Аннабель
Шрифт:
– Он сказал, что несчастен в браке, – проговорила Чарли. А потом не удержалась и рассмеялась, потому что только сейчас, когда она произнесла это вслух, ей стала ясна вся предсказуемость ситуации. Женатый мужчина, которого не понимает жена… Как она вообще могла купиться на всю эту чушь?!
– И потом, я его недолюбливаю, – добавил Андерс. – Между нами говоря, он… слишком высокого о себе мнения.
Чарли вынуждена была согласиться. Ей вспомнилась ночь в домике в шхерах. Они с Хенриком в постели. Он пытался заставить ее «раскрыться», рассказать о своем прошлом.
А для тебя это важно? спросила Чарли.
Нет, это не имело значения.
Ну тогда и ладно, ответила она.
Но все равно, она могла бы… она могла бы что-нибудь ему рассказать.
Например?
Может быть, какую-нибудь тайну.
На что Чарли ответила, что она готова – но только если он начнет первым.
Хенрик выпрямился в постели и с плохо скрываемой гордостью рассказал, что в молодости рисовал граффити. И потом, когда она расхохоталась, он обиделся. Чего в этом такого веселого?
Да нет, ничего, ответила она, но ведь все подростки рисуют граффити. Это не какой-нибудь там смертный грех.
А что такого она сама сделала, что гораздо страшнее, поинтересовался Хенрик.
В какое-то мгновение она хотела сказать: «Я дала человеку умереть у меня на глазах, не оказав помощи», но потом взяла себя в руки и заявила, что никогда не совершала ничего противозаконного.
Ложь, сказал Хенрик. Все люди хоть раз совершали что-нибудь противозаконное. Он уселся на нее верхом и ловким движением схватил ее одной рукой за оба запястья. Давай, рассказывай.
Ничего противозаконного, но у меня было немало мужчин, ответила она.
Сколько? Захват стал крепче, Чарли увидела, как в его глазах загорелся огонь желания.
Несколько сотен.
И тут Хенрик рассмеялся. Поэтому-то ему так нравится быть с ней. Он обожает женщин, которые заставляют его смеяться.
И она вспомнила, как подумала: Хенрик ошибается, говоря о себе, что видит людей насквозь. Теперь, когда страсти немного улеглись, она поняла – он из тех, кто, строго говоря, совсем не в ее вкусе: лживый, плохо знающий самого себя, лишенный интуиции. Тогда почему же она не может просто пойти дальше?
Они ехали уже минут двадцать, когда Чарли сообразила, что забыла дома свои таблетки антидепрессанта сертралина. А утром – приняла ли она вообще таблетку? Первое, что ей надлежит сделать, когда Андерса не будет поблизости, – это позвонить врачу и попросить новый рецепт. Раньше она уже совершала эту ошибку, резко переставая принимать препарат, считая, что все эти разговоры о синдроме отмены сильно преувеличены, однако через пару дней ее начал прошибать холодный пот, замучили тошнота и приступы страха. Снова переживать все это ей не хотелось – особенно учитывая, куда она направляется. Пожалуй, ей даже придется увеличить дозу.
– Что ты думаешь об этой девушке? – спросил Андерс.
– Пока рано говорить.
– Знаю. Но она, похоже, из тех, кто может некоторое время отсутствовать по собственной воле.
И Андерс начал пересказывать
– Она не исчезала раньше, – возразила Чарли.
– Но ведь Чалле сказал…
– Я прочла все материалы: в прошлый раз родители заявили в полицию, когда она не вернулась домой в положенное время. Она заночевала у подруги, мама сама нашла ее там на следующее утро. Это совершенно нормально.
– Когда ты успела это прочесть?
– Пробежала глазами материалы, пока ты был в туалете.
– Я отсутствовал не более пяти минут.
– Я быстро читаю.
– У тебя вообще все быстро, – сказал Андерс. – Все, что ты делаешь, происходит очень быстро.
Чарли подумала, как часто ей приходится слышать комментарии по поводу своего темпа. Сама она почти никогда об этом не задумывалась. Только когда ей приходилось читать что-то параллельно с другими, идти с кем-то рядом или когда ей указывали на то, что она говорит слишком быстро, она замечала, что движется не в такт со своим окружением. Но обычно она объясняла это тем, что остальные слишком медлительны.
– Еще что-нибудь интересное нашла? – спросил Андерс.
– Все происходило не в заброшенном доме. Вечеринка была в закрытом сельском магазине.
– Какая разница? – удивился Андерс. Правда, какое имеет значение, что это было за здание?
«Для постороннего – никакой», – подумала Чарли.
Если не там впервые попробовал алкоголь, не там целовался, падал с лестницы и блевал на пол, если вырос в каком-то другом месте, все это не имело никакого значения. Но для нее… Для нее это играло огромную роль.
– Ты можешь вести машину поровнее? – спросила она.
– Ты о чем? – спросил Андерс, глядя на нее с полным непониманием.
– Я хочу сказать – ты то тормозишь, то газуешь, вместо того чтобы держать ровный темп.
– Да я просто приспосабливаюсь к движению.
– Вовсе нет. Ты всегда едешь рывками, даже когда других машин нет. Поэтому я предпочитаю вести сама.
– Тогда, – ответил Андерс, – придется тебе быть по ночам трезвой.
– Брось.
– Я серьезно.
Несколько километров они сидели молча. Чарли думала о том, что она устала, что ей бы лежать сейчас в постели, наглотавшись сертралина, аспирина и сабрила, а вместо этого она сидит тут, страдая от тошноты и дурацкой езды, на пути к тому месту, куда дала себе слово никогда не возвращаться.
6
Они сделали остановку у придорожного кафе. Было что-то уютное и смутно знакомое в темных стульях и красно-белых клетчатых клеенках на столиках. Заказ у них приняла пожилая женщина. Некоторое время Андерс пребывал в раздумьях, но потом решил взять то же самое, что и Чарли: бутерброд с креветками.
– Не проголодалась? – спросил он, заметив, что она не сразу принялась за еду.
– Ну хватит уже. Мне не нужен заботливый папочка.
– А кто утверждает, что он тебе нужен?