Англия. Ни войны, ни мира
Шрифт:
Поначалу Турция очень боялась русской Атлантической эскадры. Турки готовились начать минные постановки в районе Дарданелл. Переброска войск из Египта в Стамбул шла лишь под конвоем броненосцев. Но вскоре страх сменился удивлением и смехом. Конвои были отменены. Наконец к июлю 1877 г. турецкая эскадра Гуссейн-паши в составе двух броненосцев и шести паровых судов, базировавшихся в порту Суда на Крите, начала охоту за русскими торговыми судами в Средиземном море. Турки не боялись «неудобства» и «неприятностей». Россия ответила на захваты своих судов... энергичными нотами и протестами.
Ход русско-турецкой войны выходит за рамки нашего исследования, а интересующихся я отправляю к моим книгам «Русско-турецкие войны» и «Турция. Пять веков противостояния».
Вот, к примеру, в ноябре 1877 г. заведующий минной частью контр-адмирал К.П. Пилкин предложил пароходам «активной обороны» «разбросать несколько мин... перед входом в порты, занятые или посещаемые неприятельскими судами», то есть впервые в мире начать активные минные постановки. Предложение Пилкина было отвергнуто из-за отсутствия ответа на вопрос «как выловить... мины при заключении мира». Именно по этой причине генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич «не счел возможным решиться на предлагаемую меру». И опять боязнь — а что-де скажут в просвещенной Европе.
А вот еще пример. К концу 1877 г. в нижнем течении Дуная русские располагали разнородной, но в целом довольно мощной флотилией. На конец сентября русское командование запланировало совместное нападение на Сулин сухопутными силами и Дунайской флотилией. Силы турок были невелики, как в пехоте, так и в кораблях. Выше Сулина ближе к Черному морю стояли корветы «Хивзи Рахман» и «Микадем Хаир», а выше города — корветы «Неджили-Шевкет» и «Муини Зафр». Шансы русских на успех были близки к 100%. Но в самом Супине стоял английский стационер «Кокатрик» («Cockatrice»). Серьезного боевого значения сия посудина не имела. Но русских генералов вновь охватил панический страх перед просвещенными мореплавателями — как бы чего не вышло. И генерал-лейтенант В.Н. Веревкин не придумал ничего более умного, чем за несколько дней сообщить командиру английского стационера не только сроки, но и детали атаки Сулина. Тот не замедлил поделиться информацией с турками, и к моменту атаки в Сулин пришла эскадра Гоббарта-паши, в составе которой было 9 броненосцев. В итоге захват Сулина был отменен.
К концу 1877 г. разгром турецкой армии стал свершившимся фактом. Переход русскими Балкан произвел на турок ошеломляющее впечатление.
6—7 января 1878 г. турки были разбиты под Филиппополем, лишившись 20 тысяч человек (двух пятых состава) и всей артиллерии (114 орудий). В Константинополе долго не знали, где находятся ее остатки. К 15 января они собрались у Карагача и оттуда морем были перевезены частью на Константинополь, частью на Галлиполи.
Пока генерал Гурко громил турок у Филиппополя, центр нашей армии, не теряя времени, пожинал плоды шейновской победы. В авангарде Скобелева шли 1-я кавалерийская дивизия и герои Шипки — орловцы и «Железные стрелки». Сразу оценив обстановку, сложившуюся на театре войны, Скобелев, немедленно по занятию 1 января Эски-Загры, двинул в глубокий рейд на Адрианополь имевшуюся у него конницу — три полка 1-й кавалерийской дивизии под командованием генерала Струкова.
Этот блистательный рейд решил кампанию. 2 января московские драгуны заняли важнейший железнодорожный узел театра войны — Семенли, отрезав армию Сулеймана от Адрианополя и предрешив ее разгром. Девять русских эскадронов нарушили все стратегические расчеты Турции. Неутомимый Струков громил тылы противника, захватывал обозы, огромные склады продовольствия и снаряжения и 6 января стоял уже в Мустава-Паше, в кавалерийском полупереходе от Адрианополя.
8 января была без боя захвачена сильная крепость Адрианополь. В крепости было 70 исправных орудий.
В середине января 1878 г. русские продолжили наступление. Передовые отряды были высланы на востоке к Каракилиссе, а на юге — к Демотике. Авангард генерала Струкова, направляясь вдоль железной дороге к Константинополю, занял Люле-Бургас и 17 января с боем взял город Чорлу, находящийся всего в трех милях от Константинополя.
Как записал 9 января 1878 г. в своем дневнике военный министр Милютин, весть о перерыве переговоров в Казанлыке и об общем наступлении наших войск к Константинополю нисколько не смутила царя, а наоборот, вызвала в нем «живейшую радость». Александр II воскликнул: «Если суждено, то пусть водружают крест на Св. Софии!» «В этом настроении поддерживал его великий князь Константин Николаевич, выступивший на одном из совещаний, проходивших под председательством императора, со смелым предложением идти прямо на Константинополь, занять его и оттуда возвестить России и Европе об окончании многовековой борьбы христианства с исламом и о прекращении турецкого владычества над христианами, после чего Россия, довольная совершенными ею подвигами и ничего не требуя для себя, созывает в Царьград представителей европейских держав, дабы сообща с ними воздвигнуть на очищенной ею от обломков прошлого почве здание, достойное XIX века» {114} .
Однако идеи генерал-адмирала не были поддержаны большинством участников совещания. Как всегда, Горчаков оглядывался на Англию, на сей раз его поддержал и Милютин. Уступая им, Александр II решил предпринять наступление на Константинополь только в случае окончательного отказа Порты принять все предложенные Россией условия мира.
Султан Абдул-Хамид II лично по телеграфу обратился к королеве Виктории, прося ее посредничества в достижении перемирия, и его обращение было передано русскому царю, который ничего не ответил, отослав вопрос своим полевым командирам.
В конце декабря 1877 г. — начале января 1878 г. британский кабинет чуть ли не круглосуточно обсуждал ситуацию на Балканах. Королева Виктория заявила премьеру Дизраэли: «О, если бы королева была мужчиной, она бы пошла в армию и показала этим негодным русским, которым никогда и ни в чем нельзя верить на слово» {115} .
«В конце концов она в очередной раз пригрозила скорее "сложить с себя корону", чем "терпеть оскорбительное поведение русских". При этом она признала, что никогда еще не говорила так резко со своими подчиненными, как в случае с министром по делам колоний лордом Карнарвоном, который, по ее мнению, был слишком миролюбивым и постоянно предупреждал о возможности повторения новой Крымской войны. Воодушевленная британским львом, сообщала она своей старшей дочери, я "набросилась на него с такой решительностью и злостью, что он стоял передо мной и не знал, что сказать. А сказать он мог только то, что мы не можем действовать в мире так, как считаем нужным! О, англичане всегда останутся англичанами! "» {116} .
Дело кончилось отставкой членов кабинета, занимавших осторожную политику в отношении России — министра иностранных дел лорда Дерби и министра по делам колоний лорда Карнарвона. Однако Дизраэли с большим трудом удалось упросить лорда Дерби погодить с отставкой.
Королева задавала тон шовинистической кампании, которая захлестнула весь остров. Как писал Кристофер Хибберт: «...ее [Виктории] настроение выражала популярная в то время песенка, написанная на злобу дня и исполняемая практически в каждом музыкальном зале страны:
Мы не хотим войны, но если нас заставят, черт возьми, У нас есть корабли, есть воины и денег вдоволь, Мы били медведя раньше, и пока останемся истинными британцами, Русские не получат Константинополь» {117} .Турецкий же султан Абдул Хамид II, которого так рьяно лезла защищать королева, помалкивал и отказывался официально просить Британский кабинет об отправке эскадры в Проливы, о чем его чуть ли не ежедневно просил английский посол Лайард.