Ангел, право выбора
Шрифт:
А спустя полтора часа сидел за столом в своей комнате, задумчиво вращая смелый листик пальцами и истекая смутным волнением, смешанным с откровенным желанием, таким острым, какое бывает только у абсолютно здоровых подростков без пары. Его мысли парили где-то далеко и им там очень нравилось, возвращаться в суровую реальность не хотелось, но он вернулся. Отложил листик и с силой потёр лицо, шепча:
– Возьми себя в руки, животное!
Резко встал, бросил листик между страниц открытого учебника с изрисованными полями, захлопнул и сунул на полку. Мне было его жаль.
***
«Тот
Светка потопталась на месте, потом решилась и сняла наушники, посмотрела на Максима немного виновато и набрала воздуха, чтобы что-то сказать... посмотрела в его всё понимающие глаза и отвернулась — врать не захотела. Опять сунула в уши наушники и закрыла глаза. Он осторожно вытащил у неё один наушник, наклонился и вставил себе, тут же поморщился и отдёрнул, как будто его током ударило, покачал головой и вернул ей, только тише сделал, на два щелчка. Света поправила наушник плечом и опять на секунду взглянула на Макса, со смесью вины, боли и обиды, невыплеснутого раздражения и нервной дрожи, которая уже прорывалась в каждом её движении.
Он секунду посмотрел в её лицо, потом забрал из её рук свой рюкзак, забросил на плечо и расстегнул куртку. Она шмыгнула носом и опустила голову, я не понимал, чего они оба ждут. А когда трамвай остановился на следующей остановке, понял — толпы. Как только в вагон набились мокрые раздраженные люди, обжавшие их со всех сторон, Максим уперся обеими руками в поручень, а Светка обеими руками схватилась за парня. Уткнулась лицом ему в грудь и разревелась, комкая в руках низ его пайты и трясясь как в истерике.
На следующей остановке людей стало ещё больше, все толкались и ругались, обсуждали погоду и оттоптанные ноги, трамвай грохотал и скрипел на поворотах, никто не обращал ни малейшего внимания на плачущую девушку. Я подумал, что в нашем городском транспорте умереть можно — никто не заметит. Светка ревела, прижимаясь к Максиму и прерывисто всхлипывая, парень стоял ровно и молча, вокруг него клубилось сочувствие и злость на себя за то, что ничего не может сделать. А Светке постепенно становилось легче — спустя минут десять, когда они подъезжали к следующей остановке, она уже не плакала, но продолжала прижиматься щекой к его груди.
Когда большая часть толпы вышла, Максим попытался мягко отстраниться, но Света шагнула вместе с ним, оставаясь на прежнем расстоянии, а потом медленно разжала пальцы, мнущие пайту, провела ладонями по его талии и сцепила пальцы в замок за спиной. Он замер. А она потёрлась лицом о его грудь, как кошка, провела ладонями по спине под курткой, вверх до лопаток, потом вниз до пояса, прижимаясь ещё крепче.
Это было уже не отчаянное цепляние за кого-нибудь, лишь бы выплакаться, это была откровенная ласка, недвусмысленная. Максим растерянно замер, бросил быстрый взгляд на полупустой вагон, но никто не обращал на них внимания. Тогда он осторожно наклонил голову и прижался щекой к её макушке, подождал реакции, не дождался, так же мягко и осторожно положил ладонь ей на спину, перехватив поручень поудобнее второй рукой. Опять ноль реакции. Я чувствовал его напряжение и жажду, слышал даже отсюда, как отчаянно сильно колотится его сердце и понимал, что Светка это тоже слышит. А ведь это почти признание, учащенный пульс в таких случаях даже палевнее, чем эрекция — её может вызвать любая мимопроходящая задница в шортиках. А вот заставить сходить с ума сердце может только человек, который даже в мешок завернутый останется желанным.
Трамвай нёсся по маршруту, салон пустел, на этой остановке они всегда садились. Не в этот раз — парень опять предпринял попытку отодвинуться, она опять не пустила, прижимаясь ещё сильнее. Он чуть улыбнулся и закрыл глаза, они простояли неподвижно всю дорогу, и только под конец Максим глянул в окно и наклонился к её уху, очень мягко шепча:
– Светик, приём.
– Что?
– пробурчала она, не отрываясь от него.
– Тебе выходить пора.
Она приоткрыла глаза и посмотрела в окно, опять зажмурилась:
– Ещё рано. Ещё полминуты.
Он улыбнулся и наклонился ещё чуть-чуть... я видел, как ему хочется коснуться губами её шеи или волос, и чувствовал, сколько усилий он прикладывает, чтобы этого не сделать. Потому что боится показаться негодяем, который воспользовался ситуацией, или не хочет её испугать, не знаю. Я бы не сдержался, я столько раз из-за этого страдал, но всё равно не поумнел. А он смог.
Трамвай остановился, грохнули двери, Светка вздохнула с таким сожалением, как будто они навсегда расстаются, на секунду прижалась сильнее, потом отпустила и молча вышла. Максим проводил её сочувственным взглядом и потёр мокрую грудь.
Спустя час она ему позвонила, как только проводила репетитора и набралась смелости. Он перенабрал и Светка приняла вызов, дрожащим голосом отвечая:
– Привет.
– ГорСвет?
– тихо спросил Максим, она хохотнула и так же тихо ответила:
– ГорТьма. Прости, я сорвалась. У меня был ужасный день.
– Я в курсе, что вы с мамой целый день цапались, мне Юлька позвонила и рассказала, она знает...
– он запнулся, как будто глотая определение всей той фигни, которая между ними происходила. «Знает о нас»? Или «знает, что мне есть дело до всего, что с тобой происходит»? Светка не стала уточнять.
– Она никому не скажет?
– Нет, она надёжна, как скала, не бойся. Ты как?
– Лучше. Спасибо тебе большое.
– За что?
– усмехнулся он, она помолчала и вздохнула:
– За всё. Мне правда лучше.
– На здоровье. Можешь пользоваться моим «всем» сколько хочешь.
Она закрыла глаза, сжимаясь и обнимая себя руками, прерывисто вздохнула, как будто набиралась сил, чтобы сказать что-то важное, но силы рассыпались быстрее, чем она их собирала.
– Макс...
– М?