Английский раб султана
Шрифт:
"Чего ж дальше читать, все ясно". — Торнвилль хотел в досаде швырнуть письмо себе под ноги, но увидел подпись: "Смиренный раб Божий, недостойный аббат Киркстидской обители Энтони Реддиш. Дано во второй месяц настоятельства нашего, а в лето Господне 1475".
Рыцарь застонал и закрыл глаза рукой: "Вот оно как! Теперь все ясно. Дядюшка родной, прости, что приписал тебе такую подлость! Посмел только подумать об этом!..
Бедный дядя, что же с ним?.. Умер наверняка. Сам ли еще?.. Господи…"
— Мои сожаления!
— Что же теперь? — невольно вырвалось у Лео.
— По-прежнему два пути. Ислам и служба великому падишаху
— Спасибо, и мне себя тоже изрядно жалко. Жалко тех восьми месяцев, что я потерял, не думая о побеге…
— А у позорного столба кто стоял? Моли милостивого Аллаха, что от тебя не отреклись еще тогда, иначе лежать бы тебе тоже на навозной куче. Ты это учти, кстати. Впрочем… Скажи мне вот что, может, кто-то еще согласится выкупить тебя?
Спасибо старику за этот луч надежды. Но опять же, кого можно, и, самое главное, нужно обременять? "Попробовать сообщить в Анкону, чтобы выкупила Урсула? — вдруг подумал Лео. — Занятно, но… как она сама там? Скомпрометировать даму… Да это, пожалуй, недостойно рыцаря. Нет, недостойно. А кто тогда? В Англии — некому. Если колосский командор Заплана? Нет, это старый, испытанный воин, идальго, стыдно обращаться к нему с такой просьбой".
Все было решено в какие-то мгновения, и Лео твердо сказал:
— Пожалуй что и некому, по здравом размышлении.
— Не уверен, что ты сказал истинную правду, но вполне тебя понимаю — не к каждому можно обратиться с подобной просьбой. Что ж, думай пока, но будь готов к более тяжким оковам.
— Воля победившего…
— Что я мог бы сделать для тебя? — помедлив, спросил старик.
Лео горько рассмеялся:
— Разве я могу что-то советовать? Спасибо, что ты желаешь мне добра, но видно, такая уж моя судьба.
— По-прежнему непреклонен?
— Я считаю это предательством, я уже говорил. Не могу же я винить Его за мое нынешнее положение — ваши же турки сами говорят, что не постигнет нас ничего, кроме того, что предначертал Всевышний. Стало быть, так суждено.
— Аллах велик! Ты уразумеваешь Его волю.
— Посмотрим, куда она меня еще приведет…
Привела, как оказалось, на литейное производство в Топхане Куле, арсенальной башне порта. В результате разрыва формы погибли работники, срочно понадобились новые — вот в их число и попал по весне Лео.
Вспомнились опыты покойного дяди Арчи и производственная вонь в родном феоде. Теперь уж нанюхался вволю! Да еще и адская жара. И поначалу было нестерпимо, и потом тоже. Пушек османам нужно было много, и в первую очередь самой Алаийе.
Мало того что ими оснащались султановы галеры и пиратские суда, многие орудия шли на стены поновляемой крепости и в иные твердыни на караманском приграничье — Анамур, Кызкале и др.
Арсенальная башня Алаийи стояла у самой воды, чтобы в случае чего, с одной стороны, не допустить всеобщего пожара при несчастном случае, а с другой — иметь возможность как можно быстрее начавшийся пожар потушить.
Процесс отливки пушек, который наблюдал и в котором принимал участие пленный рыцарь, был довольно любопытен. В нем было занято много всякого народу — разного рода начальники — как самого производства, так и крепости. Был там даже имам [49] с целой ордой разных шейхов [50] и дервишей [51] , должных обеспечить благоволение Аллаха к исполняемому делу. Был, конечно, мастер, а также ответственный за время хронометрист и, наконец, сами литейщики.
49
В исламе: предводитель молитвы и духовное лицо, которое заведует мечетью.
50
Шейх — в исламе: старец, старейшина, толкователь Корана.
51
Дервиши — в исламе: монахи.
По знаку бейлербея начиналось моление, и потом, при взывании к Аллаху, рабы, в числе коих был и Лео, загружали в огромную топку целые бревна. На этом кончался первый этап, необходимо было ждать, пока не раскалится нужным образом печь — а на это требовались сутки.
Естественно, все начальство временно исчезало, оставались лишь инспектор, мастер, духовенство, которое молилось беспрерывно: "Нет мощи и силы, кроме Аллаха", ну и, естественно, рабочий люд.
Казалось, сама башня начинала раскаляться, горячий воздух жег легкие. Становилось и голому жарко. Литейщики и рабы-истопники почти полностью раздевались и пребывали лишь в штанах, шлепанцах и толстотканых нарукавниках.
Наконец, наступал ответственный момент: начальство возвращалось, пушечный мастер приказывал закладывать металл в огромный котел и позже приглашал духовенство кидать в начинавшую кипеть массу золотые и серебряные монеты.
Одни рабы ворочали в чане металлическими шестами, промешивая субстанцию, в то время как другие вновь заталкивали бревна в топку. Всеобщее вставание означало, что осталось полчаса до открытия задвижки, за чем тщательно следил упомянутый выше хронометрист.
Имам со своими подчиненными произносил усиленное моление, потом хронометрист давал сигнал, и двое на сей момент главных действующих лиц — мастер и главный литейщик, — благоговейно брали багры с крюками, торжественно подходили к задвижке и синхронно отворяли ее. Освобожденный металл начинал свой бег по желобам к глиняным литейным формам. Духовенство меж тем резало жертвенных баранов по обеим сторонам печи.
Для отливки большого орудия требовалось полчаса, для меньших — соответственно, меньше времени. Не слишком много, но вспомните, сколько времени уходило на подготовку! Именно поэтому турки отливали пушки, что называется, конвейером. Когда заполнялась одна форма, поток металла преграждали массой маслянистой глины и умело перенаправляли на заполнение следующей формы. В итоге — новый урожай смертоносных орудий, порой огромных, с арабской вязью молитв на хищных рылах.
Высшим классом являлась гигантская сборная бомбарда. Не видя, невозможно поверить в существование подобных чудищ, когда одна часть ствола, приблизительно в две пятых длины, словно болт с резьбой, ввертывалась во вторую — однако подобный монстр пятнадцатого века дожил до нашего времени, хранится в Великобритании, около Портсмута, в музее форта Нельсон, и называется "Дарданелльская пушка".