«Анна Каренина» Л. Н. Толстого
Шрифт:
При этом Толстого интересуют не отвлеченные типы психологии, не исключительные натуры, а самые обыденные характеры, которые созданы историей и создают историю современности. Поэтому и Каренин, и Левин, и Вронский, и Облонский так тесно связаны и даже до некоторой степени ограничены своей средой. Но социальная конкретность художественных типов не заслоняет в глазах Толстого огромного общечеловеческого смысла нравственных конфликтов, на которых построен роман как целое.
Герои Толстого находятся в системе отношений друг с другом. И только в этой системе получают свое настоящее значение и свою, если можно так выразиться, масштабность.
В 1908 году один молодой критик написал статью «Толстой как художественный гений». В этой статье
Характеры в произведениях Толстого «слишком живы, слишком сложны, слишком неопределимы, слишком динамичны, — и, кроме того, каждый из них слишком переполнен своей неповторимою, непередаваемою, но явно слышимой душевной мелодией» [49] .
49
«Нива». Ежемесячное литературное и популярно-научное приложение. 1908, № 9, с. 82.
Этот молодой критик был К. И. Чуковский. Его статья очень понравилась В. Г. Короленко. Но Короленко не согласился с его главной мыслью. «Я с этим, конечно, не согласен, во-первых, потому, что типы есть» [50] . Но они, по мнению Короленко, весьма отличаются от типов Гоголя, что свидетельствует о многообразии форм реалистического искусства.
«Я думаю, — говорил Короленко, — что у Гоголя характеры взяты в статическом состоянии, так, как они уже развились, вполне определившиеся… А у вас характеры развиваются на протяжении романа. У вас — динамика… И в этом-то, по-моему, состоит величайшая трудность художника» [51] .
50
В. Ф. Булгаков. Лев Толстой в последний год его жизни. М., Гослитиздат, 1957, с. 344.
51
Там же, с. 344–345.
Толстой очень дорожил своим пониманием художественного типа. «Художник не рассуждает, — отвечал он, — а непосредственным чувством угадывает типы» [52] . Но типическое в его романах было преобразовано. Короленко был совершенно прав, указывая на динамику как на самое характерное в художественном стиле Толстого.
Что касается развития в собственном смысле слова, то о нем, применительно к «Анне Карениной», можно говорить лишь в условном смысле. Действие романа охватывает относительно небольшой отрезок времени — 1873–1876 год. Вряд ли можно выявить настоящее развитие в таких сложившихся и определенных характерах, какими являются уже на первых страницах романа Каренин, Облонский, Левин. И в таком небольшом промежутке времени.
52
Там же, с. 345.
Конечно, не только трех лет, но и одной минуты бывает достаточно для настоящего развития характера в большом художественном мире. Но, на наш взгляд, в «Анне Карениной» Толстой придавал большее значение не развитию, а раскрытию характеров своих героев. Динамика психологического действия в романе состоит в том, что характер раскрывается не весь и не сразу.
Больше того, эти характеры раскрываются с разных сторон благодаря динамически изменяющимся обстоятельствам, так что один и тот же человек бывает совершенно непохожим на самого себя. Толстой именно так и понимал феноменологию человеческих характеров, когда говорил: «Люди как реки…» Тот же Каренин предстает перед нами то как сухой и черствый чиновник, то как страдающий отец семейства, то, на мгновение, как добрый и простой человек. Одним каким-нибудь словом или определением нельзя исчерпать и этот как будто несложный характер.
В этом и состоит глубокое отличие типов Толстого от типов, созданных Гоголем. В самом деле, Гоголь, по словам В. Г. Белинского, брал «из жизни своих героев такой момент, в котором сосредоточивалась вся целостность их жизни, ее значения, сущность, идея, начало и конец» [53] . У Толстого же и жизнь, и характеры героев представлены в бесконечном изменении, так что ни одно положение не может быть названо «окончательным».
Толстой строго выдерживал логику характеров, определяя возможные для того или иного героя варианты разрешения конфликтов. А возможности неожиданных и резких поворотов сюжета возникают на каждом шагу. Они, как искушение, преследуют его героев. Малейшее уклонение в сторону могло повлиять на динамику самого сюжета и на структуру композиции всей книги.
53
В. Г. Белинский. Полн. собр. соч. в 13-ти томах, т. III. М., Изд-во АН СССР, 1953, с. 453.
Когда измена Анны обнаружилась, первое, о чем подумал Вронский, была дуэль. Анна оскорбилась холодным и непроницаемым выражением его лица, но она «не могла знать, что выражение его лица относилось к первой пришедшей Вронскому мысли о неизбежности дуэли. Ей никогда и в голову не приходила мысль о дуэли».
О дуэли думает и Каренин. «Дуэль в юности особенно привлекала мысли Алексея Александровича именно потому, что он был физически робкий человек и хорошо знал это. Алексей Александрович без ужаса не мог подумать о пистолете, на него направленном, и никогда в жизни не употреблял никакого оружия».
Тема дуэли проходит через роман как одна из важных психологических подробностей истории о неверной жене. И смысл толстовского психологического анализа заключается в выборе единственно возможного решения, в соответствии с данным характером и состоянием, из множества свободных вариантов. Единственно возможный путь оказывается и наиболее характерным.
«Характер — это то, в чем проявляется направление воли человека», — говорил Аристотель [54] . Именно в решениях героев и проявляется и их характер или сделанный ими выбор. Для Толстого более важным было то, что Вронский стреляется вдруг, пытаясь кончить жизнь самоубийством, чем если бы в него стрелял Каренин.
54
Аристотель. Об искусстве поэзии. М., Гослитиздат, 1957, с. 60.
И Дарья Александровна хотела круто изменить свой характер. Но оказалось, что это невозможно. Она решила даже покинуть дом мужа. Такое намерение вполне отвечало ее настроению. Но не ее характеру… В конце концов она предпочла худой мир доброй ссоре. Она не только осталась дома, но и простила Стиву. Долли называет его «отвратительным, жалким и милым мужем».
Иногда ей кажется, что все могло быть иначе. Она втайне сочувствует и даже завидует Анне. «Я тогда должна была бросить мужа, — храбро рассуждает Долли, — и начать жить сначала. Я бы могла любить и быть любима по-настоящему. А теперь разве лучше?» Толстой любуется искренностью Долли, не преуменьшает тяжести ее подвига самоотречения.
Но роман Анны — бросить мужа, любить и быть любимой по-настоящему — не для Долли. Ее искушает мысль о разрыве в то самое время, когда Анне является мысль о примирении. «То была не я, то была другая», — говорит она в бреду. Но примирение Анны с Карениным так же невозможно, как невозможен разрыв Долли со Стивой. Они не могли бы поступить иначе, не поменявшись прежде своими характерами.
В романе Толстого убеждает не только то решение, которое принято, но и то решение, которое было отвергнуто. Можно даже сказать, что именно отвергнутые варианты лучше всего характеризуют его героев. Это придает самому действию в романе некую неотвратимость, психологическую свободу и последовательность.