Анна Павлова. «Неумирающий лебедь»
Шрифт:
Вообще-то она уже видела и даже в чем-то Белинской помогала, пока они репетировали в зале. Сама Стася бывала на репетициях Матильды Феликсовны, потому ничего нового ни та, ни другая увидеть не могли. Но в щелку занавеса Павлова увидела взгляд, которым Кшесинская сопроводила удачно выполненную Белинской вариацию. Что-то в этом взгляде не понравилось Ане. Стася не могла составить конкуренцию всесильной Кшесинской, да и тягаться в исполнении с примой тоже не могла – Матильда Феликсовна действительно лучшая, но то, как прима следила
Танцуя свое па-де-труа, Аня старалась не смотреть в зал, чтобы не наткнуться на такой же взгляд. И все же не выдержала – посмотрела. Кшесинская улыбалась, оценивала, но вовсе не неприязненно, напротив, очень благожелательно. Кольнуло самолюбие: не считает достойной соперницей? Если так, то Аня предпочла бы неприязнь примы, чем ее благоволение.
Последний ученический спектакль! Дальше только работа в театре.
Все знали, что их берут в Мариинку, и все равно волновались.
Аплодисменты казались нескончаемыми, но радовали больше младших, которые с видимым удовольствием кланялись и кланялись. Поклонам балетных учат с первых дней, умение красиво уйти и красиво кланяться, чтобы зрители не чувствовали себя обиженными, но и не устали от ожидания, когда же исполнительница удалится, много значит.
К Павловой подошла Екатерина Вазем.
– Аннушка, ты великолепна!
– Спасибо…
– Легка, изящна, – продолжила Екатерина Оттовна. Ее поддержал Гердт:
– Аннушка, еще раз повторю, хотя твердил уже не раз: твоя сила не в технике, а в душевности, в легкости. Ты возрождаешь танец Тальони, не пытайся повторить Леньяни.
Пришел поздравить выпускниц с прекрасным исполнением и Лев Иванович Иванов. Помощник Мариуса Петипа, может, и неважно учил своих подопечных, но он умел радоваться их успехам.
– Поздравляю, вы прекрасно справились со своими ролями! После Пасхи состоится ваш дебют в Мариинском театре.
– Чей? – не сговариваясь, в один голос спросили Павлова и Белинская.
Вокруг рассмеялись. Иванов кивнул:
– Обеих. Будете танцевать па-де-труа с кем-то из опытных танцоров.
Девушки победно улыбнулись, обе считали себя достойными отдельных и даже главных ролей в Мариинском театре, хотя в душе все считают так же, но слишком многие попадают в кордебалет и даже «к воде».
Подошла Кшесинская, поздравила, прижалась к каждой щекой к щеке, демонстрируя свое расположение. Аня даже усомнилась, не показался ли ей тот напряженный взгляд примы. «Показалось» – решила Павлова и с головой окунулась в поздравления и пожелания.
Всех порадовал барон Фредерикс, объявивший, что исполнители награждаются трехдневными каникулами. Это вызвало бурю восторга у младших, для старших спектакль уже подвел черту под официальной учебой.
Но
И до конца месяца еще дал возможность танцевать па-де-сикс в «Тщетной предосторожности».
– Павел Андреевич, вы столь настойчиво вводите своих учениц в спектакли. Что же будет, когда они закончат учебу и выйдут на сцену Мариинского как кордебалет? – поджимали губы давно засидевшиеся у воды кордебалетные.
И всегда сдержанный Гердт ответил так, что все замолчали:
– Не беспокойтесь, вам они соперницами не будут. Эти три девочки будут соперницами Леньяни и Кшесинской.
В ответ ахали, передавали слова примам в надежде, что те приструнят «зарвавшегося» танцовщика.
Приструнить было нелегко, Павел Андреевич, несмотря на свой возраст, все равно первый, лучший. Он красив, импозантен и отменно техничен. А для танцоров в балете большего не требовалось, танцор всего лишь партнер балерины, он нужен, чтобы оттенить ее, а еще больше – поддержать, подать твердую руку, помочь прокрутиться во время па-де-де и изобразить несчастную или счастливую в зависимости от воли балетмейстера любовь. Гердту это удавалось лучше, чем другим, его обожали все – публика, балетмейстеры, коллеги и партнерши, ученицы, швейцары, костюмеры, парикмахеры…
Они столько лет, столько дней и ночей ждали этой воли, многие вычеркивали даты в календариках, пересчитывали оставшиеся дни, без конца сверялись, а потом, когда осталось совсем немного, и вовсе хором декламировали нужное число. Воспитательницы делали вид, что не догадываются, что это за речевки.
И вот 25 мая 1899 года наступило.
Все так просто – неделя до конца весны и воля вольная.
Конечно, все понимали, что придется много трудиться, репетировать и выступать, но все это казалось таким далеким! Утром вставали не спеша, умывались тоже. Все делали, свысока поглядывая на младших, особенно тех, кому предстояло учиться еще несколько лет. В репетиционном зале с несколько ленивым видом вставали к палке и так же, словно нехотя, выполняли экзерсис.
И о чудо! – тела не желали лениться, мышцы вспоминали урок и двигали руки-ноги вовсе без лени!
У Павловой такой вопрос не стоял, она танцевала потому, что нравилось танцевать, выполняла экзерсис потому, что получала от этого удовольствие, соблюдала режим и нагрузку потому, что не могла без них жить.
А теперь никаких уроков – только танец, хоть весь день после репетиций и выступлений танцуй. Это же счастье! Самостоятельная жизнь вообще казалась сплошной радостью и удовольствием.