Ангола – СССР: дружба и забвение
Шрифт:
Отцы-командиры
О своих командирах, с которыми меня свела судьба в далекой стране Анголе, я пишу из уважения к ним, а может быть, уже в память о них, ведь прошло так много времени после тех далеких событий конца прошлого столетия. Сейчас я нахожусь в том возрасте, в котором были они много лет назад, и наверняка никто из них не помолодел за прошедшие годы. Хотя мне трудно представить, что внешне они могли измениться. Кажется, что живут они и сегодня где-то в своих советских квартирах, еще полученных во времена могучего СССР, и выглядят так, как раньше, и я прежний, без «полян»
Меня никогда не покидало ощущение того, что моя африканская командировка закончилась совсем недавно. Может быть, вчера. От осознания этого мне становится радостно, я забываю в такие моменты о том, что годы властны над человеком, а не человек над ними, что наша жизнь – это даже не день, а всего лишь миг, пучок света на фоне бесконечной Вселенной.
Но радуюсь я всегда недолго. Мой разум, бесчувственная и невидимая часть моего тела, очень часто, когда я счастлив или чем-то доволен, находит способ лишить меня этого наслаждения. Сейчас неподвластное мне сознание смеется надо мной и заявляет: «Да не будь ты идиотом, посмотри на себя в зеркало и перестань фантазировать: твое вчера – это дела давно минувших лет». – «Да, это так, – соглашаюсь я с ним, – прошло, безусловно, много времени. Но моя память о них жива настолько, что я отказываюсь тебя слушать и принципиально не буду смотреться в зеркало. Эти черно-белые фотографии, где все мы одеты в камуфляжную форму, и есть, конечно, не сегодня, но уж точно – вчера! И говорить обо всем я буду так, как будто от тех памятных дней меня отделяет всего лишь одна ночь. Твоя ирония, – отвечаю я своему умному сознанию, – здесь неуместна. В человеческой жизни иногда имеют место незабываемые моменты, которые всегда пребывают в настоящем, вне зависимости от срока их давности. Моя Ангола – одно из них! Пожалуйста, не мешай мне рассказывать», – прошу я моего интеллектуального оппонента.
Моим первым командиром в Анголе был полковник Владимир Николаевич Уделов, советник начальника военного училища им. Н. Г. Спенсера. Все мы, советские военнослужащие этого учебного подразделения, находились у него в подчинении. Он был чересчур требовательным командиром, если сказать мягко, а если серьезно, с нижестоящими по должности офицерами был строг и до мелочей придирчив. Не терпел опозданий, нарушений формы одежды и требовал от всех нас беспрекословного выполнения своих указаний. К нарушителям дисциплины был особенно безжалостен, а к засветившимся в этом деле сослуживцам беспощаден.
Ни у кого из офицеров не появлялось соблазна поступать опрометчиво или невнимательно в отношении его приказов – все знали характер командира. Хотя, надо признать, отдельные смельчаки среди нас все-таки были. Мой сосед по комнате, переводчик, даже находясь под особым контролем командира за то, что однажды самовольно покинул миссию, все равно продолжал тайно убегать по ночам. Он покидал территорию миссии и в мои дежурства по караулу. Правда, его смелость частично можно было объяснить тем, что до конца службы ему оставался всего один месяц. Он был выпускником гражданского московского вуза (МИМО) и больше служить в вооруженных силах не собирался. Причина уходить в самоволку по ночам, как выяснилось позже, у него была серьезная.
Когда срок командировки соседа закончился, он уехал в Москву. Через пару недель после его отъезда к нам в миссию заявилась местная анголка и попросила меня, я был в тот день дежурным переводчиком, позвать соседа по комнате. Узнав, что он улетел в СССР, женщина расплакалась. Сказала мне, что он обещал жениться на ней и забрать с собой, а сам, как оказалось, подло от нее сбежал. Утешить ее я не мог. Понимал, что она стала жертвой моего коллеги по переводческому ремеслу. Он заставил ее поверить в сказку, которую сочинил специально для нее. Помню, как медленно и со слезами на глазах она прошла мимо часовых, которые, став свидетелями нашего разговора, понимающе и хитро улыбались.
Несмотря на то, что уже прошло много лет, я помню имя этого переводчика, того, с кем делил комнату очень недолгое время. Перед отъездом в СССР он оставил мне свой большой португальско-русский словарь, который очень пригодился впоследствии. В то время всеобщего дефицита в СССР раздобыть любые серьезные издания даже в Москве было нелегко. Я же приехал в Анголу вообще с карманным словарем, этого, безусловно, для моей работы было недостаточно. Спасибо ему за тот подарок, он стал для меня хорошим помощником на протяжении моей зарубежной командировки.
Полковник Уделов всегда был строг и держался с подчиненными на дистанции, почти ни с кем не вступал в дружеско-товарищеские отношения. Ни на службе, ни после нее. Хотя большинство из его подчиненных офицеров имели одинаковое с ним звание полковника и после командировки увольнялись в запас по возрасту. Праздники наш командир отмечал только со своим заместителем, советником начальника штаба. Они вроде бы дружили семьями.
Владимир Николаевич был настолько дотошным службистом, что у него иногда возникали серьезные конфликты с нижестоящими по должности коллегами. Два раза к нам прилетал главный военный советник генерал Гусев, чтобы погасить «пожар» между тремя офицерами: нашим командиром и двумя его полковниками.
При Уделове никому в голову не могла прийти шальная мысль попробовать отпроситься у него со службы для решения личных вопросов. Заранее было известно – разрешения не будет. Нас, переводчиков, он вообще не считал военными, хотя среди нас были выпускники московского военного института (ВИМО). На торжественных мероприятиях или коллективных собраниях полковник Уделов всегда начинал свою речь со слов: «Товарищи офицеры и переводчики!» И все мы вставали. С офицерскими женами он тоже был неласков. Разговаривал с ними в той самой привычной для него командирской манере: исключений он не делал ни для кого.
С таким строгим командиром я служил довольно долго, он остался для меня одним из самых уважаемых мной офицеров, под чьим командованием мне повезло быть на службе. Он был строг, но имел представление о чести, чего как раз недоставало отдельным другим моим начальникам, с которыми мне пришлось продолжать службу или работать уже на гражданке. Кое-кто из последних, будучи внешне очень вежливым и нарочито сострадательным, на самом деле являл собой настоящего чеховского хамелеона. Могу предположить, что отдельным из них чувство благородства было неведомо от рождения, хотя такой подход противоречит современной диалектике развития личности; другие же с порядочностью расстались в самом раннем детстве, когда познакомились с понятиями вещи и собственности.
Конец ознакомительного фрагмента.