Ангелы Соломона. Неповторимый опыт истинной Божественной любви
Шрифт:
Первосвященник провел богослужение. Когда он произносил имена и молитвы каждому из восьми божеств нашего пантеона – богу Солнца, Луны, звезд и так далее, мы все склонялись в поклоне в направлении каждой статуи и ее символов. Дело в том, что традиционно у каждого южного арабского государства было свое – особое – верховное божество; нашим был Альмаках, бог Солнца. Кстати, жители Саба часто называли себя детьми Альмакаха. Мы обращались к нему за советом и защитой по любому поводу, но особенно когда дело касалось взращивания здорового и богатого урожая.
Вторым нашим божеством был Астар, бог плодородия, олицетворение планеты Венера. Он порождал
Имя нашего бога Луны – Та’лаб. Его символ – полумесяц, изображенный повсюду на зданиях и домах и, конечно, на храмовом обелиске в его честь.
Также в наш пантеон входят дочери Альмакаха – солнечные богини дхат-Хиньян и дхат-Ба’аданум.
Своим богам, воплощенным в золоченых статуях, мы преподносим разные дары, а они, в свою очередь, оберегают нас, защищают и помогают нам, а иногда и руководят посредством оракула и при помощи храмовых священников.
Одной из главных статей экспорта сабейского царства является ладан, который мы изготавливаем из специального растения и листьев мирры, что пышно раскинулась на скалистых склонах. Каждую весну рабочие делают на деревьях насечки и собирают, таким образом, выделяющийся из этих ранок белый клейкий сок, затем они скатывают его в шарики и высушивают до консистенции собственно ладана. В Саба повсюду горящие ладанки, особенно в храмах. И днем, и ночью здесь всегда чувствуется в воздухе сладковатый и резкий запах ладана, распространяющийся по всем землям царства.
Во время церемонии священник всегда наливает воду в дренажные трубки на алтаре, чтобы вернуть дар дождя обратно – нашим возлюбленным богам и богиням. Затем первосвященник указывает на пространство между обелисками, откуда взору являются Солнце, Луна, звезды. Он зачитывает предсказание для нашего царства, основанное на движении светил, а мы – все в унисон – поем в это время молитвы.
Я наслаждалась церемонией, как вдруг небо неожиданно почернело. Изумленные, мы все застыли, прикованные взглядом к небесной черноте, пытаясь понять, что же могло затмить великое Солнце. Неужели это знак божественного гнева? Или надвигающейся бури? Но нет! Этой чернотой оказалась тень – от стаи пролетающих птиц, число которых было столь велико, что даже солнечные лучи не могли пробиться сквозь них. Я взглянула на вожака стаи и отметила, что он очень похож на удода, которого я впервые увидела сегодня утром во внутреннем дворе собственного дворца.
После неловкой заминки церемония продолжилась. Мускулистый юноша, одетый в широкие белые шаровары и обтягивающую белую рубашку, ударял в небольшой барабан, кеберо. К нему присоединился мальчик с трещоткой в руках – она называется систрумы. А высокий человек в это время играл на длинной флейте халол. Ему вторила скрипка масенго.
Пять молодых женщин принялись раскачиваться в такт музыке. Самая высокая из них закружилась в центре так, что ее прозрачная зеленая рубашка, развеваясь, заполняла собой весь круг. Женщина подбрасывала свой платок высоко вверх и волнообразно двигала им у себя над головой. Эффект был потрясающим, я даже зааплодировала от восторга!
– Я тоже хочу научиться танцевать, как она! – шепнула я Сарахиль.
– Королева Македа, вам же известно, что королевским особам не разрешается танцевать!
– Но почему? – запротестовала я и подошла к высокой танцовщице. Я спросила ее:
– Вы можете показать мне, как это делается?
Женщина смутилась, не зная, как поступить в такой ситуации.
– Все в порядке. – Я ободряюще похлопала ее по плечу.
Танцовщица взглянула на Сарахиль, неохотно кивнувшую в ответ, и, слегка замявшись, жестами указала мне, чтобы я повторяла за ней. Ее бедра описывали восьмерки – горизонтальные и вертикальные. Я старалась заставить свои бедра двигаться так же – вверх, затем направо, потом налево, но мои мышцы сопротивлялись, как назло.
Танцовщица указала на сердце и произнесла:
– Думай отсюда. Твое тело знает, что нужно делать.
«Думай своим сердцем!» – Хм-м. Я не была уверена, что знаю, как это сделать, но очень хотела хотя бы попробовать. Особенно если в результате смогу выглядеть так же, как и она!
– Пожалуйста, возьми это! – сказала она, протянув мне свою шаль. Я стала вращать ею над головой, но вместо того, чтобы грациозно парить, шарф запутался в моей короне! Я увидела, что Сарахиль и другие участники – из вежливости – с трудом сдерживаются, чтобы не рассмеяться.
– Отсюда, – повторила танцовщица, погладив мою левую грудь.
Она показала мне, как нужно держать шарф за головой и раскачиваться вперед-назад. Оказалось, что это легко сделать, когда знаешь, как.
– Закрой глаза и следуй за музыкой, – подсказывала она мне.
Танцовщица и Сарахиль испарились куда-то. Я обнаружила себя танцующей вместе с другими женщинами вокруг священных камней. Мы были свободны и прекрасны, как духи, грациозно изгибаясь и извиваясь, танцуя друг с другом. На мне была надета прозрачная рубашка – довольно короткая, она не могла скрыть моих ступней, но меня это совершенно не беспокоило, поскольку мои ноги выглядели точно так же, как и у остальных женщин. На мгновение я ощутила, что мои стопы прекрасны!
Одна из женщин, танцевавшая прямо передо мной, показалась мне очень знакомой: «Мама!» – воскликнула я и в возбуждении кинулась к ней. По моим щекам текли слезы, а сердце колотилось от радости. Как же я по ней соскучилась: «Мама! Я здесь! Это я, Македа!»
Но она смотрела сквозь меня, будто меня вовсе не было рядом, и просто продолжала танцевать. В бессилии я упала на камень и стала взывать к матери…
– С вами все в порядке, королева Македа? – услышала я чей-то голос.
Моя мать и другие женщины исчезли, и я снова оказалась в храме. А танцовщица и Сарахиль наблюдали за мной и выглядели обеспокоенными.
– Что-то не так? – спросила Сарахиль, положив руку на мой лоб, чтобы проверить, не перегрелась ли я.
Я вернула танцовщице шарф и попросила Сарахиль и возницу пройти к колеснице, чтобы немедленно следовать во дворец.
Как только мы вернулись, я бросилась в спальню и, не говоря никому ни слова, уткнулась лицом в подушки. Горе и гнев, которые я подавляла в себе все те годы, прорвались наружу. Я старалась заглушить свои рыдания в подушках, чтобы Сарахиль ничего не услышала и не начала обо мне беспокоиться.