Анна, Ханна и Юханна
Шрифт:
– Керосиновые лампы! – кричит мать, бегущая в дом.
Но солдат останавливает ее и кричит:
– Лампы я уже вынес!Ребенок смотрит на происходящее расширенными от страха глазами. Но кто-то сует ей в руку леденец.
* * *
Картина снова меняется, день клонится к вечеру. Она сидит у отца на плечах, и он несет ее, как часто делал это по вечерам, вверх по склону, к горному озеру. Все вокруг выглядит таинственным и неотвратимым, совсем не таким, каким должно выглядеть озеро с его светом и синим сиянием. Больше всего тишину темного озера нарушают мельницы, расположенные выше, и гребцам
Отец, как и каждый вечер, внимательно рассматривает шлюз.
– Северное течение, – говорит он, и она слышит, какой подавленный у него голос. – Запомни, Юханна, вода, дающая нам хлеб, течет из Норвегии. Вода, – говорит он, – умнее людей, она плюет на границы.
Он сильно зол. Но Юханне нечего бояться, пока она сидит у него на плечах.
Смеркается. Отец, тяжело дыша, с трудом снимает с плеч Юханну – они подошли к склону. Отец направляется к мельнице, возится с замком. Юханна слышит, как он, вполголоса ругаясь, начинает спускаться вниз, к лодке. В пещере уже тихо, братья уснули, только мама ворочается на жестком ложе.
Девочке разрешают спать у отца на плече. Она прижимается к отцу. В пещере холодно.
Потом возникают новые картины. Теперь она уже больше. Она видит это по размеру своих следов, прыгая у входа в пещеру. Она обута в деревянные башмачки – на склоне очень скользко.
– Папа, – кричит она, – папа!
Но он не отвечает. Наступила осень, темнеть стало рано. Юханна видит свет в пещере, и ее это почему-то пугает. Из пещеры раздается чей-то громкий возглас. Это Рудольф. Он видит, как она испугана, а она замечает, что они оба шатаются – и он, и отец.
– Иди домой, малышка! – кричит Рудольф, и она, плача, бежит вприпрыжку. Падает, больно ударяется, но боль в разбитой коленке ничто в сравнении с переполняющей ее радостью.– Папа, – кричит она, – папочка!
Потом приходит ночная медсестра, озабоченно склоняется над ней:
– Ну, ну, Юханна, это был всего лишь страшный сон. Спи, засыпай.
Юханна, как обычно, послушно закрывает глаза и на несколько часов позволяет себе заснуть – до тех пор, пока ее не будят голоса начавшейся дневной смены, а в жилы не врывается ледяной холод. Юханна дрожит от холода, но никто этого не замечает, окно открыто и оттуда немилосердно дует. Но вот ей меняют постель, и она больше не мерзнет и не краснеет от стыда.Она возвращается в дневную белую пустоту, в ослепительное небытие.
Анна провела ночь, мучаясь тяжелыми отрезвляющими мыслями. Эти мысли проснулись одновременно с чувствами, когда сестра Мерта спросила о ее поздних детях. Нежность и ненасытность. С ней всегда было так – сила чувств оставалась прежней, даже когда убывали силы телесные.
Уснула Анна только в третьем часу. Ей снилась мама. Ей снились мельницы, потоки, льющиеся через плотину в сверкающее озеро. Во сне озерная вода была тихой и светлой.
Сон успокоил и утешил ее.
Господи, как мама умела рассказывать! Об эльфах, танцующих над озером в лунном свете, о ведьме, соблазнившей кузнеца, заколдовавшей и людей, и скотину. Когда Анна стала старше, сказки превратились в длинные повествования о живых и мертвых в дальних неведомых странах и чужих народах. Когда Анне исполнилось одиннадцать, она стала более критичной, поняла, что все это выдумки, и эти чудесные страны существовали лишь в мамином воображении.
Став взрослой и получив водительские права, Анна часто сажала маму в машину и возила ее к порогам на Длинном озере. До порогов было всего двадцать четыре мили. Она хорошо помнила, как злилась на папу, когда в первый раз определила это расстояние по карте. Машина была у нее уже много лет, и она часами
И они в конце концов нашли общий язык – она и мать, в тот солнечный летний день, тридцать лет назад, и былую злость и раздражение словно сдуло ветром. В тот торжественный и удивительный момент она ясно и отчетливо увидела: все было правдой, сказочная страна и в самом деле существовала – здесь, у Длинного озера с глубоким дном, порогами, с водой, падающей с высоты в двадцать метров, здесь, рядом с величественно-тихими, расположенными выше горными северными озерами – Норвежскими озерами.
Мельницу давно разобрали и на ее месте построили электростанцию, которая теперь тоже не работала, так как энергию получали на другой, атомной электростанции. Но красивая красная избушка осталась на месте, какой-то незнакомец давно пользовался ею как своим летним домиком.
Момент был слишком значителен для громких слов, и говорили они мало. Мама плакала и просила прощения за свои слезы: «Как же я глупа!» Только когда они достали из машины корзинку с едой и уселись с чашками кофе и бутербродами на плоский большой камень, Юханна начала рассказывать, и слова ее лились так же, как когда-то, в далеком детстве Анны. На этот раз мать выбрала историю о войне, которая так и не случилась.
– Мне было всего три года, когда начался кризис унии, и мы бежали в пещеру. Это там, далеко за горой. Может быть, мне просто кажется, что я все это помню, потому что потом много раз слышала эту историю, когда уже выросла. Но я очень живо представляю себе эту картину. Рагнар примчался домой. Он был такой изысканный в своей синей форме с белыми пуговицами… Он и сказал нам, что скоро будет война – между нами и норвежцами!
Всеобщему удивлению не было предела, это детское удивление граничило с непониманием. Даже трехлетний ребенок, живший в приграничной области, понимал, что на другой стороне у него есть родственники. Мамина сестра была замужем за торговцем рыбой из Фредриксхалла, двоюродные сестры летом проводили по нескольку недель в домике мельника, да и сама она всего несколько месяцев назад была с матерью в том городе, в гостях у тетки. Юханна помнила, как пахло рыбой от мужа тетки и как он говорил, когда они осматривали стены городской крепости:
– Отсюда мы стреляли по этому шведскому черту.
– По кому?
– По шведскому королю.
Девочка испугалась, но тетка, которая была мягче и добрее матери, взяла ее на руки и успокоила:
– Это было давным-давно. Люди тогда были глупыми-глупыми.
Но может быть, это был голос дяди по матери, оставшийся в ее памяти. Вскоре после поездки в Норвегию она спросила об этом отца. Он в ответ громко, как тетка, рассмеялся и сказал, что было это давным-давно, при царе Горохе, когда люди как последние бараны слушались своих сумасшедших офицеров и королей.
– К тому же стрелял не норвежец. Это был швед, который безымянным вошел в историю.
Она тогда ничего не поняла, но слова отца запомнила крепко. Много лет спустя, когда ходила в школу в Гётеборге, мать узнала, что отец говорил правду. Это был, несомненно, благословенный выстрел, ибо он покончил с Карлом XII.
Они долго просидели тогда на камне, мама и Анна. Потом прошлись по дороге, огибающей бухту, направились через лес к школе, которая до сих пор стояла на месте, хотя и оказалась меньше, чем помнилось Юханне. Посреди леса лежал гладко обтесанный камень. Мама долго стояла перед этим камнем, не переставая удивляться: «Какой же он, оказывается, маленький!» Анна, в детской памяти которой тоже застрял этот волшебный камень, не стала смеяться.