Ангел-хранитель
Шрифт:
Ричард совершенно не представлял, что такого сделал Джим, чтобы переманить ее в столь захолустный городок.
Счастливый брак, покладистый муж. Хороший, добрый… но слабый.
Встретившись в баре с Майком, Ричард кое-что выведал и о нем — от одного из местных жителей. Поразительно, сколь многого можно добиться благодаря угощению на дармовщинку.
Ричард уже знал, что Майк влюблен в Джулию. Однако он не знал, что предыдущий роман Майка приказал долго жить. Неверность Сары заинтриговала его.
Ричард также узнал, что Майк был шафером на свадьбе Джулии, и их отношения стали ему более ясными. Майк —
Как она осторожна… Наверняка привычка осмотрительно вести себя осталась у Джулии с детства, об этом следует не забывать, памятуя о том, каких мужчин ее мать приводила в дом. Но поводов вести такую жизнь нет. Больше нет. Она может идти вперед, развиваться — так, как делает он, Ричард.
Его и ее детство не слишком отличались. Пьянство. Побои. Кишащие тараканами кухни. Запах плесени и отсыревшей штукатурки. Ржавая вода из крана. Единственной возможностью укрыться от убогой действительности для Ричарда стали фотографии в книгах Анселя Адамса, фотографии, которые, как ему казалось, нашептывали о других, далеких землях и странах. Книги эти Ричард обнаружил в школьной библиотеке. Долгими часами он изучал их, погружаясь в красоту удивительных, неземной красоты сюрреалистических ландшафтов.
Мать заметила интерес сына, и, хотя на хороший подарок к Рождеству не стоило и надеяться, ей каким-то образом удалось уговорить отца купить маленький дешевенький фотоаппарат и две кассеты с пленкой. В ту пору Ричарду исполнилось десять лет. Это был единственный раз в жизни, когда он заплакал от счастья. Мальчик подолгу фотографировал предметы домашней обстановки и птиц во дворе. Делал фотографии закатов и рассветов, потому что ему нравилось освещение в утренние и вечерние часы. Ричард привык двигаться бесшумно, и ему часто удавалось сделать снимки крупным планом в таких ситуациях, когда это казалось невозможным. Получив отпечатки фотоснимков, мальчик уединялся в спальне и внимательно рассматривал их, пытаясь понять, что удалось, а что нет.
Сначала отца, похоже, удивило увлечение сына, и он даже просмотрел пару пленок с первыми снимками. Затем принялся комментировать их. «Смотри, вот птичка! — саркастически говорил он. — А вот и еще одна!» В конечном итоге он перестал давать деньги на увлечение сына. «Зряшные траты!» — ворчал он. Но вместо того, чтобы предложить Ричарду заработать деньги на проявку пленок, предлагая свои услуги соседям-фермерам, решил преподать ему урок.
Тем вечером отец снова сильно напился, и Ричард с матерью старались по возможности не попадаться ему на глаза. Ричард сидел на кухне и слышал, как отец оживленно комментирует футбольный матч, транслируемый по телевизору. Он сделал ставку на свою любимую команду — «Патриотс», — но проиграл и от злости ударил кулаком в стену. В следующую минуту отец вошел в кухню с фотоаппаратом в руке. В другой был молоток. Он положил фотоаппарат на стол и, убедившись в том, что сын смотрит
— Я всю неделю вкалываю, чтобы заработать на кусок хлеба, а тебе хочется лишь просаживать денежки на всякую дрянь! Теперь этой проблемы у нас не будет!
Вскоре отец умер. Воспоминания об этом событии крепко врезались в память Ричарда. Картина стояла перед его мысленным взором как живая: на кухонный стол падает луч утреннего солнца, бессмысленное выражение на лице матери, постоянно капающий водопроводный кран. Полицейские говорят что-то приглушенными голосами. Коронер осмотрел тело и приказал отвезти его в морг.
Затем начались рыдания матери — уже после того, как полицейские ушли.
— Что же мы будем делать без него? — рыдала мать, тряся сына за плечи. — Как же это могло случиться?!
А случилось вот что. Отец жутко напился у О'Брайена, в грязном бостонском баре неподалеку от дома. По словам завсегдатаев бара, он сыграл одну партию в бильярд и проиграл, после чего пил до позднего вечера. Два месяца назад его уволили с завода, и он почти каждый вечер проводил в этом заведении — всем недовольный человек, ищущий жалости и сочувствия в обществе таких же никчемных пропойц. К тому времени Вернон уже регулярно избивал жену и сына; ночь перед его смертью была особенно ужасной.
Он ушел из бара в начале одиннадцатого, купил на углу пачку сигарет и поехал на машине дальше. Сосед, прогуливавший в это время собаку, видел, как он подъехал к дому.
Позднее пошли сплетни. В том, что Вернон закрыл дверь гаража, не было никаких сомнений. Об этом свидетельствовал высокий уровень угарного газа в гараже. Но почему, недоумевал коронер, он сначала не выключил двигатель машины? И для чего снова сел в нее? Все было очень похоже на самоубийство, хотя дружки из бара О'Брайена отрицали подобную возможность — Вернон был совершенно не склонен к суициду. Он не был бойцом, но и откровенным слабаком тоже не был. Он ни за что не лишил бы себя жизни.
Полицейские снова пришли к ним через два дня, задавали разные вопросы и сами же искали ответы на них. Мать безудержно рыдала, а десятилетний мальчишка лишь молча смотрел на непрошеных гостей. К тому времени синяки на их лицах приобрели желтовато-лиловый оттенок, придавая и матери, и сыну совершенно жуткий вид. Полицейские так и уехали ни с чем.
В конечном итоге дело было признано несчастным случаем, произошедшим на почве злоупотребления алкоголем.
На похороны пришло около десятка человек. Мать была в черном. Она постоянно плакала, прикладывая к глазам белый носовой платок. С прощальными речами у могилы выступили трое, сказав добрые слова о человеке, которому не повезло в жизни, но который был хорошим отцом и любящим мужем.
Сын также достойно исполнил свою роль. Он смотрел под ноги и время от времени подносил руку к щеке, как будто смахивая набежавшую слезу. Обнимал мать за талию, угрюмо кивал головой и благодарил тех, кто подходил к ним выразить соболезнования.
На следующий день мальчик вернулся к могиле… и плюнул на нее.
Ричард прошел через затемненную комнату и прикрепил к стене фотографию, подумав о том, что прошлое отбрасывает длинные тени. Ошибиться можно очень легко. Он понимал, что это оказалось сильнее матери, и простил за то, что она сделала.