Ангелотворец
Шрифт:
Джо уходит дальше по коридору, прикладывая карточки ко всем дверям подряд. Замки щелкают. В камеры он не заглядывает – если тут есть другие узники, они либо выйдут сами, либо нет. Сзади раздаются странные голоса и крики, значит, хоть несколько человек набралось. Хорошо, если они тоже злы. Или больны на всю голову. Это сыграло бы ему на руку.
Он приближается к другим дверям – двойным. Прикладывает карту, двери открываются. Отлично, лифт! Он входит. Естественно, он попробует сбежать. Сейчас рескианцы наверняка уже поняли, что он выбрался из камеры, и ждут, что он попытается подняться. Подняться и выбраться наружу. Там-то они его и подстерегут.
Поэтому Джо едет вниз.
Двери лифта открываются, и в нос ударяет запах дыма.
На стенах красные лампочки, и все они ярко мигают. Где-то воет сирена. Мимо проносится очень решительная толпа рескианцев. В последний момент он спохватывается и начинает покачивать головой, изображая петляющую поступь. Впрочем, им нет до него никакого дела.
Вряд ли надолго. Конечно, здесь всюду камеры. Очень скоро рескианцы сообразят, что он переоделся, и у них наверняка есть опознавательные приметы, по которым они отличают своих от чужих.
Джо идет дальше. Дверь с повышенной степенью защиты требует другой, голубой карточки из его колоды. Он входит. Запах дыма усилился.
Он сознает, что в его голове есть приблизительное, неизвестно откуда взявшееся представление о внутренней планировке этого места. Это своеобразная пирамида или зиккурат, на вершине которой расположены сад и комната отдыха, этажом ниже – стандартные палаты для пациентов, а еще ниже камеры (и некоторое количество самых настоящих пыточных) для таких неудобных людей, как он. Следовательно, здесь, в самом низу, находятся еще более тайные и важные помещения.
Джо сворачивает за угол и попадает в кинотеатр.
Или нет. На противоположной стене висит экран, перед ним стоят колонки и сиденья, верно. Однако помимо них в зале установлено некое возвышение или платформа, а к каждому сиденью тянутся провода с электродами на концах. Стены покрыты серым пенопластом с геометрическими узорами, как в звукозаписывающей студии.
– Если обычный человек проснется с воспоминаниями Наполеона в голове, люди сочтут его безумцем.
На экране возникает огромное лицо, точеное, тонкое и жестокое. Оно принадлежит мужчине среднего возраста, смешанных кровей, с очень чистой загорелой кожей. Он кривит губы.
– А что если его воспоминания предельно точны, что если он знает о событиях, которые нигде не записаны? Что если у него не только память, но и лицо Наполеона? И, наконец, что если этот человек встанет с постели, полностью лишившись собственных воспоминаний? Что, если Джон Смит исчезнет, а на его месте возникнет точная копия Императора? Когда мы согласимся признать, что он полностью идентичен оригинальному Наполеону? Что он – не просто копия, а переродившийся Наполеон? Что, если нам удастся подтвердить идентичность мозговых ритмов копии и оригинала?
Камера отъезжает. Зритель видит, что человек лежит на просторной роскошной кровати, и все его тело опутано проводами и датчиками. Он практически висит в кровати, так много проводов прикреплено к его коже. Вокруг расположено множество камер, снимающих его с разных ракурсов. Человек указывает на круглый экран сбоку (Джо догадывается, что он зеленый), на котором изображена волнистая линия. Волна.
– Это мой разум. Мое тело. Пусть моя история станет вашей. Добейтесь полного сходства – и вы станете частью меня. Частью Бога.
Джо Спорк изумленно разглядывает лицо брата Шеймуса. В нем чувствуется напор, сила, одновременно чужеродная и знакомая. На кого же он похож?
И тут он слышит крик.
Крик очень хриплый, полный отчаяния. И низкий – кричит либо мужчина, либо весьма крупная женщина. Причем он совсем не похож на вопли из фильма ужасов, от которых дрожат люстры. Это нечто совершенно иное; рев млекопитающего. Внимание! Тревога! Здесь тигры! Я окружен!
Джо и сам недавно издавал подобные звуки.
За угол. Одна дверь, вторая. И вот:
Двое. Один из них – мистер Ничего Особенного.
Он сидит на стуле и смотрит на второго. Человеком его сложно назвать. Это тигр.
Тигр улыбается. У него окладистая борода и седеющие волосы, перевязанные сзади оранжевым шнурком. Кожа бледная, но грубая. Хорошие зубы, клыки слегка искривлены и выступают вперед, приподнимая верхнюю губу. Губы пухлые.
Джо его не узнает – ни движения, ни лицо, ни даже глаза ему незнакомы. Тогда он смотрит на мистера Ничего Особенного и видит пугающее безысходное отчаяние в его взгляде, а потом – когда истязатель замечает Джо в рескианском одеянии – искру отчаянной надежды.
Лишь один человек способен привести сотрудника этого заведения в ужас. Присмотревшись к глазам тигра повнимательней, Джо их узнает.
Это человек из гроба. Он наклоняется вплотную к мистеру Ничего Особенного.
– Где тут выход, малой?
Голос у него низкий, глубокий, и он шепелявит. Клыки ему искривил накусочный валик, и он пока не привык говорить без него, не может с ходу компенсировать его отсутствие. Нужны тренировки и толковый стоматолог. Но все же есть что-то необычное в том, как он тянет «малу-уо-ой». Откуда этот рыбацкий говорок?
– Внизу!
– Брешешь.
Плимутское наречие – с примесью лондонского, быть может. Бородач пожимает плечами, ласково оглаживая мистера Ничего Особенного по голове. Когда он отнимает руку, в ней таинственным образом оказывается что-то маленькое и мягкое, а мистер Ничего Особенного опять верещит, пронзительно, и Джо с ужасом осознает, что на ладони бородача лежит его ухо. Тот отшвыривает его в сторону и заговаривает опять.
– Видал тебя. – Он смотрит на Джо. – Да, да, с тобой разговариваю. – Он пожимает плечами. – Ты не тот, за кого себя выдаешь, это я сразу понял.