Ангелы на льду не выживают. Том 2
Шрифт:
– Говорят, ты с ней в романтических отношениях.
– Ах, это! – Власов громко расхохотался. – Да ерунда это, слушай больше. Ничего подобного.
– Да ну? А как ты вообще оказался в «Оксиджене»? Туда же просто так, с улицы, не попадешь. Тем более в твоем резюме ничего, кроме фигурного катания, быть не могло. Или ты липу смастрячил?
Антон задавал вопросы весело и доброжелательно. Теперь он уже был твердо уверен, что к убийству Ефимовой этот парень отношения не имеет. Но предстояло еще проверить его алиби на момент убийства Болтенкова.
– Тебе правда интересно, почему меня взяли в «Окси»?
– Правда.
– Меня
– Это я понимаю. Но за какие достоинства? Почему она тебя взяла? Разве не потому, что у вас роман?
– Да что ты заладил: роман, роман, – Власов махнул рукой в досадливом жесте. – Можно подумать, бабы только своих любовников на работу берут. Ее попросила мать моего друга, Женьки Зеленова, с которым я вместе тренировался когда-то. Очень давно. Он умер уже… – Лицо Власова помрачнело. – А его мать ко мне по-доброму относится, и поскольку близко знакома с шефиней моей, то и попросила ее помочь мне с работой. Так что никакого секса в прериях, чисто по дружбе.
Значит, Власова в «Оксиджен» устроили по протекции Аллы Томашкевич… И, значит, Володя Власов дружил с ее сыном, Женей Зеленовым, покончившим с собой. И картины этого самого Власова висят у нее в квартире. А она делает вид, что не в курсе, кто эти картины пишет. Ну и клубок вранья! Главное: непонятно зачем. Теперь следует прояснить вопрос о том, как Власов относится к смерти своего товарища по команде.
– Ты сказал – твой друг умер… Несчастный случай? Или болел? Он ведь молодой был, наверное, твой ровесник, – сочувственно произнес Сташис.
– Женька покончил с собой, – хмуро ответил Власов. – Несчастная любовь и все такое…
– Давно это случилось?
– Давно, лет десять уже.
– Он был талантливым фигуристом?
– Кто, Женька? – Лицо Владимира снова разгладилось. – Он потрясающе владел коньком. Вот ты про картину спрашивал… Это знаменитая Женькина дорожка, только ему одному под силу было выполнить такую последовательность шагов технически грамотно.
Власов оживился, встал, подошел к мольберту, взял отвертку и стал показывать на отдельные фрагменты рисунка.
– Смотри, – глаза его загорелись азартом, – крюк, выкрюк, скоба, твизл, петля, еще петля, потом перетяжка, снова твизл, еще крюк и еще выкрюк.
Он легко прикасался лезвием отвертки к дугам, петлям и изгибам, составляющим непрерывную цепь на рисунке.
– И половину этой дорожки Женька исполнял на одной ноге, не подталкиваясь другой! – возбужденно говорил Владимир. – А какие крутые дуги перед поворотами он делал! А на какой скорости! Он фигуры Панина выполнял, а это вообще мало кто может в мире. Если бы «школу» продолжали катать на соревнованиях, как было, когда мы с Женькой только начинали тренироваться, он был бы олимпийским чемпионом, потому что по баллам за обязательные фигуры его никто не смог бы обойти, можешь мне поверить. А фигуры Панина – это даже не обязательные фигуры, а специальные, в начале прошлого века была такая отдельная дисциплина: специальные фигуры. На соревнованиях катали обязательные фигуры, специальные и произвольную программу. Специальные фигуры каждый фигурист придумывал сам, а рисунок потом отдавал судьям, чтобы они следили за точностью выполнения. Потом эту дисциплину отменили, убрали из соревнований, оставили только обязательные фигуры. А в конце восьмидесятых и их тоже упразднили. Так что Женька фигуры Панина выполнял только на тренировках, для собственного
– Фигуры Панина? – Антон снова притворился удивленным. – Что это?
– А вон посмотри. – Власов указал на стоящие вдоль стен картины. – Это как раз и есть фигуры Панина-Коломенкина. Когда он их выполнял на чемпионате мира, у самого Ульриха Сальхова была истерика. Ты хоть про Сальхова-то слышал?
Слово было, конечно, знакомым, словосочетание «тройной сальхов» Сташис слышал в телерепортажах, хотя соревнования по фигурному катанию никогда специально не смотрел, но его мама и сестра увлекались… Оказывается, прыжок назван именем известного фигуриста. Надо же…
Он сделал вид, что внимательно смотрит на многоцветные рисунки.
– Слышал что-то, – рассеянно откликнулся он. – А что, их действительно трудно выполнить, эти фигуры? Я же не понимаю в этом ничего.
– Не просто трудно – практически немыслимо. Когда Панин перед началом соревнований отдавал судьям рисунки на бумаге, они были уверены, что он не сможет повторить их на льду, да еще с одного толчка, да по три раза на каждой ноге, и так, чтобы пучок линий в итоге расходился не больше чем на двадцать сантиметров. В идеале линии вообще должны совпасть полностью. У Панина совпадали, представляешь? Он свои фигуры чертил на льду с математической точностью даже при движении назад, а ведь оглядываться-то нельзя! И потом, смотри. – Власов показал все той же отверткой на точку в рисунке, где линии сходились под очень острым углом. – Ты можешь себе представить, как выполнить такую штуку?
Антон мысленно попытался вспомнить свои детские походы на каток. Если двигаться вперед, то… Нет, острый угол никак не получался, если сохранять направление движения.
– Вот! – торжествующе воскликнул Власов.
Было видно, что рассказ о таланте друга доставляет ему несказанное наслаждение.
– А Женька мог! Во время выполнения блока сложных поворотов на одной ноге он останавливался, как бы замирал на ходу вперед в балансе, а потом начинал без толчка движение назад на этой же ноге и продолжал серию поворотов.
Антон снова стал рассматривать рисунок на мольберте.
– А это что? – спросил он, показывая на совсем, на его взгляд, незамысловатый элемент.
– Это чоктау. Вот это моухок. Это тройка, – подробно и, казалось, с удовольствием пояснял бывший фигурист.
– Какие странные слова, – удивился Антон.
– Это по названиям племен у индейцев. Из их ритуальных танцев в фигурное катание перешли некоторые шаги. Еще в девятнадцатом веке.
А про больное сердце Зеленова ни слова… Не знал? Или молчит умышленно, чтобы не затронуть Болтенкова?
– Да, трудно у вас там, – протянул Антон. – Я бы в жизни не запомнил все эти названия.
– Да брось ты, – улыбнулся Владимир. – Когда занимаешься, тогда не трудно. Это со стороны только кажется.
– Значит, мать Жени тебе помогла с работой? – уточнил Сташис, снова усаживаясь на раскладной стул. – А почему? Все-таки десять лет прошло. Или ты с ней поддерживаешь отношения?
– Ну, мы с Женькой дружили лет с десяти, у одного тренера катались. – И опять Антон отметил, что фамилия Болтенкова оказалась опущена. Случайно? Или намеренно? – Потом, когда его в больницу привезли, я сидел там вместе с Аллой Владимировной до конца. Его долго спасали, двое суток. Не спасли. И потом я ее навещал, звонил. Вот она и помогла мне по старой памяти.