Аннигиляция
Шрифт:
– Не так, как ты думаешь.
– Говори! Через что мы проходим? – Я чувствовала, что перестала понимать происходящее. Снова.
В ее глазах зажглась жестокая искорка, и мне это не понравилось.
– Подумай-ка вот о чем. Может быть – может! – ты и невосприимчива к гипнозу, а как насчет уже сделанного внушения? Давай я сниму его, и ты вспомнишь, что пережила, переходя границу, – предложила психолог. – Понравится ли тебе это, Огонек? Или ты сойдешь с ума?
– Только попробуй, и я убью
Свыкнуться с мыслью о гипнозе и установках вообще трудно, но за доступ в Зону Икс нужно было заплатить – и это была цена. Однако мысль о дальнейшем вмешательстве оказалась невыносимой.
– Какие из твоих воспоминаний настоящие? – спросила психолог. – Можешь ли ты быть уверена во всем, что помнишь о мире за границей?
– Со мной такой трюк не пройдет, – ответила я. – Я уверена в том, кто я и где я, в этой минуте и следующей. И в своем прошлом я тоже уверена.
У Кукушки была своя крепость – неприступная крепость. Да, гипноз мог проникнуть в нее, но не разрушить. Я твердо верила в это и верю до сих пор, потому что иного выбора нет.
– Твой супруг в конце наверняка чувствовал то же самое, – сказала психолог.
Я присела на корточки и посмотрела ей в глаза. Надо было бросить ее, чтобы не слушать больше этого яда, но я не могла.
– Лучше поговорим о твоих галлюцинациях, – сказала я. – Опиши мне Слизня.
– Вот это ты должна увидеть своими глазами. Может, тебе удастся подойти ближе. Возможно, он примет тебя за свою.
Ей было наплевать на судьбу антрополога – как, впрочем, и мне, – и это казалось чудовищным.
– Чего ты не рассказала нам о Зоне Икс?
– Очень широкий вопрос.
Да, она умирала, но ей все равно было весело наблюдать, как я отчаянно пытаюсь выпытать из нее ответы.
– Ладно, давай так: что измеряют черные коробочки?
– Ничего они не измеряют. Обычная психологическая уловка: нет красного огонька – нет опасности, все спокойны.
– Что скрывается в Башне?
– В туннеле? Думаешь, мы бы до сих пор отправляли экспедиции, если бы знали?
– Они боятся. «Южный предел», в смысле.
– Думаю, да.
– У них тоже нет ответов.
– Открою тебе один секрет: граница надвигается. Пока медленно, но с каждым годом все быстрее. Спрогнозировать процесс нельзя. Возможно, вскоре она будет съедать по полтора-два километра за раз.
Я крепко задумалась и замолчала. Подойдя вплотную к средоточию тайны, уже нельзя отойти и обозреть ее целиком. Пускай черные коробочки ничего не измеряют, но тогда мне показалось, что все они горят красным.
– Сколько всего экспедиций побывало в Зоне?
– Ты про журналы? – уточнила психолог. – Нехилая такая куча, да?
– Ты не ответила на вопрос.
– А если я не знаю ответа? Или не хочу тебе отвечать?
Наш разговор будет именно таким до самого конца, и ничего с этим не поделать.
– С чем на самом деле столкнулась «первая» экспедиция?
Психолог скривилась, но в этот раз не от боли, а скорее от какого-то постыдного воспоминания.
– Они оставили видеозапись… ну, типа того. Собственно, поэтому сюда запрещено приносить высокотехнологичное оборудование.
Видеозапись… Почему-то после прочтения горы отчетов это меня не удивило. Я решила не останавливаться:
– Какие инструкции ты от нас скрыла?
– Ты начинаешь меня утомлять. А я начинаю понемногу отключаться… Иногда мы говорим вам больше, иногда меньше. У них своя статистика и свои мотивы.
Отчего-то безликие «они» казались картонными, будто она сама не верила, что «они» настоящие.
Нехотя я вернулась к личным вопросам.
– Что ты знаешь о моем муже?
– Не больше того, что можно узнать, прочитав его отчет. Уже нашла?
– Нет, – соврала я.
– Он очень проницателен. Особенно в отношении тебя.
Блефует? Впрочем, она провела на маяке достаточно времени, чтобы найти журнал, прочитать и положить обратно. Не важно.
Небо темнело, становилось ниже, волны накатывали все сильнее. Сидевшие на берегу птицы разбегались на ногах-ходулях, но снова сбивались в кучу, когда вода отступала. Песок вокруг нас осыпался, на нем проявились извилистые тропки крабов и червей. Обширное сообщество, обитавшее здесь, продолжало заниматься своими делами, не обращая внимания на нашу беседу.
Где же пролегала морская граница? Когда я задала этот вопрос в ходе обучения, психолог ответила только, что тот рубеж еще никто не пересекал. Мне представилось, что экспедиции просто растворялись в далеком свете и тумане.
Дыхание психолога стало поверхностным и неровным, каждый выдох сопровождался хрипом.
– Могу ли я что-то для тебя сделать напоследок? – решила смягчиться я.
– Когда я умру, оставь меня здесь, – ответила она, нисколько уже не пытаясь скрывать страха. – Не хорони и не переноси. Просто брось здесь.
– Больше ничего не хочешь сказать?
– Нам не следовало сюда приходить. Мне не следовало сюда приходить.
Боль, с которой она произнесла эти слова, никак не была связана со скорой кончиной – ее могла вызвать только личная мука.
– И все?
– Я пришла к выводу, что это ответ на все вопросы.
Я поняла ее ответ так: нужно забыть про границу – пусть продвигается, пусть с ней разбираются потомки. Это было неправильно, но я промолчала. Впоследствии я пришла к выводу, что психолог имела в виду нечто совершенно иное.