Ангел по имени Ваня
Шрифт:
— Чемпионом был, наверное,…по бегу, — Митятюля, выговаривая эти слова, растерянно посмотрел мимо жены. — Думаешь, она поверит этому?
Жена проследила за его взглядом. Муж смотрел на дверь кухни, где никого не было.
Она снова посмотрела на него и коротко произнесла:
— Ты что опять с Ваней разговариваешь?
— Нет,…нет, — Митятюля отрицательно покачал головой, — какой ещё Ваня? Дело в том, что мне выплатили компенсацию на стройке за физический и моральный ущерб.
Елена Митятюля облегчённо вздохнула, услышав нечто членораздельное из уст мужа.
— Так бы и сказал сразу!
Она направилась, было, на кухню, но Митятюля обежал её и встал у двери.
— Один час, Ленусь…нет, полтора…лучше — два? Хорошо, лучше два. Дай мне два часа,
Ленусь, если я не справлюсь, никогда в жизни больше не зайду в кухню. Пожалуйста,
Ленусь.
Митятюля бросил умоляющий взгляд на жену. Она задумалась. Она не хотела соглашаться, резонно предполагая, что повторится то же самое, что и в прошлый раз.
Пока она раздумывала, снова раздался голос мужа:
— Это подло!
Елена Митятюля встрепенулась и едва ли не с гневом посмотрела на мужа.
— Что значит — подло?
— В смысле, я хотел сказать…ты ведь не откажешь в просьбе больному мужу? —
Митятюля заискивающе улыбнулся и с такой мольбой посмотрел на жену, что та не выдержала и сразу сдалась.
— Хорошо. Но только два часа.
— Спасибо, милая!
Митятюля захлопнул перед ней дверь и повернулся к Ване. Тот сидел на газовой плите
и по обыкновению болтал ногами. На губах Вани появилась одобрительная улыбка.
— Уже лучше!
— Правда?
— Ещё немного потренироваться, и научишься врать без единой запинки. И ещё запомни. Когда просишь жену, добавляй больше чувства. Она должна видеть, что ты нуждаешься в её помощи. И глаза не забудь.
— Вот так? — выговаривая эти слова Митятюля, изобразил жалостливый вид.
— Неплохо. Брови немного отпусти вниз и сдвинь к переносице…вот так…хорошо, —
похвалил его Ваня, — в сочетании с общим твоим жалким видом…просто здорово.
Никто не устоит. Можешь даже милостыню просить на вокзале. Лучше конечно на
Курском вокзале. Там больше всего дадут. Во всяком случае, во времена СССР так и было.
— Ты что, Ваня, в советское время милостыню просил на вокзале? — удивился Митятюля.
— Я сверху смотрел, как другие просят. Мог бы догадаться сам, прежде чем задавать такой глупый вопрос. Ладно. Хватит разговоров. Время–то идёт. Работать надо…папа.
— А ты мне не поможешь? — с надеждой спросил Митятюля при виде того, как Ваня спрыгнул с плиты и забрался на холодильник.
— Помогу, конечно. — Ваня пнул ногой дверцу старого холодильника. Дверца со скрипом открылась. — Прямо как сарай. — Он свесился вниз головой и заглянул внутрь. — Четыре яйца, кусок сала, банка кильки…огурчики, правда, солёные…
— Зимой покупать свежие огурцы — настоящее разорение, — подал голос Митятюля, —
сегодняшний день исключение, потому что деньги–то по большому счёту не наши.
— Не густо, — Ваня выпрямился и указал рукой на пакеты с едой, — там всё самое лучшее и самое дорогое. В этом сарае их не будет.
— А куда же их положить? — растерялся Митятюля.
— В духовку. Куда же ещё? — Ваня постучал себя по голове и нравоучительным тоном сказал: — Ты иногда думай…папа?
— Новый холодильник?
— Дошло, слава богу. Деньги у тебя есть. Так что…вперёд.
— А что я жене скажу? У нас ведь всего два часа.
— Попросим ещё два, — Ваня спрыгнул с холодильника и, подойдя к Митятюле, закончил:
— Она как узнает, куда ты едешь, с радостью подождёт.
Спустя четыре часа домой пришли дети. Навстречу им вышла улыбающаяся мать.
— Ух, ты, чем это так вкусно пахнет? — вырвалось у сына. Вытянув голову, он принюхался к запахам, идущим из кухни.
— И правда, — удивилась дочь, — запахи просто обалденные. Мы что, повара наняли?
— Папа готовит. Раздевайтесь и идите в зал! — коротко ответила она.
Оба стали раздеваться, постоянно оглядываясь на дверь кухни. Раздевшись, они вслед за матерью прошли в зал и сели смотреть телевизор. Ни один из них даже в комнату свою не зашёл. Обоим до чёртиков было любопытно, что же там готовит отец. Аппетитные запахи щекотали нос. Все трое только и делали вид, что смотрели телевизор. Их больше интересовало, что происходило на кухне. И когда оттуда донёсся голос отца, они мгновенно прислушались. И почти сразу же у них появилось удивление на лицах.
— Открыть духовку? Зачем?…Чтобы гусь воздухом подышал? Да он же сдох, зачем ему воздух? Корочка мягче будет? А я и не знал. Чего только люди не придумают.
Младший Митятюля тихо спросил у матери:
— Мам, а кто там с отцом на кухне?
— Никого. У него после болезни привычка появилась. Сам с собой разговаривает. Вы не обращайте внимания! — посоветовала она обоим детям. Они сразу замолчали, потому что снова раздался голос Митятюли.
— Сметанки, паприки немного…чесночка? Понял. Что ещё? Помидорчик и винца капельку. Хватит столько? Я не жадничаю,…ты же сказал капельку. У вас там наверху…капелька совсем другая. А у нас на земле, капелька — это капелька. Видел, как дождь капает? Вот. Когда на крыше вода собирается и по одной штучке вниз падает, это и называется капелька, а то, что ты говоришь…это…почти сто грамм. Ну, может чуть поменьше,…ладно не злись, пусть будет твоя капелька. Ещё что…макароны? В соус добавить? Ах, посмотреть в кастрюле? А чего их смотреть? Макароны они и есть макароны. Они же не станут картошкой? Ах, посмотреть, сварились или нет? А как понять? На, смотри сам…ещё немного? Я тоже так думаю. А что с гусём? Готов? Ещё минут пять- десять? Хорошо. Что делаем дальше? Колбаску нарезать? Хлеб? И что ещё? Всё, что я вытащил из холодильника и положил на стол? Сей минут,… — вскоре снова раздался голос Митятюли: — Так хорошо? Слишком широко нарезаю? Ножик такой, а не руки…лучше? Спасибо. Сейчас нарежем ветчину…
— Я больше не могу, — не выдержал младший Митятюля, — кушать хочется!
— А кому не захочется после такого? — спросила его сестра и тут же обратилась с удивлённым вопросом к матери: — Что это он готовит? И с кем это он всё время разговаривает?
Мать развела руками. Она не больше детей знала ответ на этот вопрос. Прошло ещё минут тридцать, когда, наконец, раздался долгожданный голос отца, призывающий всех домочадцев на ужин. Все трое прошли из зала в столовую, где был накрыт стол.