Анна, одетая в кровь
Шрифт:
— Но она выглядит слишком живой. Ее сложно смутить. Она не какая-то передвигающаяся, полусуществующая фигура, которая убивает из страха или гнева. Что-то принуждает ее к этому, и она знает.
— Как много она знает?
— Думаю, она знает все, но боится мне признаться в этом.
Моя мама убирает волосы из глаз.
— После сегодняшней ночи будешь знать наверняка.
Я спрыгиваю со столешницы.
— Я и так догадываюсь, — раздраженно отвечаю я. — Думаю, я знаю, кто ее убил.
Я не могу перестать думать об этом. Думать о мужчине, мучившем Анну, молодую девушку, и у меня возникает желание
— Это ужасно, — говорит она.
— Да.
— Но ты не можешь переписать историю.
Я бы хотел, чтобы у меня была такая возможность. Я мечтал, чтобы мой нож приносил что-нибудь хорошее, помимо смерти; чтобы я прошел через время и оказался в доме Анны, на той кухне, где он осаждал ее, и забрал с собой. Я бы хотел убедиться, что в будущем у нее все получиться.
— Она не желает убивать людей, Кас.
— Знаю. И как же я…
— Ты можешь, потому что должен сделать это, — просто отвечает она. — Ты можешь, потому что она нуждается в тебе.
Я смотрю на свой нож в банке с солью. Воздух пропитывает запах конфет «желейные бобы». Мама измельчает теперь другую траву.
— А это что?
— Анисовое дерево.
— И для чего оно?
Она немного улыбается.
— Просто пахнет приятно.
Я глубоко вдыхаю. Меньше чем через час все будет готово, и Томас подбросит меня до дома Анны. Я возьму с собой небольшой вельветовый мешок, который крепится с помощью длинных лямок, четыре белые свечи на основе эфирного масла, чашу ворожбы и сумку камней. Все мы направимся туда, чтобы расправиться с Анной.
Глава 15
Дом ждет нас. Все собрались вокруг меня на подъездной дорожке и теперь боятся того, что находится внутри, но я напуган этим домом больше всех. Знаю, это глупо, но ничего не могу с собой поделать, потому что чувствую, как он наблюдает, улыбается и скалит зубы от наших детских попыток остановить его, отшучивается, пока мы бросаем куриные ножки в его направлении.
Воздух здесь холодный. В нем появляется пар, как только Кармел выдыхает. На ней темно-серый вельветовый пиджак и красный свободносвязанный шарф, в который вплетены мешочки маминых трав. Уилл, конечно же, появляется в школьной куртке, а Томас выглядит как всегда неряшливым в своем поношенно-заезженном армейском пальто. Он и Уилл, вдыхая грязь, располагают камни из озера Верхнее вокруг наших ног, создавая при этом четырехфутовый круг. Кармел подходит и становится рядом со мной, пока я смотрю на дом. Мой атаме висит на плече, прикрепленный ремешком. Я положу его в карман чуть позже. Кармел принюхивается к мешочку трав.
— Пахнет лакричными конфетами, — говорит она и принюхивается к моему, убеждаясь, что запах один и тот же.
— Пахнет твоей мамой, — говорит Томас позади нас. — Зелье не входит в состав заклинания, а просто приносит удачу.
Кармел ясно улыбается в темноте.
— Откуда ты узнал обо всем этом?
— Это все мой дед, — с гордостью отвечает тот и протягивает ей свечу. Затем она передает её Уиллу, а он — мне.
— Готов? — спрашивает он.
Я смотрю на луну. Она яркая, холодная и, кажется, что уже почти полная. Но по календарю считается, что она убывает, люди платят за то, чтобы
Круг с камнями находится на расстоянии двадцати футов от дома. Я занимаю место на западе, затем все следуют моему примеру. Томас пытается держать чашу ворожбы в одной руке, а свечу — в другой. Я замечаю бутылку воды Дасани, торчащую из его кармана.
— Почему ты не передашь куриные ножки Кармел? — предлагаю я, пока он пытается удержать их между мизинцем и безымянным пальцем. Она не слишком осторожно протягивает руку. Когда я встретил ее впервые, она была не такой, как сейчас.
— Ты чувствуешь? — спрашивает Томас с горящими глазами.
— Чувствуешь что?
— Как колышется энергия.
Уилл скептически смотрит по сторонам.
— Все, что я чувствую, это холод, — огрызается он.
— Зажгите свечи против часовой стрелки, начиная с востока.
Вспыхивают четыре свечи и освещают наши лица и грудь, обнажая перед всеми чувства: часть удивления, страха и глупости. Только Томас выглядит спокойно. Такое чувство, что он едва ли находится среди нас. Его глаза закрыты, и, когда он начинает говорить, его голос звучит на октаву ниже, чем обычно. Могу поклясться, что Кармел страшно, но она ничего не говорит.
— Начинаем ритуальное песнопение, — командует Томас, и мы повинуемся. Не могу поверить, но никто из нас не сбивается. Песнопение читается на латыни, мы повторяем раз за разом всего лишь четыре слова. Они звучат глупо в наших устах, но чем больше мы повторяем, тем меньше это кажется дурацкой задумкой. Даже Уилл поет в сердцах.
— Не останавливайтесь, — говорит Томас, открывая глаза. — Двигаемся теперь к дому, не разрывая круга.
Когда мы начинаем движение, в воздухе чувствуется действие заклинания. Я чувствую, как мы движемся, как мы переставляем ноги, связанные невидимой нитью. Пламя свеч горит ярче без мерцания, словно сплошной огонь. Не могу поверить, что это Томас тому причина — хрупкий, неуклюжий Томас, скрывающий такую силу в поношенной куртке.
Мы медленно поднимаемся вверх по ступенькам, и не успеваю я додумать, как уже оказываемся возле двери. Она открывается. Анна смотрит на нас.
— Ты все же пришёл сделать это, — печально говорит она. — Как и обещал, — она смотрит на остальных. — Ты знаешь, что случится, когда они войдут внутрь, — предупреждает она. — Я не могу себя контролировать.
Я хочу заверить ее, что все будет хорошо. Хочу попросить ее помощи. Но не могу остановиться читать заклинание.
— Он говорит, что все будет в порядке, — отвечает Томас позади меня, и мой голос немного дрожит. — Он хочет, чтобы ты помогла ему. Нам нужно завлечь тебя в круг. Не беспокойся насчет нас. Мы защищены.
На этот раз я рад, что Томас залез в мою голову. Анна переводит взгляд сначала на меня, затем обратно на Томаса, затем тихо отступает от двери. Я переступаю порог первым. Я замечаю, что мы уже внутри, и наши ноги движутся как одно целое, тогда Анна начинает меняться. Вены проступают на руках и шее, спиралью украшая лицо. Ее волосы становятся гладкими, отблескивая черноту. Масляная краска застилает пеленой глаза. Ярко-алая кровь насыщает белое платье, и при лунном свете оно отражается, словно сделано из пластика. Оно опускается по всей длине к ее ногам и начинает капать.