Аниматор
Шрифт:
Зато сразу за этой трещиной проходная, как в английском банке, – с автоматом не прорвешься. Две арки металлоискателей. Короткая, но отчего-то всегда такая нудная процедура проверки. Вынь все из карманов под настороженным взглядом… пройди сквозь, отчего-то испытывая какое-то пещерное волнение, – твердо знаешь, что ни бомбы у тебя, ни гранаты, а все равно как-то не по себе… Да еще не дай бог запищит! Теперь все назад. Два мордоворота в черно-синих комбинезонах за сизым пуленепробиваемым стеклом. Рожи знакомые. Один кивает.
Радио у них там бормочет. Пахнет кофе. И немного куревом. Красота.
Век бы так сидел.
Лезу в карман за карточкой-пропуском. Карточки нет.
Перехватываю кейс, шарю в другом.
“…В результате взрыва в автобусе на улице Домостроителей погибло четыре, ранено семь человек”, – сообщает задыхающийся от спешки голос диктора, щедро сдобренный каким-то жестяным громыханием. Как бы музыкой. Никогда не мог понять, зачем греметь, если человек говорит слова? Чтобы слушающему было труднее их разобрать? Впрочем, в данном случае все равно не услышишь ничего нового. “Эксперты отмечают, что проявления исламского терроризма становятся все более…”
– Опять автобус взорвали, – говорит мордоворот. – Совсем оборзели!
Другой машет – да, не говори, мол. Вдруг лицо его оживляется:
– Ну ты смотри, блин! Три мяча в первом тайме!
– Что ты хочешь – мясо… Сопейкина просрали, вот теперь сопли жуют…
Карточки нет.
Подперев коленкой, раскрываю кейс.
“Предотвращена попытка взрыва в Концертном зале имени Чайковского.
Террорист-смертник не успел привести в действие взрывное устройство, выполненное в виде так называемого “пояса шахида”. По мнению сотрудников ФАБО…”
Вот она!
“В селении Аслар-Хорт ликвидирована группа качарских боевиков-сепаратистов в составе трех человек. Подозреваемые замешаны в организации нескольких террористических актов. При штурме здания погиб качарский милиционер, ранено четверо военнослужащих федеральных сил, один находится в тяжелом состоянии…”
Ну, слава богу.
Сую карточку в прорезь контроллера. Одобрительно пищит ответчик.
Стальные створки расходятся. Мордовороты расплываются в улыбках:
– Добрый день, Сергей Александрович!
Ответный кивок.
Поглядывая на часы, несусь по длиннющему коридору.
У самых дверей рабочей зоны сталкиваюсь с Тельцовым.
– О-о-о-о-о!
Завкафедрой издает протяжный неодобрительный звук, похожий на гудение трансформатора.
– День добрый!
Это нужно понимать так: “Вот я вас опять и застукал!”
Носорожья комплекция не мешает ему ловко заступить мне дорогу.
– На ловца и зверь бежит, Сергей Александрович! Вы на сеансы?..
У вас ведь в половине одиннадцатого перерывчик? Перед лекцией?
– Ну да, – отвечаю я, пожав плечами. – По расписанию.
– Будьте добры,
Понятно. Я заработал новую порцию его нудных нравоучений. И Тельцов хочет их на меня вылить. Насчет того, что не нужно опаздывать. И что искусство анимации требует высокой сосредоточенности… Честняга, трудяга, семьянин. Все знает, всех учит. Жалко, сам ничего не может.
Не дано-с. А как же? Да никак: дар администрирования искупает отсутствие иного…
– Ко мне пожалует один… э-э-э… визитер. Мне бы хотелось, чтобы вы присутствовали при разговоре. Хорошо?
Ах, вот как – визитер!
– Конечно, конечно, – киваю я.
А он еще хмурится и трясет пальцем мне вслед.
– Обязательно, Сергей Александрович! Обязательно!..
Анамнез 2. Валерий Ребров, 61 год
Одно из двух колес вихлялось и требовало замены. Несколько раз крутнул пальцем. Вздохнув, накинул куртку и повернул собачку замка.
– Ты пошел? – сказала жена, а потом вдруг воскликнула, всплеснув руками: – Валера! А бутыли-то? Забыл?
Ребров оглянулся и захлопнул отворенную было дверь.
– Тьфу ты! – сконфужено сказал он. – Задумался…
Она снова скрылась в спальне, а он привычно продернул ремень в ручки на горловинах и приторочил растопыренную гроздь трех пластиковых бутылей к тележке. Пустыми они почти ничего не весили.
– Ты сам обедай, пожалуйста, – невнятно сказала она, проходя к большому зеркалу в прихожей тем странным танцующим шагом, что проявляется, когда полная женщина оправляет на ходу не до конца еще надетое платье. Одернув подол, вынула изо рта заколки и добавила: -
У меня сегодня кафедра. Мусор захватишь?
Хлопнула дверь подъезда, и солнечное сияние, дальний гул, шорох и запах палой листвы, навалившиеся со всех сторон, заставили его удивленно вскинуть голову и повести носом. Остановившись на секунду, оглянулся и с удовольствием потеребил бороду. Рукоятку тележки перехватил поудобнее, а пакет с мусором взял в другую руку.
Скоро он вышел к шоссе и повернул направо – вдоль длинного забора неврологической больницы. Ветер отрясал ветви ржавых тополей. На шоссе была пробка – к центру тянулся густой, медленный, раздраженно вскрикивающий поток машин.
Дойдя до угла, Ребров рассеянно пересек рельсы (к счастью, ни с той, ни с другой стороны трамваев в этот момент не было) и спустился в подземный переход.
Желто освещенная кафельная кишка перехода была пустой и гулкой. Шаги прыгали между стенами, как бильярдные шары, и с треском отскакивали друг от друга. Гулкое эхо отвлекало его от размышлений. Ребров невольно морщился. Когда наконец вторая лестница вывела его обратно к солнечному свету и ровному шуму ветра, он испытал облегчение – снова ничто не мешало думать.