Анна Иоановна
Шрифт:
Адский восторг вылился на лице временщика.
– О! тогда голова мятежника в ваших руках, – подхватил достойный клеврет с торжествующим видом. – Чтоб довершить потеху, мы постараемся ещё взбесить его в самом дворце… А пока голова у него свежа, признаться, опасен бунтовщик. Мы поведём это дело прекрасно; ручаюсь за успех жизнью своей. Цыганка невольно помогает нам, взявшись, как видно, маклеровать влюблённым… Ваша светлость доставит ей… этой чудной, небывалой гадальщице, халдейке, всё, что вам угодно будет сказать об ней, – вы доставите ей вход во дворец, свободный ход во всякое время
– Да, да, государыня любит гаданье с тех пор, как альманачник Бухнер напророчил ей престол. Гороскопами она замучила профессора астрономии. Астролог в юбке – это новое! Мы употребим эту небывальщину в дело!
– Учителя и нынешнего посредника мы рассердим так, что он будет первый доказчик.
– Добро, всё добро, всё семя для богатой жатвы! Ты золотая голова; тебя бы надо в кабинет-министры.
– Я стою выше, я ваш кабинет-министр. Забыл ещё одно обстоятельство. Надо всеми средствами поддержать слухи, что Волынский вдовец… это необходимо! А то планы наши могут уничтожиться в самом начале. С моей стороны, я всех, кого мог, настроил этими слухами и буду продолжать…
– Обещаю то ж с своей стороны.
– Надо бы на время задержать жену его в Москве… но об этом хлопочет уж сам верный супруг.
– Ха, ха, ха! Придумать нельзя ничего лучше. Поди сюда, мой вернейший и умнейший советник, дай себя поцеловать.
И герцог курляндский поцеловал в лоб хитреца, униженно поклонившегося перед ним, как бы для принятия благословения от пастыря духовного.
Ущедрённый этой наградой, Липман продолжал:
– Потом вы имеете книгу, которую выкрала барская барыня из кабинета… имя забываю…
– Историю Иоанны неаполитанской, на полях которой написано рукою мерзавца: Она! она! [88]
– Приноравливать к кому вздумал! Сам на себя петлю надевает! В придачу ещё вчера вечером…
– Я перебью тебя, любезный, – сказал Бирон голосом сожаления и качая головой, – признаться, меня вчерашняя маскерадная история огорчила за тебя. Ох, ох, бедный! Идти с Волкова поля пешком, в жестокий мороз?..
– Обо мне не извольте беспокоиться. Моё тело и душа готовы за вас в пеклу. Для вас, если б нужно было, я вырыл бы своими руками всех мертвецов на кладбище и зарыл бы живых столько же. Мы было устроили так хорошо, да испортила какая-то маска, пробравшаяся вслед за нами… шепнула что-то хозяину и всё вывернула с изнанки налицо. К тому ж и ваш братец порыцарствовал некстати…
88
Надпись «Она! Она!» обнаружена на полях одной из книг, принадлежавших Волынскому. Надпись сделана в том месте, где речь идёт о безнравственности неаполитанской королевы Иоанны II.
– Брата под арест! Хоть для виду надо же удовлетворить Волынского, который считает себя обиженным. Любопытно, однако ж, знать, кто эта секретная особа, которой известны ваши тайны… – Призадумавшись: – Это нехорошо, это что-то неловко!
– О! я отыщу этого секретника во что
– И то будет иметь важную цену в глазах больной государыни.
– Посылал вас… (Липман, усмехаясь, потирал себе руки.)
– К чёрту?.. Это не новое! Посмотрим, кто первый попадётся в его когти. Всё прекрасно, бесподобно, мой усердный друг!
– Теперь позвольте о двух милостях.
– Заранее даю слово выполнить твои желания.
– Вы имеете важного соперника, я не без них. Лукавый Зуда работает против нас сколько может. Преданная нам барская барыня у него на замечании и с часу на час ожидает себе гибели. Надо спасти её, хотя назло её господину.
– А средства? Она крепостная?
– Я уж придумал их. Кульковскому ищут невесту из простых.
– Чего ж лучше для него этой шлюхи!.. Сама государыня будет просить отдать её за своего пятидесятилетнего пажа.
– И Волынский не посмеет отказать. Только надо как можно скорей, ваша светлость!
– Первое моё дело во дворце будет об этом.
– Сын её, если позволите доложить, ге, ге, хотя и глупенек, но усердно служит нам, сейчас только ещё сыграл исправно роль Языка…
– Ну что ж?
– За привод людей к празднику ему обещано офицерство.
– Можешь именем моим поздравить его офицером.
– Доклад мой кончен, и я спешу к работе. В приёмной зале толпа давно ожидает появления своего солнца, чтобы ему поклониться.
– Пускай ждут! Эту челядь надо проучивать, а то как раз забудутся. Поболее блеска и шуму для дураков и потяжелее ярмо для умных, и всё пойдёт хорошо Пошли мне Кульковского, я хочу с ним позабавиться да распорядиться насчёт его свадьбы.
Липман вышел, на место его вошёл Кульковский.
– Любезный пажик, – сказал ему герцог, – мы расстаёмся!
– Я лишаюсь лицезрения вашей светлости, которым несколько лет питался, как манною небесною. – отвечал пятидесятилетний паж, подходя к руке герцога.
– О! о! зачем это?.. – Он слегка отдёрнул было руку, но тот успел уловить её своими устами – Поверь, я не оставлю тебя и на новом твоём месте. А чтобы на первых порах доказать мои милости, вот что я для тебя делаю, – только, пожалуйста, не мучь меня своею благодарностию! Слышишь?..
Кульковский согнулся, сколько позволяла ему толщина его, чтобы внимать в раболепном восторге о новых милостях своего протектора.
– Государыне твоей известно, что ты опоганил себя целованием папских туфлей. За то не миновать бы тебе ловить куниц, хе, хе, хе; но мне стало жаль тебя. Где ему? Подумал я: он своим толстым брюхом избороздит всю Сибирь, пока поймает хоть одну мышь, издохнет, запыхавшись! Дело повернули мы так, что ты при дворе в новой должности. Но, – Бирон погрозился пальцем, – молодой пажишка шалун, плут большой! (Кульковский отвесил глубокий поклон.) Хе, хе, хе!.. И государыня боится за своих гофдевиц. Она хочет непременно женить тебя… ты это слышал?