Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

Архитектурный же замысел отельного комплекса был настолько деликатен и скромен, настолько угодливо человечен, что Tamina на вид представляла собой рафинадный пчелиный улей со множеством сотов, с уютными и комфортабельными ячейками для одного. Улей общей площадью в пять с половиной километров…

Беленая вселенная перетекала в еще одну, насыщенно зеленую, оранжерейную. Сквозь розовые кусты, рододендроны и прочие олеандры, окаймлявшие улей по периметру, видна была зеленая до тошноты гладь альпийского луга, а затем и лесистые взгорья. Палисадник был пестр, неподстрижен, дикорастущ; одни кустарники, вымахав в человеческий рост, торчали вкривь и вкось своими ветками, другие же отличались куда большей деликатностью и сдержанностью. Но эта прихотливая разбросанность, безудержное буйство на поверку оказывались не чем иным, как следствием многолетних усилий садовника. Неимоверное и совершенно противоестественное усилие естественности достигнуть видно было в каждом просвете, в каждой самовольно вымахавшей ветке, в каждом розовом бутоне, блестящем

ледяной, бутылочной, пивной испариной.

Луг за розариями был странно пуст, и, пробираясь между шезлонгами, он усмехался отсутствию жирных альпийских коров, представлявших своими пятнистыми шкурами как бы живые географические карты с очертаниями всех материков Земли, с отметинами, что были поразительно похожи на настоящие Америку и Австралию… Полнейшее соответствие между картинкой из туристических проспектов и живой реальностью поражало. Теснейшее соседство, предельная соединенность технической изощренности и нетронутой человеком природы вызывали восхищение, похожее на омерзение. А между тем отчего ему было испытывать отвращение — ведь этот маленький, трудолюбивый, аккуратный народец, живя «в гармонии с природой» и ничем не нарушая изначального равновесия, привел этот край в соответствие с извечной человеческой мечтой о рае. И разве не здешняя добродетельная умеренность и скромность требований человека к природе была образцом разумного, мирного сосуществования? То ли дело его соотечественники, которые выкачали всю нефть и выдышали весь воздух. Но именно от ничем не нарушенной и даже искусно поддерживаемой первозданности его и мутило. Он не мог простить пресловутого «потребления». Что есть рай «потребления», что есть самое расхожее, ходульное, «потребительское» представление о рае? Бесконечность существования. Бред сектантских брошюрок, в которых счастливые дети всех цветов и оттенков кожи спят в обнимку с тигрятами и газели доверчиво ластятся ко львам. Четырехзвездочная религия отрицания смерти, и Tamina суть ее храм. Бад Рагац позволяет достичь вечной молодости. Для того, кто может это себе позволить, смерти просто не существует. Не за этим ли приезжают сюда? Термальные источники, римские бани, ирландские бани, турецкие бани, подводный массаж, обертывания парафанго, все условия для инвалидов. Монахи на руках приносили страждущих к ущелью Тамина, и страждущие исцелялись. Двое дюжих здоровяков — такие у нас работают на «труповозке», возмущая убитых горем родственников отменной прочностью откормленного мяса и массивностью золотых украшений на бычьих шеях, — двое дюжих здоровяков поднимают девушку из инвалидной коляски, помогая ей опуститься в клокочущую воду. Глаза инвалидки закатились под лоб, все лицо дрожит от каких-то самой себе помогающих усилий… Почему ты видишь в этом нечто оскорбительное и противоестественное? Да потому что в их раю нет места немощным и убогим, ведь возможности исцеления, которые предлагает Tamina, безграничны. Все дано, все включено — моментальный отклик на едва возникшую потребность погреться, понежиться исключает всякое встречное усилие, всякую работу, помимо пассивного впитывания разлитой в здешнем воздухе оздоровительной благости.

Все, что находилось за границами этой ойкумены, представлялось как бы и вовсе не существующим. И эта исключенность из мира всего, от чего человеку надлежало потеть, мерзнуть, страдать, и эта изъятость железной дороги, фабричных труб, столярного верстака, огородных грядок, «Стейнвея», наконец, — была абсолютна.

Каждый день в половине одиннадцатого начинался парад уродов, променад возмутительно здоровых крепышей, стариков и калек, к которому Камлаеву поневоле приходилось присоединиться. Чудодейственную воду и первую порцию исцеляющих ванн нужно было принимать натощак, да и к тому же многим пациентам рекомендовали пешие прогулки перед завтраком, поэтому вся процессия направлялась прямиком к оздоровительному центру, располагавшемуся в пяти минутах ходьбы от отеля. Рассыпавшись веером по солнечной зелени луга, пациенты тяжело ковыляли, переваливались, как гуси, подтаскивая себя к лесистому склону, у основания которого и белел корпус центра. О, что это была за армия откормленных туловищ, рыхлых гузен, упитанных ляжек! О, что это была за россыпь гастритов и желудочных язв, жировых переизбытков и сердечных недостаточностей! Что за пышный букет ревматизмов и сколиозов, что за царство почечных колик и разбухших простат!

Все это изобилие представало его взгляду полуобнаженным. Копченые старухи с фарфоровыми зубами и ультрамариновой синью противоестественно юных глаз открывали взору серые, в наростах и вздувшихся жилах руки, шишкастые и пятнистые голени, допотопные складки кожи, сморщенной, как чернослив.

Измятые, искривленные, все в остеохондрозных уступах тела стариков, столь же ясноглазых и белозубых, заставляли вспомнить останки доисторических ящеров, а в лицах была настолько тупая, нерассуждающая жадность к жизни, что на ум приходил карась, пойманный на крючок

Безвозрастные немки, шведки, американки с физиономиями, пережившими не один десяток подтяжек, и тугими, как футбольные мячи, грудями щеголяли в облегающих шортах и майках-топиках, и одряблевшая их кожа уже не держала закачанное под нее желе, сдувалась, а узловатые колени выдавали настоящие, паспортные пятьдесят.

Молодые, тридцатилетние на ходу колыхали отвисшими животами и арбузами грудей, поражая равномерной, колбасной толщиной конечностей и являя собой ходячую агитку о вреде американского фаст-фуда. То тут, то там вылезало то розовое пузо, то бедро в целлюлитной ряби, то жировые наплывы на боках.

Тут же рядом ковыляли изломанные, перекрученные с рождения и выросшие вкривь и вкось подростки на костылях, катились молодые люди в автоматических инвалидных колясках, с ногами, похожими на картофельные проростки, парализованные, обездвиженные.

Тут же несколько молодых спортсменов — совершенных животных со статью Аполлона и хулиганской искрой в глазах, — чьи мускулы жили преувеличенным ощущением нерастраченной силы; тут же несколько мужчин вечно сорокалетних, с упругими, навощенными ляжками без единого грамма жира (живые приложения к книгам о здоровом образе жизни, идеальное воплощение здоровья и всеми средствами достигаемой и неподвластной времени молодости).

Тут же рядом гарцевали их спутницы — гипертрофированная длинноногость, стать породистой кобылицы и странновато самостоятельная жизнь крупа, всей нижней части… одним словом, максимально точное подобие милицейского конного патруля. Оранжерейные редкости, дорогостоящие акселератки среднерусских кровей, гордые тем, что удержались от прямой проституции, как будто сто долларов за час и двести тысяч евро за три года — это принципиально разные вещи. Он отметил, впрочем, и одну мулаточку, и одну лилово-черную, чуть разбавленную молоком, с розоватыми ладошками негритянку — частный случай «пробуждения Африки внутри нас». Ценна уже не красота, представление о которой неизбежно субъективно, — ценно качество, фактура, обработанность материала, которые объективны. Отполированные конечности, сияющая кожа, которая не может постареть, синтетическое тело, не подвластное разрушению и тлену. Тело, не способное покрываться волосками, синяками, ссадинами, ценимое именно за максимальное отклонение от естественно живого, от того, какой женщина бывает в природе. Там, где к красоте подходят с линейкой и циркулем, требуя от нее неукоснительного соблюдения пропорций и объемов, невозможна любовь. Невозможно влечение к одной бабе, сильнейшее, чем ко всем остальным прочим. Любовь — это ведь восхищение бесподобным, а не требование соответствия идеалу.

Не выпуская сигареты из угла гадливо скошенного рта и будто пропуская сквозь нее, как сквозь дыхательную трубку, здешний безнадежно отравленный воздух, он брел вместе с этой разномастной публикой к оздоровительному центру и старался двигаться в стороне, по самому краешку луга, так, чтобы не пересекать ничью траекторию. В поле зрения то и дело вплывали лица русских промышленников, американских адвокатов, немецких пенсионеров и банковских служащих, и во всех этих лицах было такое беспросветное довольство, такое спокойное и уверенное предвкушение гидромассажных благ, что оставалось только диву даваться, как всем этим уже-не-людям удалось избежать своего полнейшего телесного исчезновения. И уже до такой степени нечего им было хотеть, что их мечтательная прищуренность — выражение неизбежное при ударяющих в лицо солнечных лучах — смотрелась каким-то первобытным атавизмом, реакцией, для этих людей невозможной и внутренне им несвойственной. Чем дорожить, чего бояться, если ты, правильный и мощный потребитель, никогда не умрешь? Генетическая модифицированность, перерожденность, неправомочность обычных человеческих реакций — вот какие слова приходили ему на ум, и он даже инстинктивно принимался сочинять эдакий идиллический марш свифтовских бессмертных, вводя в него щедро буколические элементы и прославляя эту оснащенную по последнему слову техники, новейшую Аркадию. Барочная пышность причудливо соединялась с фашистской поступью благодарных мертвецов, фрагменты галантного менуэта перемежались всплесками какого-то насекомообразного и в то же время на диво энергичного канкана, а строго-торжественное благодарение Творцу трансформировалось во взвизги, скулеж и постанывания беззастенчиво предающихся любимому делу онанистов.

…Под камлаевский марш процессия подступает вплотную к склону. Вот святая святых — бьющий прямо из скалы горячий, животворный ключ. Он бьет из странно вырубленной ниши, как будто из той каменной йони, которой поклоняются индийские брахманы и из которой происходит все сущее. Из «изначального треугольника, расположенного в самом центре пространства». И вот к этому «входу» все и устремляются. Разбирая пустые стаканы и одобрительно гогоча, они сгруживаются у «Таинственных Створок Жизни» и, отдавливая, оттирая друг друга, вперебой, вперекрест протягивают руки. Сквозь подмышки других пациентов и поверх их голов. Ненароком чокаясь. Сдвигая две дюжины стаканов разом. Подставляя под брызги и лица, и шеи, и груди.

Площадка перед источником дымится, в воздухе вокруг висит мельчайшая водяная пыль. И эта давка, эта толчея непроходимо тупа, безбожно идиотична. Источник неиссякаем — достанется всем. И сегодня, и завтра, и через двести лет. Но именно неиссякаемость их и будоражит, именно неограниченность, именно бесконечность. Бесплатность. Не то привлекает в природных недрах и природных чудесах, что они удивительны, а то, что они достались человеку совершенно даром. И не важно, что у тебя уже есть все. Не важно, что ты задыхаешься от доступных, предоставленных тебе возможностей. Не важно, кто подарил, не важно, чье это; важно лишь, что это можно взять. И вчера, и сегодня, и завтра. С пола. Никому не нужное, не принадлежащее. Вот их универсальный подход, вот их главный направляющий и смыслообразующий принцип.

Поделиться:
Популярные книги

Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

Нова Юлия
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.75
рейтинг книги
Хозяйка дома в «Гиблых Пределах»

СД. Восемнадцатый том. Часть 1

Клеванский Кирилл Сергеевич
31. Сердце дракона
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
боевая фантастика
6.93
рейтинг книги
СД. Восемнадцатый том. Часть 1

Законы Рода. Том 6

Flow Ascold
6. Граф Берестьев
Фантастика:
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы Рода. Том 6

Темный Лекарь

Токсик Саша
1. Темный Лекарь
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Темный Лекарь

Романов. Том 1 и Том 2

Кощеев Владимир
1. Романов
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
альтернативная история
5.25
рейтинг книги
Романов. Том 1 и Том 2

Кровь, золото и помидоры

Распопов Дмитрий Викторович
4. Венецианский купец
Фантастика:
альтернативная история
5.40
рейтинг книги
Кровь, золото и помидоры

По дороге пряностей

Распопов Дмитрий Викторович
2. Венецианский купец
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
альтернативная история
5.50
рейтинг книги
По дороге пряностей

Сирота

Ланцов Михаил Алексеевич
1. Помещик
Фантастика:
альтернативная история
5.71
рейтинг книги
Сирота

Мастер 6

Чащин Валерий
6. Мастер
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Мастер 6

Седьмая жена короля

Шёпот Светлана
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Седьмая жена короля

Я – Орк. Том 3

Лисицин Евгений
3. Я — Орк
Фантастика:
юмористическое фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Я – Орк. Том 3

Магнатъ

Кулаков Алексей Иванович
4. Александр Агренев
Приключения:
исторические приключения
8.83
рейтинг книги
Магнатъ

Шериф

Астахов Евгений Евгеньевич
2. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
6.25
рейтинг книги
Шериф

Любимая учительница

Зайцева Мария
1. совершенная любовь
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
8.73
рейтинг книги
Любимая учительница