Анискин и Ботичелли. Киноповесть
Шрифт:
– Красота какая, – сказал Качушин. – Теперь даже в райцентре четырехэтажные дома загораживают небо…
– Во! О красоте и поговорить охота, – обрадовался Анискин. – О ней, красоте, все собираюсь вам слово сказать, товарищ капитан… Ну, ладно, Игорь Владимирович… Я ведь прочел «Черные доски» Солоухина, который Владимир… Деревенский мужик, хоть и словом красуется… Так что прочел я «Черные доски»…
– Понравилось?
– Наверное, понравилось, – задумчиво отозвался Анискин. – Да нет, просто понравилось, ежели я теперь пропавши иконы
Они пошли по улице дальше, к клубу, на котором висела афиша фильма «Калина красная».
Бежала серединой улицы, собирая за собой толпу, баба-сплетница Сузгиниха, махала руками, вопила:
– Все иконы у Валерьяновны украли, всю одежонку увели, все Сережкины деньги забрали… Ратуйте, люди, ратуйте, обратно банда завелась, а чего милиция глядит! Ой, все у Валерьяновны скрали, ничего в доме не оставили, окромя щербатой сковородки!
За Сузгинихой и толпой шла согнутая временем Валерьяновна. Подойдя к крыльцу клуба, на котором стояли Качушин, Анискин, Паздников, Молочков, она выпрямилась, сделалась той Валерьяновной, которой была когда-то: красавицей, бой-бабой, грозой деревенских мужиков.
– Это чего же получается, товарищи милиция? – спросила Валерьяновна. – Что у меня барахлишко увели – это Сузгиниха брешет, а вот… У меня Иоанна Крестителя украли!
– Ну! – остолбенел участковый.
– Я на вас, милиция, не богу буду жаловаться, – сказала Валерьяновна. – Я вашему министру пожалуюсь…
Зазвонил телефон, Качушин поднял трубку, обрадовался:
– Да! Капитан Качушин! Здравия желаю, товарищ подполковник. Слу-у-у-шаю! Так! Так! Понятно! Советуете повторить операцию «Чемодан»… Есть, товарищ подполковник! Есть повторить!
Качушин положил трубку, разочарованно уронил голову на руки; вид у него, как и у Анискина, был усталый: не спали всю ночь.
– Советуют повторить операцию «Чемодан», – сказал Качушин. – Никто Григорьева не встретил…
– Это я уже засек! – вздохнул Анискин. – На операцию «Чемодан» надо пять дней туда, пять дней – обратно… Декада! А Валерьяновна грозится министру пожаловаться, у нее это дело не прокиснет… Шутка дело – министр! На меня кроме как в область еще не жаловались… Во! Председатель колхоза, сам Иван Иванович пожаловали. Здоров, Иван Иванович!
– Здравствуйте, Федор Иванович! Игорю Владимировичу – наш пламенный! Зачем звал, Федор Иванович? У меня ремонт уборочной техники…
Анискин хлебосольным жестом указал на самый новый, удобный и мягкий стул, стоящий почти рядом со столом.
– Милости просим, Иван Иванович! – Он посмотрел на часы. – Слух такой прошел, что твои шабашники к нам с Игорем Владимировичем преступника-ворюгу с минуту на минуту привести хотят… А нам без тебя, Иван Иванович, в это дело трудно встревать… Ты – председатель!
Помолчали. Качушин перелистывал отлично изданную книгу «Русские иконы», разглядывал лики святых. Участковый
– Иван Иванович, а, Иван Иванович! – сосредоточенно окликнул он задумавшегося председателя. – Ты сколько денег колхознику, в среднем сказать, на трудодень кладешь?
– Около пяти рублей, – машинально ответил Иван Иванович. – Год на год не приходится…
– А этому, так его, шабашнику, как я говорю, вольному стрелку?
Председатель сразу утратил задумчивость.
– Вот оно и есть! – после длинной паузы сказал Анискин. – На кажном колхозном собрании с трибуны от тебя только и слышать: «Соцсоревнование, соцсоревнование, соцсоревнование!», а вольному стрелку больше колхозника платишь… Чего помалкиваешь?
– Думаю.
– Во! Во! Думай!… А хочешь, я тебе сейчас, не отходя от кассы, бригаду определю из колхозников, да такую, что они тебе не одну, а две силосны башни построят… Начнем с бригадира – им делаем Валентина Проталина, который что с топором, что с новой техникой – как повар с картошкой…
– Проталина нельзя! – вздохнул председатель. – Кто будет тракторным парком распоряжаться?
– Герка Мурзин.
– Ну, ты скажешь, Федор Иванович! Он же молодой, неопытный, молоко на губах не обсохло…
Анискин по-бабьи всплеснул руками.
– Молодой! Ему сколько лет?
– Двадцать пять.
– А тебе, который целым колхозом управляет?… Во! Молчишь, так как тебе – тридцать первый пошел, а ведь колхоз-то миллионный, даже на новые деньги… Затираешь молодежь, а?
– Видишь ли, дядя Анискин, – начал председатель, но замолк, так как в сенях загрохотали многочисленные тяжелые сапоги, дверь мощно распахнулась, в проеме показался бригадир, держащий за шиворот упирающегося Юрия Буровских. Следом за ними в кабинет вошли остальные шабашники.
– Берите грабаря, начальнички! – прохрипел бригадир. – Накололи мы его, сявку и голошлепа! Побармите с ним. Среди нас – народ честный, работящий, старательный.
Анискин прищурился.
– Звучно выражаешься, Иван Петрович, – сказал он грозно. – «Сявку», «накололи», «побарми»… Все еще тюрьму забыть не можешь? А? Чего молчишь?
Бригадир отпустил воротник Буровских, наступая на участкового, свирепо замахал ручищами.
– Я с тобой не разговариваю, Анискин! – заорал он во всю мощь необъятных легких. – Я к следователю обращаюсь!
Следователь поднялся, неторопливо проговорил:
– Ваше устное заявление принято, гражданин…
– Кутузов!
– …Гражданин Кутузов. Прошу свидетелей сесть.
В кабинете участкового стояла напряженная и многозначительная тишина.
– Следствие само решит, кто совершил преступление, товарищ Кутузов! – сказал капитан Качушин. – Если эта сторона дела вам понятна, то могу перейти к следующей…
– Переходите, переходите!
– Перехожу… То, что вы устроили с товарищем Буровских, называется самосудом! Почему у него синяк под глазом?