Аннабель

Бенгтсдоттер Лина

– Если переплыть эту реку, то окажешься в Вермланде, – сказала она, кивая в сторону реки. – Мне не повезло – я родилась не на той стороне.

– Стало быть, была неудачная сторона?

– Всегда есть неудачная сторона.

– На той стороне, в Вермланде, жили более состоятельные? – спросил Андерс, глядя в сторону реки.

– Нет, тут дело не в деньгах, – проговорила Чарли, но потом сообразила, что именно в этом и было дело. Она рассказала напарнику, как школьники из Вермланда каждый год получали деньги из какого-то там фонда. Одна пожилая пара подарила целое состояние

вермландским детям, потому что… сама она не очень знала почему. Возможно, потому, что их школа находилась в соседней провинции Вестергетланд. Чарли продолжала рассказывать, как она негодовала каждый раз, когда вермландским детям выдавали в школе конверты.

– Почему тебя это так бесило? – спросил Андерс.

– Почему? Да потому что это несправедливо, сам понимаешь. Человек не виноват в том, где он родился.

– А много было денег?

– Десятка или что-то типа того, – ответила Чарли. – Ты чего? – продолжала она, когда Андерс расхохотался. – Чего в этом такого забавного, черт подери?

– Да нет, ничего, но – десятка? По-моему, из-за этого не стоит так возмущаться.

– Тут дело не в сумме, а в… принципе.

– Извини, что я рассмеялся, но я подумал, что речь идет о большой сумме, – Андерс снова посмотрел на воду. – Ты что, правда здесь купалась?

– Да.

Чарли подумала о том, как в детстве, бывало, все лето плавала в этой реке. Доплывала до Вермланда, возвращалась в Вестергетланд, снова в Вермланд, а потом плыла дальше, где река широко разливалась, впадая в озеро Скагерн – неподалеку от домика, где она жила.

Когда я умру, говаривала Бетти, развей мой прах над Скагерном. Я всегда мечтала, чтобы мой прах развеяли над морем. Подумать только – свободно плыть по течению, далеко-далеко.

В такие минуты Чарли обычно напоминала Бетти о том, что Скагерн – всего лишь озеро, и все кончается возле заслонок дамбы или очистных сооружений, никуда его воды ее не понесут.

Но когда-нибудь я все равно доберусь до моря, возражала Бетти, потому что рано или поздно все попадает в море!

– Никогда бы не решился здесь купаться, – проговорил Андерс.

– Почему?

– Есть в этой черной воде что-то такое… неприятное.

– Это не вода черная, – ответила Чарли. – Она кажется черной из-за глубины.

– Тогда эта река, должно быть, жутко глубокая.

– В народе говорят, что она бездонная.

Андерс рассмеялся и сказал, что это типично для таких забытых богом мест – там люди верят во всякое. Словно путешествуешь назад во времени.

На что Чарли ответила, что – странное дело – он, который никогда никуда не ездит дальше Стокгольмских шхер, так много знает о забытых богом местах.

– Но ты ведь сама сказала – народ верит, что она бездонная.

– Да какая разница! – пожала плечами Чарли. На самом деле она никогда не верила, что река бездонная, – ни она, ни Сюзанна.

Где-то всегда есть дно.

Они имели обыкновение купаться в том месте, которое называлось омутом: говорили, что там

подводные течения так сильны, что могут утянуть тебя на дно, даже когда заслонки дамбы закрыты. Только после того несчастного случая озеро стало пугать ее. С того дня она ни разу больше не купалась в Скагерне.

– А есть тут гидроэлектростанция? – спросил Андерс. – Раз тут сильное течение?

– Да, гидростанция есть.

Чарли вспомнила об опасном месте под склоном. Детям запрещалось там находиться, потому что в любой момент могли открыться заслонки дамбы, и тогда вода устремилась бы вперед, сметая все на своем пути и кидая на острые камни. Иногда, лежа на склоне, Чарли почти желала, чтобы это произошло.

8

Центр Гюльспонга выглядел как город-призрак. Закрытые магазины, разбитые витрины, развевающиеся на ветру объявления с фотографией Анабеллы на каждом фонарном столбе. Если бы не толпа людей в желтых жилетах перед продуктовым магазином, можно было бы подумать, что поселок совсем заброшен. Скамейка у магазина стояла на прежнем месте, на ней сидело несколько потрепанных фигур с банками пива. Возможно, те же самые, что сидели там когда-то давно и кричали вслед Бетти каждый раз, когда она проходила мимо:

– Поцелуй меня, красотка Бетти!

– Заткнись, – отвечала обычно Бетти. – Не смей орать мне вслед, когда со мной ребенок.

– Твоя дочь, – сказал однажды один из них, – твоя дочь все больше становится похожа на свою мать.

В тот раз Бетти выпустила руку Чарли и подошла к скамейке. Подойдя вплотную к тому мужчине, который высказался по поводу сходства, она прошипела ему в лицо, чтобы он держался подальше от ее дочери.

– Советую тебе держаться подальше от моей дочери.

– Ты чего, Бетти? Я ведь просто сказал, что…

– Держись от нее подальше, понял?

Сейчас Чарли предпочла бы быть в машине одна. Во всех мечтах о возвращении сюда она всегда была одна. Ее не покидало ощущение нереальности происходящего. Снова видеть все это – обшарпанные фасады домов, продуктовый магазин, киоск, кондитерскую, которая уже не работает. Для постороннего это, возможно, всего лишь депрессивная улочка в депрессивном поселке, но для нее… В носу защипало. Закрыв глаза, Чарли сделала глубокий вдох. Она сказала себе: надо сделать вид, что это какой-то чужой поселок, что водная гладь и улицы ей незнакомы, что она здесь впервые. Возможно ли это? В голове упрямо крутилась затертая поговорка. Девушка может уехать из деревни, но деревня из девушки – никогда.

– Они быстро собрались, – сказал Андерс, кивая в сторону желтых жилетов.

– Это хорошо, – ответила Чарли. – Всякая помощь сейчас бесценна. Но когда речь идет о красивой семнадцатилетней шведской девушки, отбоя не будет от желающих ее искать.

Она бросила взгляд на площадь, где журналисты с блокнотами беседовали с плачущими «друзьями». Ей было прекрасно известно, какие в результате получались психологические портреты. Пропавшие люди всегда милые, сговорчивые и замечательные. И – нет, у них не было никаких врагов, их все обожали.