Ангелотворец

Если один человек способен испытывать столько ненависти, то сколько же любви могут испытать все люди, вместе взятые. [1]

Они решили, что ремонт поможет справиться с горем. Никто из них не был уверен в успехе этого предприятия, но другой альтернативы они не придумали. Кроме медленной смерти.

Эбба Старк соскабливала со стен старую краску; засохшие куски отходили легко. Давно уже потрескавшаяся, краска буквально отслаивалась от стены под скребком. Челка липла к потному лбу женщины, июльское солнце нещадно жарило, а руки ныли от монотонных движений. Но ей была приятна эта мышечная боль — она заглушала боль сердечную. Поработав некоторое время, Эбба повернулась посмотреть, как Мортен пилит доски на лужайке. Муж, почувствовав на себе ее взгляд, поднял глаза и махнул рукой,

словно она была случайной знакомой, встретившейся ему на улице. Фру Старк поймала себя на том, что отвечает на этот идиотский жест. Несмотря на то что со дня катастрофы прошло уже полгода, супруги так и не поняли, как им теперь относиться друг к другу. Каждый вечер они ложились в двуспальную кровать и поворачивались спиной друг к другу в страхе, что случайное прикосновение спровоцирует реакции, которыми они не смогут управлять. У пары было ощущение, что горе переполняет их, не оставляя места для других чувств. Любви, теплу, сочувствию не было больше места в их доме. Они не обсуждали эти вещи, но чувствовали, что их разделяет чувство вины. Проще было бы все обсудить, но на это у них не хватало мужества. И это чувство вины все увеличивалось и набирало силу, готовясь неожиданно атаковать убитых горем людей.

Эбба вернулась к работе. Под ее ногами росли кучки из ошметков старой белой краски. Показалась древесина, и женщина провела по доскам свободной рукой. У этого дома была душа. Никогда раньше она об этом не задумывалась. Их маленький коттедж городского типа в Гётеборге, приобретенный Старками сразу после сдачи, был совсем иным. Все тогда сияло новизной, что очень нравилось Эббе. Но ее новый дом был старым, как ее душа. Женщина узнавала себя в протекающей крыше, в колонке, которую постоянно надо было чинить, в продуваемых сквозняком окнах, отчего нельзя было ставить свечки на подоконник — их все время задувало. Так же было и в ее душе: сплошные сквозняки, протечки, и стоит только попытаться зажечь свет, как он сразу же гаснет. Может, пребывание на острове Валё поможет душе исцелиться. С этим местом у Эббы не было связано никаких воспоминаний, но почему-то ей казалось, что она хорошо знает этот остров, а он знает ее. Валё находился недалеко от Фьельбаки. Выйдя на причал, можно было увидеть побережье с белыми домиками и красными рыбацкими сарайчиками, напоминавшими цветные бусины огромного ожерелья. От красоты пейзажа захватывало дух. Но пот все сильнее заливал лицо. Эбба вытерлась футболкой и, прищурившись, подняла глаза к солнцу. Над головой кружили чайки. Они что-то кричали друг другу, и их крики смешивались с шумом лодок, пересекавших залив. Женщина зажмурилась, погружаясь в эти звуки, уносившие ее прочь от…

— Может, сделаем перерыв и искупаемся?

Голос Мортена ворвался в ее сознание, и его жена вздрогнула. Она покачала было головой, но почти сразу передумала и кивнула.

— Давай, — сказала она, спускаясь с крыльца.

Купальные костюмы сушились на веревке за домом. Скинув рабочую одежду, Эбба надела бикини. Старк оказался быстрее и уже нетерпеливо ждал супругу.

— Идем? — крикнул он, устремляясь вперед нее по тропинке к пляжу.

Их остров был довольно большим и не таким скалистым, как соседние. Вдоль тропинки росли деревья и высокая трава. Эбба сильно топала ногами, чтобы отпугнуть змей. Она с детства боялась их, и этот страх усилился с тех пор, как она пару лет назад увидела змею, греющуюся на солнышке. Тропинка пошла под горку, и фру Старк невольно подумала о том, сколько детских ножек прошло здесь за все эти годы. Это место по-прежнему называли детским лагерем, хотя лагерь закрылся много лет назад.

— Осторожно! — Мортен показал на корни деревьев.

Его забота должна была бы тронуть, но вместо этого она раздражала. Эбба перешагнула через корни. Еще пара метров, и показался песок. Волны облизывали длинный пляж. Бросив полотенце недалеко от воды, женщина вошла прямо в соленую воду. Водоросли обвили ноги, и от неожиданного холода у нее перехватило дыхание, но скоро она уже наслаждалась прохладой. За спиной что-то закричал муж, но она сделала вид, что не слышит, и продолжала идти вперед. Когда дно ушло из-под ног, фру Старк поплыла и вскоре оказалась у плотика, стоявшего на якоре в нескольких метрах от берега.

— Эбба! — крикнул Мортен с пляжа, но она продолжала игнорировать его.

Ей нужно было побыть одной. Если лечь и зажмуриться, можно представить, что она потерпела крушение посреди океана. Одна. И ей не нужно думать ни о ком

больше. Она услышала, как муж подплывает к плотику, а потом тот закачался. Эбба зажмурилась еще крепче, чтобы подольше побыть одной. Ей хотелось быть совсем одной, без Старка, но это было невозможно, и в конце концов женщина открыла глаза.

Писательница Эрика Фальк сидела за столом в гостиной, которая выглядела так, словно в ней разорвалась бомба, начиненная игрушками. Повсюду лежали машинки, куклы, мягкие игрушки и маскарадные костюмы, сваленные в кучи. А как еще может выглядеть дом, в котором живут целых трое детей младше четырех лет? И как всегда, когда у нее выдавалась свободная минутка, Эрика предпочитала тратить время на работу, а не на уборку. Заслышав звук открывающейся двери, она оторвалась от компьютера и увидела мужа.

— Эй! Что ты тут делаешь? Разве ты не к Кристине пошел?

— Мамы не было дома. Надо было сначала позвонить, — раздраженно ответил Патрик Хедстрём, скидывая обувь.

— Тебе их обязательно надевать? Да еще и машину в них вести? — спросила Эрика, имея в виду его неоново-зеленые резиновые тапки, которые Анна, ее сестра, в шутку подарила ему и которые тот теперь отказывался снимать.

Патрик поцеловал жену.

— Они удобные, — сказал он и пошел в кухню. — Издательство до тебя дозвонилось? Они в отчаянии, раз позвонили даже мне, чтобы тебя найти.

— Они хотят узнать, приеду ли я на книжную ярмарку, как обещала, или нет. Но я никак не могу решить.

— Ты должна поехать. Я присмотрю за детьми. Я уже всем сказал, что не буду работать в эти дни.

— Спасибо, — поблагодарила писательница, злясь про себя на супруга за то, что вынуждена испытывать к нему благодарность.

Его работа в полиции значительно усложняла им жизнь. Патрика могли вызвать в участок в любую минуту, часто он задерживался вечерами и работал по выходным. Эрика обожала мужа, но это не меняло того факта, что он даже не задумывался над тем, что на ней лежит вся забота о детях и доме. А ведь у нее тоже была карьера, и весьма успешная. Часто ей доводилось слышать, как чудесно зарабатывать на жизнь писательством — ведь писатель свободен распоряжаться своим временем, писатель сам себе начальник, никто им не командует! Каждый раз, слыша это, Эрика бесилась, потому что в реальности все обстояло совсем по-другому. И, как бы ни любила свою работу, она знала, что у писателя нет ни свободной минутки. Писательство отнимало все ее время. Во время работы над книгой она и думать ни о чем другом не могла семь дней в неделю. Порой Эрика даже завидовала тем, у кого был восьмичасовой рабочий день, потому что им не нужно было все время думать о работе. Сама же она трудилась круглосуточно. Успех требовал от нее больших усилий, не говоря уже о том, что сложно было сочетать успешную карьеру с заботой о маленьких детях. К тому же работу Патрика все считали куда важнее, чем писательство Эрики. Ведь его профессия сопряжена со спасением людей, раскрытием преступлений и обеспечением нормального функционирования общества. Книги же, написанные Эрикой, годились только для развлечения. Писательница принимала это и жертвовала собой ради мужа, хотя иногда ей хотелось заорать от возмущения.

Вздохнув, Эрика присоединилась к мужу в кухне.

— Дети спят? — спросил Хедстрём, доставая все необходимое для своего любимого бутерброда — хлебцы, масло, тресковую икру и сыр. Его супруга поежилась, представив, как все это потом будет макаться в какао.

— Поразительно, но мне удалось уложить всех одновременно. Они хорошо поиграли днем, так что все трое спят без задних ног.

— Замечательно, — сказал ее муж, присаживаясь за стол.

Эрика вернулась в гостиную, чтобы успеть немного поработать до того, как дети проснутся. Украденные минуты — вот чем ей приходилось довольствоваться.

Во сне вокруг него полыхал огонь. В ужасе Винсент прижимался носом к оконному стеклу, а за ним все ярче разгоралось пламя. Его оранжевые языки подбиралась к мальчику. Вот они коснулись его светлых волос, и с его губ сорвался бесшумный крик. Ей хотелось разбить стекло и спасти сына из пламени, угрожавшего поглотить его. Но тело не слушалось. Она не могла пошевелиться. И тут раздался голос Моргена, полный ненависти. Он ненавидел ее за то, что она не могла снасти Винсента, за то, что она стояла и смотрела, как он сгорает заживо.

— Эбба! Эбба!

Голос умолял ее попытаться снова. Разбить стекло. Спасти…

— Эбба, проснись!

Кто-то дернул ее за плечи и заставил сесть на кровати. Сон рассеялся, но фру Старк не желала просыпаться. Ей хотелось броситься в огонь и на один последний момент ощутить тело Винсента в своих объятьях, прежде чем они оба сгорят.

— Проснись! Пожар!

Сон как рукой сняло. В нос ударил дым, и Эбба закашлялась. Открыв глаза, она увидела, как в дверной проем вваливаются клубы черного дыма.