Ангел тьмы
Шрифт:
— А заодно и для существенного запаса патронов, — кивнула в ответ мисс Говард. — Так что даже не думайте рисковать собой, пытаясь за мной как-то по-особому присматривать.
— Можно подумать, мы этого не знаем, — заметил Люциус, качая головой.
— А, вот и мои Маккавеи! — провозгласил мистер Рузвельт, подходя к Айзексонам. — Кимболл, вам никогда не встретить людей, сочетающих отвагу и мозги лучше, чем эти детектив-сержанты. Как только меня не называли за приглашение на полицейскую службу евреев, но я настоял на своем. Эх, будь у нас в военно-морской разведке шестеро-семеро таких ребят, как эти, полагаю… о! — Сообразив, что чуть было не сболтнул лишнего насчет своих дел в Вашингтоне, мистер Рузвельт улыбнулся и поднял руку. — Однако я отвлекся от текущих дел. Сайрус! — продолжил он, приблизившись к моему большому другу. — А ты что скажешь — положишься на одни эти кулаки, или прихватишь что-нибудь посущественней?
— Кулаки мне служат исправно, сэр, — ответил Сайрус с улыбкой. — Да к тому же задолжал кое-кому из этих Пыльников парочку каких следует тумаков.
— И ты их вернешь с лихвой, нисколько не сомневаюсь. Знаешь, нам с тобой когда-нибудь непременно стоит встретиться на ринге, провести раунд-другой! — И, сжав кулаки, мистер Рузвельт изобразил несколько легких ударов в сторону Сайруса. — Поединок выйдет что надо, как по-твоему?
— Я к вашим услугам, сэр, — ответил Сайрус с легким поклоном, по-прежнему улыбаясь.
— Превосходно, — отозвался мистер Рузвельт. — Просто великолепно. Что ж, нам пора на верфь! Команды предупреждены и ждут наготове. Все собрались? Хорошо! У меня внизу экипаж, доктор, он сможет вместить большинство из нас, а остальные, вероятно, поедут в вашем.
— Боюсь, понадобятся кэбы, — сообщил доктор, — у нас нет времени вернуть лошадей с постоя.
— Ну ладно, тогда кто поедет со мной и лейтенантом? — спросил Рузвельт. — Что скажешь, Стиви? Хочешь еще послушать истории об удивительном оружии, которое лейтенант Кимболл мечтает выпустить в мир?
Я быстро и страстно взглянул на доктора, и тот кивнул, понимая, по-моему, как мне хочется поехать с моряком и почему. Обсуждение оружия и разрушений, отнюдь не волновавшее меня, как положено мальчишке, подтверждало темное, решительное желание, порожденное смертью Кэт и нарастающее с каждым часом: надежду на то, что мы наконец сможем нанести Либби Хатч такой удар, к какому подготовиться не сможет даже она.
— Да, сэр, — сказал я мистеру Рузвельту. — Хочу.
— Хорошо! Кимболл, назначаю юного Таггерта вашим помощником на время этой операции. Его не стоит недооценивать — несколько офицеров городской полиции уже совершили сию ошибку, и некоторые из них до сих пор не могут как следует ходить. — Мистер Рузвельт развернулся к доктору, лицо его посерьезнело: — Надеюсь, вы тоже поедете с нами, доктор, — сказал он, потом взглянул на мисс Говард. — И вы, Сара, заодно — признаться, мне бы хотелось побольше узнать об этой дьявольской женщине, на которую мы охотимся.
Обильные серые слои грозовых облаков, нависавшие в тот день над городом, теперь распались на отдельные черные клочки, проступающие на залитом лунным светом небе. Мы покинули дом и пошли на угол Второй авеню, а за нами следовало большое ландо мистера Рузвельта, и оба тента были опущены из-за непогоды. Мы поймали два экипажа для мистера Мура, детектив-сержантов и Сайруса, сами же забрались вслед за мистером Рузвельтом и лейтенантом Кимболлом в ландо, и вскоре сие вместительное пространство уже наполнял разговор. Доктор, мисс Говард и мистер Рузвельт говорили о Либби Хатч и ее деле довольно тихо, явно из уважения к моим чувствам — из уважения, за которое я был чрезвычайно благодарен. А дружелюбный лейтенант Кимболл, похоже, намерен был меня развлекать столь решительно, что я уже подумывал, не мистер ли Рузвельт случаем — очевидно, знавший, по крайней мере, в общих чертах, чт о мне выпало пережить за день, — выдал ему инструкции постараться поднять мой упавший дух. Если и так, лейтенант следовал сим инструкциям просто превосходно. От описания всех тех удивительных штук, что, по его мнению, должны появиться на морях в ближайшие лет десять-двадцать, он перешел к рассказам о других странах, где служил, и о странных людях, которых там встречал: истории эти, хоть и не могли по существу подбодрить меня, по крайней мере, отвлекали внимание от унылых мыслей, кои по-прежнему готовы были наводнить мою душу.
Мы пересекли нижнюю часть Ист-ривер по Бруклинскому мосту, потом резко взяли влево и поехали вдоль кромки воды, пока не достигли Уоллэбаут-бэй и въезда в грандиозный лабиринт сухих доков, пирсов, кранов, железнодорожных путей, артиллерийских пристаней, литейных цехов и сборочных ангаров, составлявших Бруклинскую военно-морскую верфь. Место это вполне могло считаться одним из непременных атрибутов Нью-Йорка, отсчет своих лет вело с начала века, и коренным жителям казалось привычным не менее любой другой части гавани; однако тем вечером оно казалось мне почему-то совершенно не таким, как обычно. Может, дело было лишь в моем настроении, думал я про себя, или, может, в том, что нас сопровождал человек, который, с чисто практической точки зрения, был на тот момент самым важным морским чиновником страны. Впрочем, очень скоро я понял, что подлинное объяснение крылось совсем в другом.
Огни — повсюду там были огни, и в их свете вовсю трудились десятки людей. И все это — почти в десять вечера в понедельник. А заметив людей, я заметил, и над чем они работают: бронированные военные корабли — кое-какие наполовину достроенные, а какие-то уже почти готовые к плаванию, но все, большие и впечатляющие, теснились здесь у каждого стапеля, в каждом свободном углу.
— Ох, сколько ж здесь строят-то, жуть просто, мистер Рузвельт, — сказал я, глядя, как подавальщики огня и заклепщики орут друг другу и перекидывают в темноте раскаленные докрасна стальные втулки.
— Да, — ответил мистер Рузвельт, оглядываясь по сторонам, как ребенок рождественским утром. — Два года назад отсюда мы спустили на воду броненосец «Мэн», [61] а с тех пор — еще несколько. А будет-то куда больше!
Краем глаза я заметил, что доктор многозначительно смотрит на мисс Говард: тихое напоминание о том, как важно, чтобы мистер Рузвельт не узнал, чьего ребенка мы пытаемся спасти и почему вынуждены действовать именно таким образом. Сначала — пропажа дочери высокопоставленного испанского чиновника; потом тот же самый чиновник избивает жену и, похоже, нимало не беспокоится о том, увидит ли теперь когда-нибудь свое дитя; ложь испанского консульства в связи с сим делом — внезапно все это показалось еще как связанным с гудящей активностью на верфи, да притом таким образом, коий обещал куда большие неприятности, нежели те, с которыми нам уже довелось столкнуться.
61
«Мэн» — американский броненосец, взрыв которого в порту Гаваны в феврале 1898 г. привел к гибели 260 моряков и послужил поводом для Испано-американской войны, боевым кличем которой стал лозунг «Помни о „Мэне“!».
Торпедные катера, о которых говорили мистер Рузвельт с лейтенантом Кимболлом, притаились у бетонной пристани в дальнем конце верфи — и собрано их там было ой как немало. Суда эти, ненамного крупнее яхт на паровом ходу и катеров, рассредоточенных по гавани, обладали куда более мощным двигателем, для которого требовалось две и даже три дымовые трубы; в то же время они были куда обтекаемее на вид, чем частные и коммерческие суда, обладали изящной формой пули, отчего казалось просто невероятным, что на деле облицованы они сталью. Не то чтобы эта облицовка была на самом деле такой уж серьезной — как сказал мистер Рузвельт, безопасность катеров была принесена в жертву их скорости, и при необходимости они могли развивать оную больше тридцати миль в час. Команду каждого составляло всего двадцать пять — тридцать человек, а в разных местах палубы располагалось смертельное оружие, и давшее лодкам свое имя: торпеды, четырнадцатифутовые стальные цилиндры, заполненные сжатым воздухом и оборудованные мощным взрывным устройством. При высвобождении воздух выстреливал торпеды из стволов в воду на сотни ярдов: масса времени для выпустивших их быстрых маленьких катеров, чтобы убедиться в последующих взрывах. В общем и целом — весьма хитроумное изобретение, крайне отличавшееся от гигантских линкоров с их огромными орудийными башнями, возводившихся в других частях верфи. Наверняка интересно было бы взглянуть, подумал я, как иностранным линкорам однажды нанесут поражение такие же быстрые, мощные маленькие корабли, что и те, на которые мы собирались взойти сим вечером.
Кроме команд торпедных катеров на верфи выстроилось еще около двадцати моряков, вид у которых был такой, будто их специально отобрали для этой работенки еще до нас. Я на своем веку и в своей былой округе повидал немало дерущихся моряков, и полюбовался не на один разоренный кабак и музыкальный салун, когда такой вот команде приходилась не по душе какая-нибудь обещающая с три короба «танцовщица» или шустрый банкомет за партией в фараон; но ни одна из виденных мною орав и в подметки не годилась тем мальчикам, что ждали нас к вечеру на верфи. Этим парням, сверх меры мускулистым, покрытым шрамами, явно сгорающим от нетерпения в предвкушении какой следует первоклассной потасовки, похоже, нелегко было сдержать свои порывы и встать по стойке «смирно» при появлении из ландо лейтенанта Кимболла и мистера Рузвельта. Лейтенант Кимболл перекинулся парой слов с тремя командирами торпедных катеров, после чего те собрали свои команды на пристани, рядом с вышеупомянутыми мордоворотами. Лейтенант Кимболл шагнул вперед к этим объединенным силам — которые, должен признать, казались достойными соперниками даже для Пыльников — и дал команду «вольно», после чего принялся расхаживать взад-вперед по пристани и объяснять предстоящую в ночи задачу: