Ангелы поют на небесах. Пасхальный сборник Сергея Дурылина

Дурылин Сергей Николаевич

– А иди-ка ты, чижик, спать?..

1933–1948

Память преподобной Марии Египетской 1 (14) апреля

Преподобная Мария юной девушкой ушла из родительского дома и увлеклась порочной жизнью. Семнадцать лет она жила в плотских грехах, соблазняя даже паломников-христиан, и, только попав в Иерусалим, была вразумлена. У входа в храм Воскресения Христова Марию остановила невидимая рука. Охваченная ужасом, распутница стала молить Господа и Богородицу о прощении, обещая в корне исправить свою жизнь, после чего почувствовала в душе просветление и смогла войти в храм. Пролив обильные слезы у Гроба Господня, Мария удалилась в суровую и безлюдную Иорданскую пустыню, где почти полстолетия провела в полном уединении, в посте и молитве.

На пятой седмице Великого поста, в среду вечером, как и в первые дни поста, читается Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского, соединенный с каноном преподобной Марии Египетской. Кроме того, на этом богослужении, получившем название «Мариино стояние», прочитывается с амвона житие этой святой.

Михаил Кузмин

Мария

Египетская

М.Замятиной

Ведь Марию ЕгиптянкуГрешной жизни пустотаПрикоснуться не пустилаЖивотворного Креста.А когда пошла в пустыню,Блуд забыв, душой проста,Песни вольные звучалиСлавой новою Христа.Отыскал ее Зосима,Разделив свою милоть,Чтоб покрыла пред кончинойУготованную плоть.Не грехи, а Спаса сила,Тайной жизни чистотаПусть соделает вам легкойНошу вольного креста.А забота жизни тесной,Незаметна и проста,Вам зачтется, как молитва,У воскресшего Христа,И отыщет не Зосима,Разделив свою милоть:Сам Христос, придя, прикроетУготованную плоть.

1 апреля 1912

Сергей Бехтеев

Мария Египетская

Посвящается глубокоуважаемой Анне Константиновне Наумовой в память нашей беседы о дивных подвигах святой.

Ты хочешь знать мою судьбу,Мой путь тяжелый покаянья,Мою жестокую борьбуДля Царства Божьего стяжанья.Так слушай же, отец, меня,Тебе, Зосима, я открою,Что привело ко мне тебя,И жизнь мою, что я не скрою:Египет – родина моя,Там родилась я, но, сознаюсь,Мне не мила была семья,И в этом я всечасно каюсь.Двенадцати достигнув лет,В Александрию я бежалаИ в шумный и развратный светБезвольной девушкой попала.Меня тянул лукавый грех,Богатство, роскошь, блеск, наряды,Приманкой сделавшись для всех,Красой к себе влекла я взгляды.Так проходили день за днем —Распутно, гадко и бесчестно.И этим всех влекущим зломЯ стала каждому известна.Хотелось все мне испытать,За деньги алчно продаваться,В объятьях страсти утопать.Порокам низким отдаваться…Однажды – летнею порой,Когда настало время жнива, —В пути я встретилась с толпой,Бегущей к морю торопливо.Мне захотелось знать, кудаВлечет всех странная причина,И я узнала без труда,Что цель их странствий – Палестина.Ко дню Воздвиженья Креста,Что Церковь, памятуя, чтила,В святые Господа местаТолпа паломников спешила.Тогда невольно мне самойИдти на праздник захотелось.Но не был то порыв святой,А любопытство зла и смелость.Я упросила взять себя,Забавной мне толпа казалась,Бесстыдством всех смущала я,В пути я пела и смеялась.Когда ж с другими в град святойЯ прибыла, пошла я прямоВослед за пестрою толпойК стенам влекущего всех храма.Но тщетно силилась войтиЯ в дверь, пробившись уж к порогу, —Незримый кто-то на путиМне преграждал собой дорогу.Упрямо, долго билась я —Все было тщетно и напрасно.Закрыт был доступ для меня.Шли люди мимо безучастно.Тогда со скорбною душой,От траты сил изнемогая,Я отошла, причины тойСебе отчета не давая…И вдруг свет Божий озарилМрак сердца, полного гордыни,Глаза духовные открылНа бездну зла страстей рабыни.И ужас всю меня объял,Грехов пучину созерцая,И голос тайный обличалМеня, стыдом моим карая.В слезах себя я била в грудь.Молилась, плакала, рыдала.Искала новый жизни путь,К Христу Спасителю взывала.И в этот миг, когда с тоскойЯ предавалась в муках стону,Узрела я перед собойХристовой Матери икону.И к Ней с слезами и мольбойЯ обратилась, умоляяДать мне увидеть Крест СвятойТого, Кто умер, нас спасая.Так долго Ей молилась я,За эту помощь обещаяЕй посвятить навек себя,Ее веленья исполняя.И мне почудилось тогда,Что сердце Матери смягчилось —И без усилий и трудаВойдя, к Кресту я приложилась.Потом, счастливая, опятьПеред иконой я предсталаИ путь, куда должна держать,Сказать усердно умоляла.И мне почудился в ответ,Как некий голос в отдаленьи:«За Иордан иди, от бедТы там найдешь свое спасенье!..»И я покорно в путь пошла,Мне кто-то денег дал в дорогу,На них я хлеб приобрелаИ вдаль пустилась понемногу.У Иорданских чистых водВ монастыре я причастиласьИ снова с верою впередВ пустыню дикую пустилась.Здесь я нашла себе покой,И сорок семь уж лет, Зосима,Живу одна, и род людскойНе проходил случайно мимо.О, если б, если бы ты знал,Что я в пустыне испытала.Как голод злой меня терзал,Как солнце тело мне сжигало.Здесь часто не было воды,А я пьянящих вин хотела,Хотела праздничной едыИ ласк изнеженного тела.Напрасно силилася яБороться с низкими страстями,Они огнями жгли меня,Рубили острыми мечами.Случалось, выбившись из сил,Я от борьбы изнемогалаИ, потеряв духовный пыл,Как сноп, на землю упадала.От бесконечно долгих днейИстлела ткань моей одежды,Горело тело от лучей,От стужи закрывались вежды.Но пуще этих грозных зол,Дразня собой мои мечтанья,Будил во мне мой женский полБезумно алчные желанья.Тогда, простершись на земле,Я к Богу пламенно взывала,Пока, изжив себя во зле,Плотская страсть не угасала.И в этот дивный, чудный мигСвет озарял меня чудесный,И снова был мне близок ЛикМоей Заступницы Небесной.Так я семнадцать долгих летШла по пути земных страданий,Перенося все скорби бедИ все лишенья испытаний.А после – вдруг настал покой.Крест спал с меня неуловимо.Вот Небом данный жребий мой!Вот тайный подвиг мой, Зосима!..

Ницца, 22 июля 1950

Лазарева суббота

Каждый год накануне Вербного воскресенья Православная Церковь вспоминает одно из главных чудес, сотворенных Господом Иисусом Христом, – воскрешение Лазаря.

Федор Достоевский

Из романа «Преступление и наказание»

Часть 4, глава 4 (отрывок)

Соня даже руки ломала говоря, от боли воспоминания.

– Это вы-то жестокая?

– Да я, я! Я пришла тогда, – продолжала она плача, – а покойник и говорит: «прочти мне, говорит, Соня, у меня голова что-то болит, прочти мне… вот книжка», – какая-то книжка у него, у Андрея Семеныча достал, у Лебезят-никова, тут живет, он такие смешные книжки все доставал. А я говорю: «мне идти пора», так и не хотела прочесть, а зашла я к ним, главное чтоб воротнички показать Катерине Ивановне; мне Лизавета, торговка, воротнички и нарукавнички дешево принесла, хорошенькие, новенькие и с узором. А Катерине Ивановне очень понравились, она надела и в зеркало посмотрела на себя, и очень, очень ей понравились: «подари мне, говорит, их, Соня, пожалуйста».

Пожалуйста попросила, и уж так ей хотелось. А куда ей надевать? Так: прежнее, счастливое время только вспомнилось! Смотрится на себя в зеркало, любуется, и никаких-то, никаких-то у ней платьев нет, никаких-то вещей, вот уж сколько лет! И ничего-то она никогда ни у кого не попросит; гордая, сама скорей отдаст последнее, а тут вот попросила, – так уж ей понравились! А я и отдать пожалела, «на что вам, говорю, Катерина Ивановна?» Так и сказала, «на что». Уж этого-то и не надо было бы ей говорить! Она так на меня посмотрела, и так ей тяжело-тяжело стало, что я отказала, и так это было жалко смотреть… И не за воротнички тяжело, а за то, что я отказала, я видела. Ах, так бы, кажется, теперь все воротила, все переделала, все эти прежние слова. Ох, я… да что!., вам ведь все равно!

– Эту Лизавету торговку вы знали?

– Да… А вы разве знали? – с некоторым удивлением переспросила Соня.

– Катерина Ивановна в чахотке, в злой; она скоро умрет, – сказал Раскольников, помолчав и не ответив на вопрос.

– Ох, нет, нет, нет! – И Соня бессознательным жестом схватила его за обе руки, как бы упрашивая, чтобы нет.

– Да ведь это ж лучше, коль умрет.

– Нет, не лучше, не лучше, совсем не лучше! – испуганно и безотчетно повторяла она.

– А дети-то? Куда ж вы тогда возьмете их, коль не к вам?

– Ох уж не знаю! – вскрикнула Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль.

– Ну а коль вы, еще при Катерине Ивановне, теперь, заболеете и вас в больницу свезут, ну что тогда будет? – безжалостно настаивал он.

– Ах, что вы, что вы! Этого-то уж не может быть! – и лицо Сони искривилось страшным испугом.

– Как не может быть? – продолжал Раскольников с жесткой усмешкой, – не застрахованы же вы? Тогда что с ними станется? На улицу всею гурьбой пойдут, она будет кашлять и просить, и об стену где-нибудь головой стучать, как сегодня, а дети плакать… А там упадет, в часть свезут, в больницу, умрет, а дети…

– Ох, нет!.. Бог этого не попустит! – вырвалось наконец из стесненной груди у Сони. Она слушала, с мольбой смотря на него и складывая в немой просьбе руки, точно от него все и зависело.

Раскольников встал и начал ходить по комнате. Прошло с минуту. Соня стояла, опустив руки и голову, в страшной тоске.

– А копить нельзя? На черный день откладывать? – спросил он, вдруг останавливаясь перед ней.

– Нет, – прошептала Соня.

– Разумеется, нет! А пробовали? – прибавил он чуть не с насмешкой.