Ангелы ада. Смерть любопытной. Палач: Новая война
Шрифт:
— Да, верно, — согласилась Ада. — Но почему тогда она не пришла?
Большие карие глаза Карлоты расширились.
— Может, она в самом деле попала в аварию или еще что-то? Такое случается. Ее даже могли убить. И при ней — никаких документов, говорящих, кто ее ближайшая родственница, поэтому…
— Об этом написали бы в газетах, — возразила Ада. — У нее наверняка были вещи с ее адресом, и, я думаю, в их квартире есть вещи с именем мисс Уолкер и указанием, где она находится: письма и тому подобное.
— В доме, — поправила Карлота. — У них маленький дом, оставшийся от тетки.
— Об этом было бы в газетах, — повторила Ада.
— Может, и нет — сейчас много разных новостей.
Или где-нибудь на последней странице. Надо бы нам выяснить.
— Но как?
— В полиции. Они наверняка знают об авариях.
— Но, Карлота, не стоит беспокоить их из-за пустяков…
— Они для этого и существуют. Нам надо что-то делать. Попробуем выяснить, — сказала она.
Они с сомнением смотрели друг на друга.
— Итак джентльмены, — мягко сказал Джозеф До-меници, — я впервые заподозрен в убийстве и, смею надеяться, — в последний раз. Разумеется, я никого не убивал. Никакую Чедвик. Я никогда ее не видел и не слышал о ней. И если вы думаете, что Эйлин… Зачем, это же полный абсурд, джентльмены. Моя маленькая девочка просто не способна на такое.
Мистер Доменици определенно выглядел очень тихим и кротким. Он мягко щурился на Мендосу и Гольдберга.
— Да, на тебя это не похоже, — сказал Гольдберг.
— Конечно нет. Да я в жизни ни на кого руки не поднял. — Его облик соответствовал его словам. Его можно было принять за мелкого преуспевающего бизнесмена или какого-нибудь инженера: мужчина с приятной внешностью, ничто в речи или манерах Доменици не выдавало в нем профессионального вора.
Его взяли, когда он вернулся в отель в десять часов, сдался он спокойно, сказав только, что Эйлин расстроится и что он очень надеется, что их родственные связи останутся в тайне. Он сказал это лишь после того, как узнал, что они в курсе. Их осведомленность огорчила его больше, чем сам арест.
Он откинулся на спинку стула в офисе Гольдберга и проговорил:
— Моя бедная маленькая девочка. Ее нарекли Луизой, по имени моей матери, но она всегда переживала из-за своей национальности. Я надеюсь, вы не станете ей мстить, джентльмены, за ее нелюбовь к полицейским. Боюсь, что это влияние моей жены. В сущности, полицейские, с которыми я имел дело, обычно оказывались славными парнями. Особенно в последние годы, когда стандарты поведения так изменились. Я очень надеюсь, что вы не станете впутывать ее в это дело, — в его красивых темных глазах было видно беспокойство. — Это может разрушить ее брак. Я знаю, формально она виновата в укрывательстве разыскиваемого человека, но… Это убьет ее, я просто уверен, если муж или его семья узнают обо мне. Я ничего не прошу для себя, джентльмены, но пожалуйста…
— Что ж, мы тоже люди, Доменици. Думаю, я могу тебе это обещать, — сказал Гольдберг.
Доменици расслабился, достал платок и вытер искренние слезы.
— Спасибо, спасибо, лейтенант. Это истинно христианское милосердие, — сказал он серьезно; Мендосу развеселило редкое зрелище смущенного Саула Израэ-ля Гольдберга. — Не могу выразить, как я вам благодарен. Я не видел свою дочь — по разным, в общем, причинам — с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать лет, но мы всегда были очень близки. Знаете, я делал для нее все, что мог; у нее были все преимущества… частные школы…
— Могу догадаться, — сказал Гольдберг, — сколько жирных кусков тебе пришлось для этого стянуть.
Доменици не ответил на реплику.
— Она всегда добросовестно мне писала. Вы не думайте, будто она стыдилась своего происхождения, потому что сменила имя и назвалась Эйлин Вебстер, просто моя дочь испытала на себе все эти предрассудки против других национальностей. Мне довелась услышать о ее помолвке. Я чувствовал, что должен увидеть, как моя дочь выходит замуж — вот почему я, собственно, нарушил подписку о невыезде. Она рассказывала мне о некоторых трудностях с католической церемонией, ее новым родственникам не понравилось, что их сын берет жену другой веры, но она благочестивая девочка, она выдержала. Его родители потом оттаяли, и она к ним искренне привязалась. Я видел издалека молодого человека, и по ее словам… Он показался мне красивым, сильным юношей. Я очень рад и благодарен за это судьбе. Моя маленькая Луиза так хорошо устроилась в жизни.
— Могу себе представить, — сказал Гольдберг. — Значит, ты хотел только побывать на свадьбе, и все?
— Служба прошла великолепно, — сказал Домени-ци. — Мне легко удалось проскользнуть, свадьба собралась большая. Торжественная месса, конечно. Великолепно.
— И ты с тех пор здесь?
— Ну, — Доменици закрыл глаза, вспоминая пышную свадьбу, и так и не открыл их, — в Нью-Йорке такая мерзкая весна. Мне нравится Калифорния. Я… э-э… был вполне обеспечен, сэр.
— Достал кое-какие заначки из награбленного, — перевел Гольдберг.
— Очень скромные. Конечно, я старался не привлекать к себе внимание. Переезжал из отеля в отель, но подумывал снять маленькую квартирку. И, конечно, я мог видеться с Лу… Эйлин, когда ей удавалось ускользнуть. Мы провели вместе много счастливых дней. Очень милая добрая девочка, так счастливо устроилась. Век вас благодарить буду, лейтенант, за ваше обещание не трогать ее.
— Да, так насчет убийства, — сказал Мендоса.
Мистер Доменици открыл глаза.
— О, нет, — мягко ответил он.
— Ваша дочь никогда не говорила вам о Маргарет Чедвик? О том, как Маргарет видела вас вместе, как сделала вывод, что у вас с ней интрижка, и собиралась рассказать все молодому Джиму Томасу?
— Бесстыжая! Конечно, нет. Если ваша Чедвик и видела нас вместе, то Лу… Эйлин определенно об этом не знала. Она встревожилась, цо лишь после сегодняшнего визита к ней полицейского.
— Где вы были в прошлую субботу между одиннадцатью и часом ночи?
— Помилуйте, дайте вспомнить. Я пошел в кинотеатр на последний фильм Диснея, очень хороший, вернулся в отель, думаю, часам к одиннадцати и сразу лег в кровать.