Ангелы падали

Агафонов Андрей Юрьевич

Да, я вернулся. И застал вас, черных. И сбросил ее с тебя, и успел увидеть — что? Удивление? Желание? Желание убить — меня?..

Тусклая полоска рыбьего клея между веками… Открытые, зовущие губы… Краснота в лице… Страсть…

Ад. Это ад. Это… не передать.

Я думал разделить себя с моей принцессой… Она вернула мне себя — и это оказалось больно.

Душа моя, обогащенная новым страданием, помаленьку–полегоньку возвращается ко мне. Душа моя, на время примирившаяся с телом, слившаяся с ним — нынче будет выхолощена. Время возвращаться на родину. Время разорвать свое сердце как нераспечатанное письмо.

Что же до моей принцессы, моего ангела… Я желаю смерти всему, что она любит. «Ее это убьет…» О, ее это не убьет.

Собственно, сейчас–то мне какая

стать быть скупым с нею? Шлюхам не делают подарков; шлюхам платят.

Я и хочу расплатиться.

ЛОВ

А будь оно и так –

Тебе какое горе?

Не каждый ли рыбак

Рыбачит в вольном море?

Джордж Гэскойн

* * *

Тень от ниточки стальной Закачалась на пути. Серебристою блесной Тень от ниточки стальной. Все преграды стороной Я старался обойти… Тень от ниточки стальной Закачалась на пути.

* * *

Знаю судороги эти: Воздух вылизан Луной, И невидимые сети Колыхнулись надо мной, Полетели капли–крохи… Дорогая, кто найдет Виноватых?.. Ты да кофе — Кто еще меня убьет…

* * *

Ты царь и господин; у твоего порога Не то что пустота — там нет и пустоты… Приснится иногда туманная дорога, И вдоль нее горят ни рыбы, ни цветы. Порою, разглядев оскаленную воду, И ты почти плывешь, как рыба за крючком, Но приступы Любви, похожие на рвоту, Тебя швыряют на обочину — ничком!

* * *

Бывают неплохие дни И отвратительные ночи, Когда поймешь, что изменить Ты ничего уже не хочешь. Она приходит как сестра И пьет вино дешевле чая, И над тобою до утра Хихикает, ногой качая. Уходит — подаешь пальто И на прощание целуешь… Кто ждет ее? Неважно, кто — Теперь ты даже не ревнуешь.

* * *

Перевязанное леской, Сердце плачет и визжит, А трамвай пустой железкой Все под гору дребезжит. Вот доеду — и утешусь, Никому не расскажу, Как на лампочке повешусь, Только леску развяжу.

* * *

Плачут дети, плачет мать — Все хотят меня поймать. Я заплачу им в ответ, Ведь меня давно уж нет…

ПОРОГ

Отвори, — постучу. — Ты была человеком когда–то.

Безумный Пьеро

* * *

Не привыкать на пороге тлеть, Милостыню просить… Мне от тебя остается треть: Выпить и закусить. Можно и в рубище обнаглеть, Нищему — что терять?! Ножки твои дыханьем греть — Будто бы умирать…

* * *

Когда ты невинно спрашиваешь: «Неужели я тебе нравлюсь? Разве мало вокруг остальных, почему ты связался со мною?» Я плохо себе представляю, как со словами управлюсь, И бормочу наугад и навзрыд что–то этакое, неземное… Я их разыскиваю! — слова, которые можно бы высечь На известковом высоком челе современного датского принца, Но поздно, пожалуй — я этих датчан расстрелял бы по сорок тысяч За каждую складочку твоего мизинца.

* * *

Хлебною коркой заманивай ветер, Будто воробышка… Дело пустое: Вновь померещилось на рассвете Белое что–то и золотое. Ты бредишь великолепным князем — Чтобы, как пешками, двигал полками, Чтоб цветы под пулями падали наземь, По–бабьи всплескивая руками…

* * *

Я иронически верен унылой, но праведной сказке О воздаянии за грехи, поспешающем вслед за грехами, И Воздающему сам на палитре смешаю краски, Прелюбодеянье вполне очертив лишь несколькими штрихами: Вот, я дарил ей разного рода проницаемые вещицы, Которые лопались от огня, будто бессмертные души, И духи, что я покупал у хихикающей продавщицы, Черт кипятит на костре и ложкою льет мне в уши.

* * *

Только бы нам двоим Не оказаться рядом, Только бы не погибать под твоим Раненым, влажным взглядом…

* * *

Да, я чтец–декламатор. Проводи же меня за порог. И, протискиваясь мимо тебя в окаянные двери, Я прикрою растрепанными листочками левый бок, Чтоб не видела ты, какие там пляшут звери.

СТРАНСТВИЕ

«Мы… увлеклись».

Звонок от подружки

— Ты не позвонила мне вчера, сказал я обвиняющим тоном, — сказал я и сделал попытку хихикнуть.

Она хихикнула в ответ.

Записав эту фразу, он покосился на телефон и вышел на кухню покурить.

«Я сидел у окна кухни, пока серая стена соседнего здания не стала розовой, темно–розовой, черной… и некоторое время после того.

Затем я включил и выключил телевизор и лег спать».

Было всего пять часов, когда полная уверенность в том, что она придет, сменилась полной уверенностью в том, что она не придет. Включать телевизор тогда еще не было смысла. Он вытряхнул табак из папиросы, сдвинул с гильзы прозрачную шкурку, смял картон и начал засыпать в прохладное нутро зеленую крошку.