Аномальная зона
Шрифт:
– Будьте спокойны. Не из пугливых! – гордо расправил щуплые плечи Студейкин.
– Ну, тогда пойдём, любезный, – пригласила старуха, вставая из-за стола, – в нашу святая святых. Испытательный срок ты, можно сказать, прошёл. Я за тебя перед завлабом поручилась. И Мудяков счёл возможным тебя на следующий уровень доверия перевести. Только учти: если при нынешней степени информированности в случае профнепригодности тебя ещё можно было за эти стены вывести и, к примеру, в забой или на лесоповал списать, то теперь, как обладателя сверхсекретных сведений, только к стенке…
– Спасибо на добром слове, – кивнул Александр Яковлевич. – Но любопытство, увы, – моя роковая черта. Оно меня, по большому
6
Пройдя длинным коридором мимо безликих дверей с номерами секций и кабинетов, Старуха Извергиль подвела Студейкина к последней – с табличкой «Стерилизационная». Стерильность здесь соблюдалась, по-видимому, настолько строго, что дверь была металлической, снабжённой смотровым глазком. И когда провожатая постучала в неё связкой ключей, распахнулась сразу. На пороге вырос часовой в белом балахоне. Автомат ППШ, висевший у него на груди, делал стража похожим на разведчика-пластуна в зимнем маскхалате.
– Пропуск, – нелюдимо буркнул он и навёл ствол оружия на визитёров.
Старуха Извергиль протянула ему квадратик картона, перечёркнутый жирной красной полосой. Часовой, пристально всмотревшись в него, отступил в сторону:
– Проходи.
Миновав бдительного стража, Студейкин, следуя за Изольдой Валерьевной, оказался сперва в небольшой, заставленной автоклавами, комнатке. В противоположной стене он увидел ещё одну неприметную, выкрашенную сероватой больничной краской дверь. Маячивший за их спиной часовой подошёл к ней и, стукнув костяшками пальцев, сообщил:
– Допуск по форме Б. Открывай.
Скрежетнул и лязгнул мощный засов. Дверь, оказавшаяся с изнанки металлической, может быть, даже бронированной, отворилась тяжело с пневматическим, как в подводной лодке, вздохом. За ней тоже застыл автоматчик в белом мешковатом халате. Он молча кивнул на лестницу позади себя, круто спускавшуюся вниз, в подземелье, скупо освещённую лампочками под матовыми плафонами.
Старуха Извергиль, держась за тонкие стальные перильца, первой стала спускаться, стуча по металлическим ступеням своими мужскими ботинками, и Александр Яковлевич, вдохнув застоявшийся, пахнущий сухой пылью воздух, потопал покорно следом, ощутив вдруг, как трепыхнулось невпопад сердце.
Спускались долго и глубоко, как в преисподнюю. За каждым крутым поворотом лестницы начинался новый марш, уходивший стремительно вниз, всё глубже и глубже. Наконец очередной пролёт закончился тесной площадкой, на которой маячил очередной часовой с автоматом наперевес.
– Ну и охрана здесь у вас… – покачал головой Студейкин.
– Враг не пройдёт, – подтвердил автоматчик.
Он извлёк из кармана огромный ключ и, повернув его в замочной скважине, с видимым трудом потянул на себя закованную в броню дверь. Потом дёрнул вниз рукоятку рубильника на стене. В помещении вспыхнул яркий, режущий глаза после сумрака подземелья, свет, надсадно взвыли какие-то механизмы.
– Вентиляция, – скупо пояснил часовой. – Погодьте чуток, пусть протянет. А то задохнётесь неровен час. Посетители здесь редко бывают.
Старуха Извергиль достала папиросы, поделилась с охранником. Пока они курили, Александр Яковлевич нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
Он не кривил душой, когда признался Изольде Валерьевне в любопытстве. Нынешнее положение подневольного, несмотря на устрашающий приговор, казалось временным, преходящим. Он будто в съёмках телесериала участвовал, где всё разыгрывалось не всерьёз, понарошку. А вот на книгу о приключениях в таёжной глуши он материал здесь наверняка соберёт. Похлеще, чем «Копи царя Соломона». Надо только побольше секретов у этих полоумных тюремщиков и сумасшедших учёных, творящих неизвестно что уже шестьдесят лет в лаборатории, выведать…
Докурив беломорину, Изольда Валерьевна бросила окурок на бетонный пол, решительно растёрла его тяжёлым ботинком и пригласила подшефного:
– Пошли!
Привыкнув к яркому, слепящему свету, Студейкин осмотрелся по сторонам. Он оказался в огромном бункере, напоминающем станцию метрополитена. Те же массивные колонны, подпирающие вырубленный в твёрдой, не иначе как скальной, породе, свод, тот же кафель на стенах, полу и потолке, сияющий белоснежно в жарком пылании электрических ламп, и гулкое, далеко разносящееся в подземном пространстве, эхо шагов.
Однако, присмотревшись внимательно, Александр Яковлевич убедился, что сравнение со станцией метро, пришедшее сперва ему в голову, было ошибочным. Скорее помещение, в котором он очутился, оказалось похожим на гигантскую мертвецкую. Ибо всё пространство бункера – и по стенам, и в середине – было заставлено столами, стеллажами и стеклянными саркофагами. И едва ли не из каждого из них на журналиста смотрели слепо сотни, а может быть, и тысячи человеческих лиц, застывших то в судорожном мёртвом оскале, то в вечном покое и равнодушии. Причём у лиц этих далеко не всегда наличествовало туловище. Множество голов, отчленённых от тела, взирали мутными, подёрнутыми белесоватой плёнкой глазами из стеклянных банок, а ещё при более детальном осмотре ясно становилось, что и головы эти вполне человеческими назвать нельзя было. Некоторые явно принадлежали приматам – покрытые чёрной шерстью, с клыками, торчащими хищно из пасти, другие – и вовсе не поймёшь кому, нетопырям каким-то – бледные, безволосые хари с выпученными мученически глазными яблоками и острыми как у киношных вурдалаков, зубами. Были и такие, что напоминали обликом доисторических гоминоидов – австралопитеков, неандертальцев, только, судя по заспиртованным экспонатам, неведомым образом сохранившихся до наших времён в отличном, первозданном практически состоянии.
– Господи, – оторопело блуждая взором по сторонам, перекрестился Александр Яковлевич. – Да у вас тут музей антропологии… чудеса!
– Мы, учёные, в религиозные бредни, в мистику не верим, – хохотнула прокуренно Извергиль. – Чудеса мы творим, так сказать, собственными руками.
– А… это? – в растерянности указал на чудовищные экспонаты Студейкин.
– А это, любезный вы мой, как раз и есть тот секрет, который вы так жаждали узнать. Вернее, – поправилась Изольда Валерьевна, – пока лишь внешняя, но, признайтесь, довольно впечатляющая сторона нашей научной деятельности… Вас, кстати, не мутит, коллега? А то вы какой-то бледненький…
– Я в полном порядке! – сглотнув подкативший к горлу кислый комок, замотал головой журналист и стиснул зубы так, что нижнюю челюсть судорожно свело.
– То, что вызывает у вас тошноту, – прозорливо заметила Старуха Извергиль, – является свидетельством величайшего научного открытия академика Чадова… Вы, кстати, слышали о нём хоть что-нибудь?
Играя желваками, Студейкин в ответ энергично помотал головой.
– Ну конечно! Как, впрочем, и остальные представители научного мира. Многие из них, не задумываясь, отдали бы свои жизни в обмен на возможность хотя бы одним глазком взглянуть на эти уникальные экспонаты. Но они, увы, вероятнее всего, никогда не узнают даже о факте существования нашего музея. Его видели от силы человек сто, включая охрану, но никто из них никогда не покидал и не покинет территорию лагеря. Таким образом, тайна наших исследований надёжно защищена…