Анналы Хичи
Шрифт:
Но я хотел поговорить не об этом и потому начал снова.
— Милая? Как ты думаешь, там было только двое Врагов со мной? Я имею в виду — на Таити?
Эсси какое-то время лежала молча. Потом осторожно высвободилась из моих объятий, приподнялась на локте и посмотрела на меня.
Молча какое-то время разглядывала меня, потом сказала:
— Мы ведь не можем этого сказать. Альберт говорит, что, может быть, это коллективный разум; так что на Таити, возможно, был лишь небольшой кусочек вещества Врага и число в таком случае бессмысленно.
— У-гум.
Эсси вздохнула и повернулась.
— Ты по-прежнему встревожен, дорогой Робин, — нейтральным тоном сказала она.
Я обдумал ее слова.
— Наверно, — сказал я в качестве первого приближения к тому, что было бы гораздо более энергичным выражением, если бы я захотел.
— Хочешь поговорить?
— Хочу, — ответил я. Неожиданно вся моя сонливость пропала. — Я хочу быть счастлив. Почему это так трудно?
Эсси наклонилась и коснулась моего лба губами.
— Понятно, — сказала она. И замолчала.
— Ну, я хотел сказать, — продолжал я спустя несколько мгновений, — что не знаю, что нас ожидает.
— Но мы ведь никогда этого не знали, верно?
— Может, именно поэтому, — продолжал я гораздо громче, чем собирался, — я никогда не бываю счастлив.
В ответ я получил молчание. Когда говоришь в мегабитном режиме, даже двадцатая доля миллисекунды — значительная пауза, а эта была значительно дольше. Потом Эсси встала, подобрала с пола у кровати платье и оделась.
— Дорогой Робин, — сказала она, садясь на кровать и глядя на меня. — Я думаю, долгий полет плохо на тебе отразился. У тебя слишком много времени быть глупым.
— Но у нас ведь нет выбора. Вот в том-то и дело: у меня никогда не бывает выбора!
— Ага, — сказала она, кивнув. — Мы подошли к самому сердцу вопроса. Откройся. Скажи мне, в чем дало.
Я не ответил. Вернее, ответил электронным эквивалентом раздраженного фырканья. Конечно, она этого не заслужила. Она постаралась быть любящей и доброй, и я не должен становиться вредным.
Но именно так я себя чувствовал.
— Говори, черт возьми! — рявкнула она.
Я рявкнул в ответ:
— Дьявольщина! Ты задаешь глупые вопросы! То есть я хочу сказать, что ты сама истинная любовь и я тобой восхищаюсь, но… но… но, Боже, Эсси, как ты можешь задавать такие вопросы? В чем дело? Ты хочешь сказать, что хоть в опасности вся вселенная, хоть я недавно умер — снова! — и очень вероятно скоро умру навсегда, потому что мне придется выступить против того, о чем я и думать не хочу, хотя у меня было две жены, хотя я реально не существую и все прочее… я не должен думать? Как вам нравится пьеса, миссис Линкольн? [18]
18
намек на театральный спектакль, во время которого в присутствии жены застрелили президента Линкольна
— О Робин, — в отчаянии сказала она, — ты даже выразиться не можешь правильно!
Она застала меня врасплох.
— Что?
— Пункт первый, — заговорила она резко и деловито. — У тебя не было двух жен, конечно, если суд не решит, что мой оригинал и я, которая только что с таким удовольствием занималась с тобой любовью, это разные жены.
— Я хотел…
— Я отлично знаю, что ты хотел, Робин, — твердо сказала она. — Хотел сказать, что любишь меня и любишь Джель-Клару Мойнлин, которая время от времени снова показывается, чтобы напомнить тебе о себе. Мы с тобой обсуждали это раньше. Это не проблема. У тебя только одна жена, которая имеет значение, Робинетт Броадхед, а именно я, портативная Эсси, С. Я. Лаврова-Броадхед, которая ни в малейшей степени не ревнует тебя к этой женщине Мойнлин.
— Это не реаль… — начал я, но она махнула, чтобы я замолчал.
— Во-вторых, — твердо продолжала она, — беря в обратном порядке… нет, на самом деле беря первый пункт как второй в настоящем обсуждении…
— Эсси! Ты меня позабыла…
— Нет, — ответила она, — я тебя никогда не забываю, ты меня тоже. Это подпункт первого пункта, которым мы займемся в третьему Обрати внимание! Что касается угрозы всей звездной вселенной, то да, такая проблема существует. Это серьезная проблема. Но мы стараемся справиться с ней, как можем. Теперь. Остается один пункт, может, пятый или шестой в первоначальной последовательности, я забыла…
Я начал улавливать ее ритм.
— Ты имеешь в виду тот факт, что мы на самом деле не существуем, — с надеждой сказал я.
— Совершенно верно. Рада, что ты не отстал, Робин. Мы не мертвы, ты знаешь; не забывай об этом. Мы просто лишены тел, а это совсем другое дело. Мы больше не плоть, но мы очень-очень живы. И ты только что продемонстрировал это, черт возьми!
Я тактично ответил:
— Это было замечательно, и я знаю, что ты говоришь правду…
— Нет! Ты этого не знаешь!
— Что ж, знаю с точки зрения логики. Cogito ergo sum [19] , верно?
19
я мыслю, следовательно, я существую (лат.) — выражение французского философа Рене Декарта
— Совершенно верно!
— Трудность в том, — с жалким видом сказал я, — что я никак не могу этого интернализировать.
— Ага! — воскликнула она. — О! Понимаю! «Интернализировать», вот как? Конечно, интернализировать. Вначале у нас Декарт, а теперь этот психоаналитический вздор. Это дымовая завеса, Робин, за которой настоящая тревога.
— Но разве ты не понимаешь…
Я не закончил, потому что она рукой зажала мне рот.
Потом встала и направилась к двери.
— Дорогой Робин, даю тебе слово, я понимаю. — Взяла мою одежду, лежавшую на кресле у двери, и повертела в руках. — Видишь ли, тебе сейчас нужно говорить не со мной, а с ним.