической реальности. Эти суждения «вслепую» и есть современная научность. Научность, видящая мир законченным и цельным без включения в него мышления. Научность, игнорирующая то решающее обстоятельство, как подступает к исследуемому объекту мыслящее сознание.

Окажись индивид однажды включенным в научную картину мира, немедленно отпало бы классическое противоречие между «религией» и «наукой»: в познавательном акте человек действовал бы как дух, устремленный к духовному содержанию мира. Мораль индивида, обретаемая в любви к исследуемому объекту, становится в этом случае двигателем познания, а сама любовь – познавательным импульсом. Ничего подобного не предусматривает Проект Большой Истории, вводимый в программу отдельных школ в США с осени 2011 года, а к 2014 году планируемый быть введенным в национальном и глобальном масштабе. «Курс, к которому, надеюсь, приобщатся все», – заявляет Б. Гейтс, имея в виду прежде всего им же вакцинированных детей во всем мире. При этом делается ставка исключительно на неиндивидуальный подход к обучению: речь идет о «коллективном обучении», в котором задействовано «экстремальное количество информации» [14] . И чтобы окончательно похоронить представление о человеческой индивидуальности, «специалисты» проекта «наделяют» индивидуальностью «иные жизненные формы», под которыми следует понимать животных, а то и растения. «У менее сложных жизненных форм, – поясняет Д.Кристиан, – со смертью теряется большая часть того, что индивид узнал в ходе жизни. У нас же (людей или рептилоидов? – О.Р.) дело обстоит иначе. Мы можем передавать огромные количества информации от поколения к поколению, непрерывно накапливая познания. Ребенок может узнать столько, сколько его предки познали за десять тысяч лет» [15] . Здесь творец Большой Истории «забывает», что десять тысяч лет назад человек запросто смотрел в духовный мир, соотнося с его образами свою деятельность. И чтобы сегодня это оказалось кому-то доступным (ну хотя бы одному-единственному ребенку), надо ведь по крайней мере считаться с тем, что помимо физической реальности есть еще и духовная. Но такую познавательную перспективу Большая История заранее исключает: «Человек не может знать все, – «успокаивает» своих будущих клиентов Д. Кристиан, – Но мы можем специализироваться. Ведь не только индивидуальная память ведет нас вперед, мозги всего человечества познают коллективно. Это дает нам возможность говорить о нашем прошлом и планировать наше будущее… Сегодня семь миллиардов человек, коллективно обучающихся через интернет, и могут составить этот коллективный разум» [16] .

H. Vogt. Har du hort om Big History? Aftenposten-Fredag, s.27.

Подвести человечество под «черту» группового сознания, тем самым обеспечивая в будущем каждому духовную смерть, это и есть не скрываемая уже сегодня цель творцов Большой Истории. Замыкая круг познания изучением физической реальности (с не существующими нигде «физическими объектами») и сводя к ее характеристикам реальность духа, сегодняшние архитекторы Большой Истории разыгрывают в очередной раз карту отчуждения человека от его истинной сути.

3. Между восприятием и мышлением.

Являются ли мыслительные рассмотрения чем-то «привносимым» извне и не имеющим связи с объектом исследования? Есть ли какие-то гарантии истины в чисто математическом рассмотрении «физических объектов»? Сложность феномена «человек» заключается в его двойственности: это существо пространственно-временное и в то же время духовное. Как первое, ограниченное определенной частью мира, человек воспринимает вещи как нечто отдельное, локальное, самостоятельное, хотя никакой «отдельности» в мировом процессе не существует. «Отдельность» есть своего рода «удобство рассмотрения», субъективный акт обособления рассматриваемой области явлений от мирового целого. И установить связь между «отдельностью» и мировым целым можно только через самого человека: через его мысленное самоопределение, включающее посредством мышления в мировой процесс и восприятие, касающееся его самого [17] . Тут речь идет о том самом «надличном», на которое неоднократно ссылается А. Эйнштейн: это не ограниченная личностным область «земного я», но не знающая никаких границ область мирового Я, в которой Я выступает уже не как «персона», но как «носитель деятельности, которая из более высокой сферы определяет мое органическое существование» [18] . Мышление и есть тот единственный род человеческой деятельности, что соединяет индивида в одно целое с космосом. «Когда мы ощущаем и чувствуем (а также воспринимаем), – пишет Рудольф Штейнер в «Философии свободы», – мы суть отдельные существа; когда мы мыслим, мы все – единое существо, которое все проницает… в нас получает бытие прямо-таки абсолютная сила, имеющая универсальный характер…» [19] . В своем мышлении каждый в отдельности поднимается навстречу этой «абсолютной силе», тут не может быть и речи о «коллективном разуме», исключающем свободу индивида. Заключенный в пространство-время, человек выходит с помощью мышления за его пределы, и само это мышление «вторгается» в него из мирового целого. Именно этот факт выхода мышления за пределы «пространственно-временного континуума» и есть, как указывает Рудольф Штейнер, основа «влечения к познанию» [20] . Исследуемая вещь перестает быть для мыслящего только «внешней», в нее вливается из самого мыслящего та часть мирового содержания, которая соответствует понятию. Явление и понятие – две стороны единого целого, и только вместе они составляют полную картину исследуемого объекта. Содержание мыслей как бы «оплодотворяет» восприятие, и этому соответствует акт «вспыхивания» интуиции, восполняющей недостающую в восприятии долю действительности [21] .