Ангелов в Голливуде не бывает

Асфальт плавился от жары. Я не могла отделаться от ощущения, что колеса моей колымаги вязнут в нем. От духоты, царившей в салоне, не спасали даже открытые окна. Не выдержав, я остановила машину возле аптеки на углу и смело шагнула в раскаленное марево лос-анджелесского дня.

Дверь хлопнула, отрезав меня от адского пекла, но облегчения не наступило. Под потолком устало ворочал лопастями старый вентилятор, больше

притворяясь, что приносит прохладу. Стоящий за прилавком мужчина, который любовно протирал весы, повернул голову в мою сторону. Как и в большинстве местных аптек, здесь торговали не только лекарствами, но и напитками, кремами, леденцами и тому подобным. На вид продавцу было около пятидесяти, и он производил впечатление человека, который уже родился таким, каким вы его встретили. По крайней мере, представить его ребенком или подростком казалось практически невозможным. У него было худое лицо со стертыми чертами, печальные глаза существа, на которое ополчился весь свет, усы щеткой и скупые, замедленные движения.

– Добрый день, – сказала я. – Содовая с мороженым есть?

– Для вас хоть шампанское, леди, – отозвался продавец. Он оставил в покое весы и взял высокий стакан.

– Значит, шампанское тоже есть?

– Разумеется. В Париже и в Канаде, полагаю, тоже. – И он воззрился на меня с невозмутимым видом. Я не могла удержаться от улыбки. – Жарковато сегодня, а? Вам какое мороженое положить?

– Давайте ванильное.

Глотнув холодный напиток, смешавшийся с мороженым, я почувствовала, что мир не так уж плох, как мне казалось минуту тому назад. Зазвенела касса, продавец придвинул ко мне сдачу.

– Повторите, – попросила я.

– Может, на этот раз с клубничным мороженым?

– Давайте с клубничным. Кстати, не подскажете, до портнихи Серано далеко ехать?

– На машине минут пять, наверное. Прямо до перекрестка, потом налево, – ответил продавец. – Красный дом с вывеской. Рядом автомастерская, не пропустите, я думаю. Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо, больше ничего.

Мне показалось, что за время моего отсутствия сиденье в салоне стало еще горячее, хоть я и полагала, что это практически невозможно. Ерзая на месте, я в который раз спросила себя, за каким чертом я поддалась на уговоры Гормана и потащилась сюда в свободный от работы день. Впрочем, раз я была так близко от цели, отступать не имело смысла, и я включила зажигание. Мотор недовольно чихнул несколько раз, но все-таки завелся, и я поехала к перекрестку, на котором в этот час не было видно ни единой машины, кроме моей.

Миссис Серано жила в маленьком двухэтажном домике. Довольно скромная вывеска извещала, что тут находится ателье, но обычные клятвенные (и лживые) заверения, что владелица имеет отношение к парижской моде, отсутствовали. Когда я вошла, над дверью робко тренькнул колокольчик, но тут же умолк. Жалюзи были опущены, свет еле-еле проникал сквозь щели, и в помещении царили полумрак и восхитительная прохлада. Осмотревшись, я заметила портновский манекен, не обремененный лишними деталями тела – такими, как голова, руки и ноги. Также имелись в наличии высокие ширмы в углу, стол закройщицы с обрезками тканей, нитками и подушечкой, ощетинившейся булавками на манер ежа, небольшой ковер на полу и несколько журналов и разрозненных страниц с фасонами платьев на кресле, явно видавшем лучшие времена.

– Есть кто-нибудь? – громко спросила я.

Мой вопрос ушел в никуда. На стене, пришпиленные булавками к обоям, красовались несколько открыток, и я подошла поближе, чтобы их рассмотреть. Актеры и певцы, почти сплошь итальянцы. Я заметила карточку Валентино [1] , а также нескольких оперных исполнителей. Была среди них и фотография очень красивой женщины с автографом, надписанным не горизонтально, как это обычно делается, а вертикально. Поглядев на лицо, я сразу вспомнила, кто это – еще до того, как увидела имя, напечатанное мелкими буквами внизу карточки. Больше всего, впрочем, меня заинтриговал тот факт, что открытка, судя по всему, была русской.

– Что вам угодно? – произнес низкий женский голос за моей спиной. В речи говорившей чувствовался небольшой итальянский акцент.

Я быстро обернулась. Возле двери, которую я сначала не заметила и которая, очевидно, вела во внутреннее помещение, стояла женщина с темными волосами, собранными на затылке в узел, и пытливыми глазами. Лицо гладкое, почти лишенное морщин, но тем не менее я поняла, что ей, наверное, уже сравнялось 40. Она изучала меня и явно не скрывала этого.

– Вы миссис Серано? – сказала я. – Роза Серано?

– Да, так меня зовут. – Она повела плечом и едва заметно улыбнулась, не переставая следить за мной. – Вы хотите что-то сшить?

– Да, то есть… То есть не совсем. – Я почувствовала, что начинаю теряться перед этим ясным и в то же время таким оценивающим взглядом. – Меня послал к вам Фрэнк Горман. Он должен мне денег… а так как заплатить он не может, мы условились, что я получу в свое распоряжение ткань, которую вам отдала его жена, чтобы… чтобы вы сшили ей юбку. Впрочем, он сам все написал…

Порывшись в сумочке, я достала записку Гормана и отдала ее Розе. Подняв брови, моя собеседница развернула сложенный вдвое лист и пробежала письмо глазами. Как будто этого было мало, покосилась на меня и принялась читать еще раз, медленно, с самого начала. Чувствуя себя немного не в своей тарелке, я отвернулась к стене с открытками и стала смотреть на лицо прекрасной дамы в открытом бальном платье и диадеме с крупными камнями.

– Это Лина Кавальери [2] , – подала голос хозяйка. – Для нее писали оперы знаменитые композиторы. Надпись на открытке странная, конечно…

– Ничего странного, – не удержалась я. – Это ее фамилия на русском.

– О. – Роза впервые посмотрела на меня с любопытством. – Вы русская?

Я не видела смысла этого отрицать.

– Красивая она была, – сказала Роза, складывая записку. – Очень.

– Да, я ее видела однажды. Правда, это было давно, еще до войны.

Во взгляде Розы появилось недоверие.

– Сколько же вам было тогда? – спросила она.

– Лет пять, наверное. Мы остановились в отеле на юге Франции, спустились вниз и увидели ее в саду. У нее было белое платье со шлейфом и белый зонтик от солнца. Она просто стояла, а вокруг толпились пять или шесть мужчин. Помню, хотя я была маленькая, меня все же это немного озадачило.

Роза вздохнула.

– У мистера Гормана скверный почерк, не уверена, что я прочитала ваше имя правильно, – негромко промолвила она. – Как оно произносится?

– Татьяна.

– Вы хорошо знаете мистера Гормана?

– Ну… Мы работаем в газете. Я машинистка, он репортер. – Роза молчала, и я почувствовала необходимость объяснить: – Платят мало, и я беру заказы на дом. Я кое-что напечатала для него, но он не смог мне заплатить, поэтому… поэтому я здесь.

– Сколько он вам должен?