Ангел пригляда
Шрифт:
Спустя полчаса автобус, потряхивая на неровностях пассажирами, отвалил от автостанции. Двери закрылись, и внутри сразу запахло кислым, соленым, словно везли не людей, а огурцы или, хуже, селедку. Но Рубинштейн, убаюканный, ничего этого уже не слышал, потому что спал на своем поруганном сиденье чистосердечным стариковским сном.
Еще через пятнадцать минут на автостанцию въехал лиловый «Мерседес». Оттуда выскочили двое внушительных с желтыми глазами, дали круг почета по станции, убедились, что нужный им автобус ушел безвозвратно, снова загрузились в автомобиль и с ревом выехали на автостраду…
Глава 3
Суббота
Юрий
Телефон все звонил, и Суббота, разлепив сонные вежды, скосился на часы – изумрудным пламенем укорно горели на них цифры 8.15. На душе сделалось тоскливо: знал Суббота, что не звонят так рано, чтобы сообщить радостную весть, а плохих вестей и без того было через край.
Трубка заливалась соловьиными трелями – тюить-тюить, Суббота глядел на нее хмуро, с отвращением. Не брать, может быть? А вдруг вести не только плохие, но и важные, пропустишь – каяться будешь, а уж поздно, поезд ушел, прокричал вдали гудок локомотива, рассек жизнь на было и не было…
Ко всему, смертельно болела голова, и, что хуже всего, болела уже привычно. Хмель теперь не выветривался из Юрия Алексеевича, разве только по недосмотру. А если вдруг и случалось такое, всегда наготове стояла бутылочка односолодового виски – ладно, не односолодового, обычного, дешевого, – откуда спасительный туман в голове пополнялся исправно. Головная боль была лучше душевной, предпочтительней – страдала одна только смертная плоть. Бессмертная же, по мнению многих, душа в эти мгновения сжималась, пряталась в потайных телесных полостях (пятки и прочее), не подавала признаков жизни.
С некоторых пор Суббота поверил, что если пить без остановки, душа не выдержит, уйдет в кому, а значит, не будет больше болеть. То, что вместе с душой может не выдержать печенка, а затем и весь бренный организм, его почему-то не волновало.
– Тюить-тюить-тюить! – из последних сил тянул свою соловьиную песню телефон, не хотел уняться, тревожил сердце.
– Вешайся! – с раздражением сказал ему Суббота.
Сказать сказал, но сам, конечно, понимал, что это только мечты и грезы: никогда бездушный прибор не кончит жизнь самоубийством. Именно за это и любили его дети и нувориши, и даже клали с собой в могилу – вдруг понадобится куда позвонить, а рядом безотказный друг.
Суббота со вздохом протянул руку, взял трубку.
– Си, – сказал, пусть думают, что тут итальянцы, может, беда испугается международного скандала, обойдет стороной.
Но беда не испугалась – в трубке откашливался знакомый баритон ответсека Алимова.
– Слушайте, Суббота, – проговорил он уныло, – у меня для вас плохая новость.
– Уж поверьте, ничего другого от вас и не ждал, – отвечал Суббота.
Алимов вдруг разозлился.
– Перестаньте хамить! – крикнул он плаксивым голосом. – Что же это такое, ни слова в простоте… Вы можете, наконец, вести себя прилично хотя бы раз в жизни?
– Раз в жизни – могу, – кротко согласился Суббота, и Алимов успокоился так же внезапно, как и вспылил.
– Вы, наверное, слышали про кризис, – продолжал он тем же унылым тоном, каким осел говорит о пропавшем хвосте. – Так вот, он добрался и до нас. Вы уволены, Суббота, уволены ко всем чертям…
Суббота почувствовал, как к сердцу его подкатывает тошнота. Откашлялся – не помогло.
– Что значит – уволен? – сипло спросил он. – Я не могу быть уволен, я работаю за гонорар.
– Нет, – возразил Алимов, – вы не работаете за гонорар, потому что отныне никаких гонораров у нас не будет. Со всеми, кто не на зарплате, мы прощаемся.
Субботу охватило отвращение. Они прощаются, сказал он сам себе, подумайте, какой слог. Интересно, кто им писать будет? Неграмотные редакторы, которые «корову» пишут через три «о», вот так, «корово»…
– Попрошу без оскорблений, – подал голос Алимов на том конце провода. Оказывается, Суббота, забывшись, говорил не про себя, а вслух. – Это газета, а не Институт русского языка, и как тут что писать, решает руководство, а уж никак не сторонние авторы.
– Ну, тогда передайте привет вашему руководству и идите к собачьей матери, – сказал Суббота и бросил трубку.
Давно он не был таким злым – даже голова перестала болеть. Красная ненависть, подергивая веком, заливала разум. Уволить фрилансера – подлость, свинство несусветное! Фрилансер потому и фрилансер, что не берет деньги за пустоту, за просиженные штаны, как штатные работники, а только за товар. Теперь, значит, и за товар не будут давать вообще ничего…
Хорошенькая новость, особенно если учесть… Что учесть? Мысль блуждала, вертела хвостом, не давала себя ухватить. Суббота нащупал бутылку, глотнул решительно, в голове частично прояснилось, он вспомнил. Вот что надо учесть – у него нет жилья, живет он в съемной квартире, а жить ему теперь не на что. Он и так задолжал за месяц. Хозяйка, старая лошадь сталинской закалки, уже перешла от напоминаний к угрозам.
– При советской власти, – говорила она, дыша мышиной ненавистью в телефонную трубку, – таких жильцов ставили к стенке!
– Не вы ли ставили, мадам? – изысканно-вежливо осведомлялся Суббота.
Хозяйка бесилась, кричала в телефон неразборчивое про прокурора. Он не слушал, говорил только: «да, мадам» и «нет, мадам», все невпопад, чем еще больше распалял ее. Кончила она страшной клятвой, что если в неделю он не заплатит, то вылетит как пробка из бутылки, вылетит к ядреной матери. Возможно, он недослышал, имелась в виду какая-то другая мать, но сути это никак не меняло.
Положив трубку, Суббота задумался о перспективах. Непохоже было, что беседа с хозяйкой сильно улучшила их отношения. Впрочем, надежда еще оставалась – вплоть до сегодняшнего дня. Теперь все кончено, денег ждать неоткуда.
Суббота подумал, что, если бы хозяйка была лет на тридцать – а лучше на сорок – моложе, ее можно было бы соблазнить. Но она, как выражаются в высшем свете, давно некондиция… Не говоря о том, что вообще такие предприятия – свинство, и никак не для джентльмена. В таком случае проще уже зарубить ее, со старухами всегда так делают, этому нас и классики учили. Но тогда надо идти в магазин за топором, а это новые непредвиденные расходы. Да и какой именно топор покупать – для разделки туш или подойдет обычный? Он не удержался, хмыкнул – слышала бы его сейчас сама хозяйка. Впрочем, он и так уже перешел в мерзавцы и людоеды: что может быть страшнее, чем не платить за квартиру?