Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта
Шрифт:
Теперь солнце каждую ночь скрывалось на несколько часов за горизонт, и стало ясно, что если мы хотим успеть сфотографировать окрестности, то это надо делать немедленно: весной нам будет не до того: санные вылазки займут почти все время. Левик и я сделали десятки снимков, и некоторые из них понравились бы самому Понтингу. Снимали мы в основном различные формы льда, встречающиеся на подошве припая.
Фотографировать в Антарктике хорошо профессионалу, но для такого любителя, как я, располагающего очень скудным оборудованием, эта работа сопряжена с большими трудностями. В старом хламе из хижины Борхгревинка и у нас в мусоре я раскопал три банки – из-под соли, с «Южного креста», из-под сливочного джема и от наших якорных сетей – и приспособил их в качестве бачков для промывания пленок.
Вначале мы были вынуждены обрабатывать снимки в нежилом доме Борхгревинка, а работать с проявителем и водой в помещении, где температура градусов на десять ниже точки замерзания, крайне неудобно.
«Начинаешь, как и дома, с того, что подготавливаешь растворитель, заворачиваешь пленку в апрон [34] и погружаешь в раствор. Растворитель должен быть как можно более горячим, но в то же время не чрезмерно, иначе он вызовет отслаивание эмульсии. Поскольку раствор быстро охлаждается, оставляешь пленку в растворителе значительно дольше, чем рекомендовано инструкцией.
34
Апрон (apron) – водонепроницаемая ткань для проявки пленки. (Прим. перев.)
Не имея при наших приспособлениях достаточно воды для промывания пленки на этой стадии, приходится опускать ее в кислый фиксаж плохо очищенной от проявителя. Но и фиксажа у нас нет в нужных количествах, один и тот же растворитель используешь многократно, пока он не становится бесполезным. Одновременно заворачиваешь следующую пленку в еще влажный апрон и, чтобы он не успел замерзнуть, как можно быстрее погружаешь в свежий растворитель. Бывали, однако, случаи, когда мне приходилось заворачивать пленку в апрон, покрывшийся льдом после первого же промывания.
После того как в фиксаже пленка становится почти прозрачной, разрезаешь ее ножницами на полоски, чтобы раствор покрывал ее более равномерно. Когда надо освободить место для очередной порции, пленку вынимаешь и кладешь в воду для первой промывки примерно на полчаса. Затем перекладываешь ее в банку из-под джема для второй промывки и добавляешь туда раствор перманганата калия, пока в воде не появляются красные пятна нерастворившейся марганцовки. Тут вынимаешь пленки и кладешь в третью воду».
Этот процесс имел тот недостаток, что никак не удавалось удалить с пленок коричневые пятнышки от окисления марганцовки. После нескольких попыток я от нее отказался, предпочитая оставлять пленки на ночь во второй воде.
Наконец, надо было высушить пленку – и это в лачуге, где даже при несильном ветре температура падала ночью ниже точки замерзания. Мы разрешили эту проблему с помощью спирта. Погруженная в него на несколько минут, пленка высыхала за полчаса, спирт же ничего не терял от своих качеств и по-прежнему был годен для сохранения биологических образцов. Позднее мы приспособились проявлять и печатать снимки у себя дома, и тогда многие трудности отпали сами собой.
Пока море не покрылось припаем, пак все время дрейфовал вместе с отливами и приливами. Иногда мимо мыска, названного нами Спит [35] , проплывали большие айсберги, некоторые из них садились на прибрежную мель и обламывали свое основание. Столообразная форма айсбергов, отколовшихся от Барьера, произвела на исследователей Антарктики столь сильное впечатление, что стала – и по праву – символом антарктических айсбергов. Не следует, однако, забывать, что во многих районах Антарктики, и в том числе в районе мыса Адэр, встречаются айсберги обычных очертаний, притом во множестве и в большом разнообразии форм. Если у нас выдавалась свободная минутка, то не было лучше развлечения, чем отправиться на мыс Спит и полюбоваться оттуда «южными дредноутами».
35
Спит (Spit) – плевок. (Прим. перев.)
ГЛАВА V
НАШ БЫТ И НАУЧНАЯ РАБОТА
Как только мы перебрались в свой дом, у нас установился твердый распорядок дня, которого мы придерживались всю зиму, вернее, до первого санного похода. Достаточно поэтому описать один день, чтобы составилось представление о том, как мы провели зиму.
Пока мы не ввели ночную вахту, завтрак, боюсь, не всегда начинался точно в назначенное время. В нашем багаже не было будильника, и мы зависели от случайности – авось кто-нибудь проснется в половине восьмого и разбудит кока. К счастью, у моряков вырабатывается привычка просыпаться в определенное время, и Дикасона очень редко приходилось будить, да и все остальные только раз или два намного проспали время подъема.
Проснувшись сам или будучи разбужен в половине восьмого, кок прежде всего раздувал огонь в печи. Ложившийся накануне последним закладывал в нее большие куски брикетного топлива, и они потихоньку тлели, так что разводить огонь заново обычно не приходилось. Затем кок варил овсяную кашу и жарил на беконе бифштексы из мяса пингвина или тюленины – почти неизменный наш завтрак – и без десяти восемь объявлял побудку. Все без сожаления покидали уютную постель, мигом вскакивали и бежали умываться. Умывание состояло в том, что каждый набирал горсть снега из сугроба с подветренной стороны дома, энергично обтирал им лицо и шею, а затем не менее энергично вытирался насухо полотенцем. Опыт показал, что снег растворяет грязь, а полотенце впитывает большую ее часть. Можете не сомневаться, эта водная процедура освежала хорошо, даже слишком хорошо, и, наверное, только дух подражания и нежелание отстать от Кемпбелла заставляли меня всю зиму скрести свою физиономию таким образом.
Завтрак состоял, как я уже сказал, из тарелки овсяной каши и жареного мяса – лучшего меню не придумаешь. В Антарктике никто не страдает отсутствием аппетита, к тому же пингвинья грудка в приготовлении Дикасона или Браунинга была деликатесом, ради которого стоило совершить такое далекое путешествие. Чаще всего мы расправлялись с едой меньше чем за полчаса, но каждая трапеза все равно растягивалась на час, как то и предусмотрено морским уставом.
После завтрака все садились на койки или располагались вокруг печи и выслушивали распоряжения Кемпбелла на день.
От завтрака до ленча, который бывал в час дня, все были заняты на общих работах – носили лед для кухни, раскапывали очередной склад, мастерили или ремонтировали что-нибудь из оборудования, – дел всем было по горло. Кемпбелл в девять часов утра заводил хронометры, после чего до вечера занимался картами. Я каждые два часа производил метеорологические наблюдения, ставил эксперименты со льдом и проверял результаты. Левик же занимался складами, а улучив свободную минуту, фотографировал.
В час дня в дверях дома появлялся кок и свистел в свисток. Его вопль «Ле-е-е-нч!» неизменно вызывал живейший отклик. От работы на морозном воздухе в осенние и зимние месяцы развивается чудовищный аппетит, и задолго до приближения следующей еды все мы были голодны как волки. Тем не менее мы спешили к обеденному столу еще и для того, чтобы пообщаться друг с другом. Ленч обычно состоял из хлеба с сыром, джема или меда, иногда нескольких ломтиков вареного мяса, холодной тюленины или же половины жареного поморника – мы старались побольше налегать на местные продукты. Мясо поморника, даже хорошо зажаренное, жестковато и имеет специфический запах, но мне и в условиях цивилизации доводилось есть бифштексы пожестче, что же до запаха, то поморнику наверняка далеко до некоторых видов английской дичи.