Анна Каренина, самка
Шрифт:
– Но в каше комки! Бе-э-э…
– А почему тебя не раздражают комки в супе? Дело не в комках… Нам не нравятся сами чухонцы, а вовсе не их наряды, запахи или что-нибудь еще. А точнее говоря, все сразу в совокупности и не нравится – и одежда, и физиономии, и обычаи, и язык.
– А зачем же мы сюда приехали?
– Развеяться, Анна. Покушать в местных ресторанчиках. Я же тебе про них рассказывал. Один из них содержит мой знакомый… Да-да! У меня у самого много знакомых чухонцев, но это исключения. В остальном же мне чухонцы не по нраву. Да и с чего бы я стал
– Они такие же люди, как мы.
– Ничуть не спорю. Манная каша – такая же еда, как севрюжина. Но севрюжину ты ешь, а кашу нет.
– Я же сказала тебе уже про комки.
– А севрюжина не один ли большой комок?
– Комки в каше – мерзость! Просто мерзость!
– И чухонцы мерзость, поверь мне Анна.
– Но почему такую мерзость создал господь? То есть я хотела сказать, ведь сначала были люди, как люди – Адам, Ева. А как потом из них получились чухонцы, татары и даже мордва?
– Как получилась мордва, я точно не знаю, никогда не видел такого, но думаю, над человеческими расами поработало время и природные условия. С другой стороны, не нужно показывать людям, что они тебе не нравятся, это неприлично.
– Ах, ты вечно думаешь о приличиях больше, чем о сути! Тебе главное, чтобы был соблюден вид внешнего приличия, а что у человека на душе, тебе наплевать! А тебе не кажется, что это некрасиво, непорядочно? Что это ханжество, наконец?
– Что за чушь, Анна! Ты полагаешь, мы должны ходить по городу и всем встречным и поперечным говорить, что они нам не нравятся?
– Не передергивай, прошу тебя! Это было бы глупо. Но в ответ на прямой вопрос, нечестно было бы врать.
– То есть если бы кто-то из проходящих мимо нас по улице господ прямо спросил тебя, нравится ли он тебе, ты бы ответила, что нет? Но на каком основании, ведь вы даже не знакомы?!.
– К нему лично у меня нет никаких претензий, ты прав. Но если бы он спросил меня, люблю ли я чухонцев, я бы ответила прямо, что не люблю.
– А если он чухонец?
– Что с того?
– А то, что если ты не любишь чухонцев, а он чухонец, значит, ты и его не любишь. Хотя и не имеешь к тому никаких оснований, этот человек тебе ничего плохого в жизни не сделал, ты его даже не знаешь.
Анна задумалась. Она была эмпатична и могла не любить большие абстрактные массы, но как только некто материализовывался перед ней во всей своей конкретике, Анна сразу же проникалась к ней сочувствием. Пока разные слои ее мозга разбирались между собой, внимание Анны было привлечено видом низкоранговых особей, которые копошились в зарешеченном полуподвальном окошечке, вытягивая на улицу сквозь решетку передние конечности. Их искусственные шкуры были стары и изношены, а на приобретение новых не хватало универсальных единиц эквивалента ценности.
– Что это? – послала Анна запрос своему самцу.
Самец повернул поседевшую шерстистую голову в сторону, куда указывал один из манипуляторов на Анниной конечности, и погнал звуковую волну:
– Ночлежка.
– Смотри, один из них машет мне рукой. Быть может, ему нужно дать денег?
– Не подходи к ним. Они тебя заразят. Или блох наберешь. Брось им монету отсюда.
– Давай… Я осторожно.
Анна взяла у самца небольшой металлический цилиндр, диаметр которого намного превышал высоту, изменила направление движения и приблизилась к окошку, откуда виднелись нескольких низкоранговых самцов, поблескивая органами зрения и помаргивая нежно опушенными по краю кожными складками. Один из самцов был весьма изношенным. Он явно прожил более шестидесяти оборотов, и в его манипуляторах Анна заметила небольшую целлюлозную пластину. Самка осторожно бросила в зарешеченную темноту металлический цилиндр. Все особи, кроме изношенной, немедленно скрылись в темноте полуподвала, стараясь подобрать цилиндр, а изношенный самец протянул сквозь прутья белеющую пластину.
Некоторое время Анна не решалась взять ее. Она опасалась маленьких существ, принадлежащих изношенному самцу, которые могли перескочить с целлюлозной пластины на Анну и начать паразитировать в ее организме, медленно пожирая его изнутри. Существа были столь малы, что их невозможно было разглядеть органами зрения. Но затем исследовательский инстинкт пересилил, и Анна согнула нижние конечности, опустив туловище перед полуподвальным окошком, протянула конечность и взяла мятую целлюлозную пластину.
«В крайнем случае, потом выброшу перчатки», – подумала она.
Подойдя к брачному самцу, она посмотрела на пластину и увидела на ней кодировочные знаки. Декодировка не заняла много времени. «Человек создан для счастья, как птица…» – здесь сообщение заканчивалось, поскольку пластина была повреждена.
– Как ты думаешь, что бы это могло значить? – спросила самка у Каренина, протянув ему поврежденный носитель.
Каренин достал из кармана перчатки, надел их, взял у брачной партнерши носитель, прочел, потом смял его и бросил на мостовую. Затем он стянул с конечностей перчатки и выбросил их. Анна сделал то же самое.
– Мерзость какая! – сказал Каренин. – Зачем ты взяла это?
– Мне стало интересно. Я подумала, а вдруг там что-то важное?
– Ну что такого важного может написать городской бродяга?
– Иисус Христос тоже был из самых низов общества, однако сообщил миру благую весть…
– Ты полагаешь, во вшивой ночлежке Гельсингфорса томится новый Христос?
– Христос тоже обитал на окраине империи. И тоже вращался в социальных низах – мытарей, грешников, блудниц.
– То, что Христос пропагандировал свои идеи среди самых широких слоев населения, еще не значит, что он сам был вшивым нищим. Он имел массу влиятельных друзей в высших слоях общества, у него были даже свои люди в синедрионе. Вспомни, кто забрал тело Христа после казни… Впрочем, я не буду с тобой спорить, Анна. К чему, если вся благая весть, которую ты получила от этого сумасшедшего, заключается в одной фразе: «Человек создан для счастья, как птица…» Кто сказал, что птица создана для счастья? Птица создана для полета, если уж на то пошло.