Anno domini
Шрифт:
Неожиданно, совершенно не к теме, он вспомнил, как скряга Гранде ради экономии лишней свечи пригласил за общий стол, где собрались гости, служанку. Она отказывалась, говоря, что прислуге не место с господами, но он хитро выкрутился, сказав, что все люди — дети Адама. Вадим частенько вспоминал этот эпизод в моменты общения с большим начальством, и если перед разговором его вдруг посещало тревожное чувство неравенства, случай, так вскользь описанный Бальзаком, успокаивал его нервы и придавал уверенности.
Мысли поплыли дальше, и он уже представлял себя в роли кандидата, участвующего в теледебатах. Он точно знал, что ему не пришлось бы пользоваться шпаргалками или заучивать заготовленные для этого выступления фразы. Дебаты тем и отличаются от доклада, что их домашняя заготовка невозможна из-за непредсказуемости следующего вопроса. Хотя, с другой стороны, все вопросы на самом деле предсказуемы, и если иметь доступ к цифрам, определяющим экономику, то он смог бы блестяще провести этот диалог. Ведь самое
Потом он неожиданно решил, что на самом деле не хотел бы быть президентом, потому что президент слишком оторван от народа. Его слова и поступки касаются всей страны в общем, и не будет такого человека, который обратившись к нему с просьбой о помощи в решении своей маленькой проблемы, получив ее (помощь), запомнил бы это на всю жизнь. Если вернуть старушке незаконно отобранные льготы, в ее памяти справедливый благодетель останется гораздо яснее и глубже, чем президент, вытянувший всю страну из экономического кризиса, положивший конец коррупции и снизивший налоги с тридцати двух процентов до двадцати пяти. Вадиму захотелось нести добро в каждый дом, ежедневно помогать людям, отдавать все свои силы на благо горожан. Он подумал, что самое подходящее место для его ума и порядочности было бы на должности губернатора. При избрании его мэром он лишился бы возможности помочь сельским труженикам, а вот на губернаторском посту ему, во-первых, хватило бы знаний и сил, чтобы объять всю область своим вниманием, а во-вторых, ему хватило бы благодарности тех людей, которым он непосредственно, ведя прием в кабинете, мог бы помочь. Несколько минут он побыл в этой должности, прошелся по длинным коридорам здания администрации, зашел в управление транспорта, спустился в бюро пропусков, заглянул в буфет. Когда он проходил около милиционеров, проверяющих пропуска, они вытянулись, словно перед ними был генерал, да и все остальные, кто в этот момент находился в холле, затихли и лишь молча приветственно кивали головами, когда встречались с ним взглядами. Смешные люди, запуганные недосягаемостью прежних руководителей. Да ведь все мы дети Адама!
Заблудившись в мыслях, Вадим все же заставил себя подняться. Он накинул халат и вышел из дома в пристройку во дворе. Это жилье они снимали уже полгода. В месяц со всеми коммунальными услугами приходилось платить около пятисот гривен. Учитывая то, что его зарплата составляла шестьсот, легко можно было понять острую потребность в дополнительном заработке. Аня долго не могла найти нормальной работы, но месяц назад ей повезло, и она устроилась официанткой в приличном кафе в самом центре города. Официально ее не оформили, но в наше время на это никто не обращает внимания, — кто будет в двадцать пять думать о пенсии, если сегодня нечего есть. Зарплата была небольшая, но чаевые позволяли сводить концы с концами. Однако даже благодаря этому дополнительному доходу им не удавалось собирать деньги на оплату жилья, и приходилось раз в два месяца занимать до тысячи гривен, надеясь на будущее финансовое потепление, которое позволит когда-нибудь рассчитаться с долгами.
Вернувшись в областной центр из «ссылки», как он называл свое двухгодичное отсутствие в городе, Вадим мог бы найти работу с более приличным заработком. Он рассмотрел тогда несколько вариантов с максимальной зарплатой в полторы тысячи на должности коммерческого директора оптовой фирмы, но остановился на предложении своего давнего, а точнее сказать — первого в жизни друга, с которым познакомился в возрасте пяти лет, впервые самостоятельно выйдя на прогулку во двор, в то время как родители наблюдали за ним с балкона пятого этажа. Соседа по дому звали Саша, и, сдружившись с этой встречи, они всю жизнь поддерживали теплые товарищеские отношения. Именно на Сашином предложении Вадим и остановился почти год тому назад.
Уже десять лет, а последние два года — в должности генерального директора, Александр работал на фирме, принадлежащей Корнееву — мужу его старшей сестры. Это был крупный бизнесмен, известный не только в своей области, но и в столице. Вадим знал его с детства, с тех самых пор, когда худощавый Женька приезжал в ушастом «Запорожце» на свидания к Сашиной сестре. Позже они встречались в Польше, и Вадим выручал Корнеева, торгуя на рынке его товаром. Однажды тот попросил Вадима свозить его в область, где нужно было попить водки со старыми друзьями-комсомольцами. Когда во дворе частного дома на скорую руку был накрыт стол, Корнеев пригласил Вадима перекусить, представив его своим товарищам как друга, сделав ударение на то, что это не водитель. А, возвращаясь домой, они всю дорогу горланили песни «Машины времени». С тех пор прошло лет десять, и за это время Корнеев сумел совершить свой головокружительный взлет, который сделал его для Вадима Евгением Николаевичем. И хотя оба они продолжали петь Макаревича, но каждый теперь пел по-своему и о своем.
Предложенная Сашей работа заключалась в разнообразной помощи генеральному директору. Это был самый обширный круг обязанностей от телефонных звонков до оформления автомобилей и получения лицензий. Вот только у Корнеева Саша смог добиться для Вадима лишь вакансии водителя со ставкой в шестьсот гривен и то без оформления в штат фирмы. Когда же пришло время первой зарплаты, Корнеев отмолчался и сделал вид, словно никакой договоренности не существовало. Тогда Саша решил платить товарищу из собственного кармана. Вадим сразу же попытался отказаться от таких условий, чтобы не быть обузой в чужом семейном бюджете, но его другу на самом деле нужна была помощь. Плюс ко всему, Саша собирался открывать собственное дело, в которое Вадим мог войти уже не работником, а компаньоном. Так все и оставалось до декабрьского вечера, когда жизнь Вадима внезапно изменилась. Но это произойдет только через неделю, а сегодня, в воскресенье, Вадим стоял над раковиной и чистил зубы.
Все протекало точно так, как он рисовал себе, лежа в постели. Вот и кофе, вот и диван с телевизором. Аня уехала. Вадим следил за меняющимися на экране картинками и ненавидел себя за то, что продолжал жить по написанному утром сценарию, который заключен был в бессмысленном ожидании следующего дня. Он понимал, что только сам в состоянии изменить это положение, но, словно околдованный ленью, оставался неподвижным. Перед глазами, не переставая, плыли картины его прошлой и будущей жизни, цепляясь одна за другую мимолетными, не успевающими сформироваться в слова мыслями, перемешиваясь, словно в миксере. Вспомнилась мама, сначала в болезни в последние часы своей жизни. Пять бессонных суток она задыхалась от рака, сжирающего ее легкие. Ни на минуту не впав в забытье, она увидела в последнее свое утро, что Вадим проснулся на раскладушке около ее кровати, и прошептала: «Сынок, поспи еще немного, ведь ты так поздно вчера лег!». А через несколько часов умерла. Наверное, именно в этот момент он смог понять всю глубину материнской любви. А вместе с этим осознал и всю трагедию своей утраты. Потом пришло воспоминание из самого раннего детства, будто фотография из прошлого: мама стоит около печки к нему спиной, а он сидит за столом и повторяет: «Мама, я тебя люблю!». Но следующая мысль, зацепившаяся за осколок памяти, — про его родную сестру, такую же мамину дочь, как и он сын, только на одиннадцать лет старше. Полгода назад она лишила Вадима дома, который достался ему от мамы, хотя сама имела отдельную квартиру, оставленную бабушкой. Но самой большой потерей для Вадима в этом случае была библиотека, которую отец собирал для него всю жизнь. Ни одной книги и ни одной маминой вещи он не смог забрать себе, когда из собственного дома, непредусмотрительно оформленного им на племянницу, его провожали пять милиционеров, приглашенных сестрой, видимо, для пышности последнего демарша. Остались только альбом с фотографиями, мамины записки и дневник, Библия нового издания и Евангелие 1913 года, которое принадлежало еще его прабабушке. Эти вещи он успел спрятать заранее, подозревая о надвигающейся «грозе».
Вадим попытался заглянуть в самые глубины памяти, но не смог припомнить, чтобы Лену — его сестру когда-нибудь чем-нибудь обделяли. Она была маминым ребенком от первого брака. Так никто и не сумел ему вразумительно объяснить, ни мама еще при жизни, ни отец после маминой смерти, ни сама сестра, как получилось, что ее удочерили бабушка и дедушка. Не только переоформили документы, но и забрали к себе жить. Мама объясняла это тем, что бабушка, будучи человеком настойчивым и властным, уговорила ее на этот шаг ради дедовой военной пенсии, которую будут продолжать выплачивать даже в случае его смерти. Отец, познакомившись с мамой и вскоре сойдясь, настаивал, чтобы ее десятилетняя дочка жила вместе с ними, но Лена уже в этом возрасте, когда родители перечили ее прихотям, убегала к бабушке в поисках защиты и сочувствия, а та в свою очередь с радостью ее принимала и потакала всем капризам, которые с годами переросли в нестерпимо вздорный характер с явными признаками беспощадного эгоизма.
Когда Лена родила дочь и разошлась с мужем, ее на несколько лет закружило в водовороте ресторанов и мимолетных встреч, и бабушка снова взяла на себя инициативу по воспитанию уже правнучки. Она баловала ее еще больше, чем в свое время Лену, но в правнучке не проявлялись те отвратительные черты, которые переполняли ее мать. В жизни же Лены единственный ответственный период был в то время, когда отец устроил ее на работу в областное управление статистики, и, ко всеобщему удивлению, она продержалась там десять лет. Но после ухода по собственному желанию что называется — скатилась на самое дно человеческого бытия. Уже сама став бабушкой, она приводила в дом пьяниц и наркоманов младше ее на двадцать лет, напиваясь, укладывала их в постель и до такой степени утомила свою дочь и маленькую внучку, что те сбежали к маме, где в это время после развода жил Вадим. Бабушку с тяжелым склерозом забрал к себе сын, который всю свою жизнь отдал алкоголизму, и к этому моменту невозможно было понять, кто из них — сын или мать находятся в более плачевном состоянии здоровья, а Лена осталась в квартире одна наслаждаться своим развратом.