Анти-Духлесс
Шрифт:
Но причина «зайкиной» печали оказывается состояла вовсе даже не в этом. «Зайку» какими-то там трахами в сортире давно уже было не огорчить. Коварная The Mokroshelkа, доедая густо посыпанного солью рака-лобстера вдруг сообщает Жеке о том что ждет от него детей. Да-да, именно детей, так как пройдены уже исследования на аппарате УЗИ. Исследования показали наличие в утробе этой беспредельщицы целых трех эмбрионов противоположного друг-другу пола. «Как же это так?! Этого же не может быть!» — удивленно и недоверчиво вопиет Жека. «Все именно так, милый, — упрямо твердит The Mokroshelka, — врач так и сказал: «Три плода противоположного пола!», и в эпикризе, между прочим, так же написано! Черте-чего от вас, от маркетологов скоро начнет рождаться!» «Honey зайка! I love you, baby! — с деланным восторгом шепчет Жека, — мне надо все обдумать». «А думать уже поздно, милый, — безаппеляционно заявляет самая перспективная Жекина The Mokroshelka, — теперь, мой милый лисенок, будем рожать и воспитывать. Говорила ведь я тебе: «Милый, надень резинку!» Так ты ведь упрямый: «Honey зайка! Это ведь все равно, что нюхать цветы в противогазе!» Вот и доигрался в своем остроумии! Нанюхался цветочков». «Кого ж рожать-то будем, — в отчаянии восклицает Жека, — не то чайник, не то кружку, а неведому зверушку?!» «Ну, это уж я не знаю, — откровенно издевается нахально-перспективная The Mokroshelka, — это уже как получится. Зверушки, так зверушки. Все равно ведь родные кровинушки. А как ты хотел? О здоровье своем смолоду надо было думать! А ты думал пол-жизни в пьяно-обдолбанном состоянии провести и чтобы не было зверушек? Так не бывает, милый мой бегемотик. I love you my hippopotamus amphibius».
Повергнутый в унынье Жека извиняется перед Изабель и удрученно следует в туалет. Настоящий туалет. Однофункциональный. Один из тех, которые были оборудованы в «Ростиксе» на всякий
Жека заходит в туалет и замечает на специальном стеклянном столике, очень похожем на медицинский, не до конца приконченную кем-то коксовую дорожку. «Во дают лузеры! Начинают-таки к правильным вещам приобщаться» — удивленно замечает Жека и доканчивает начатое кем-то дело. В голове под действием подброшенного в топку Жекиной души уголька временно прояснивает. Жека замечает открытую форточку новенького пластикового окна и выглядывает в нее. Не так-то и высоко, но пара этажей отстойного хрущевского дома наберется. Что поделать, другого выхода нет. Жека открывает окно целиком и зажмурившись на выдохе прыгает вниз. Его обрюзгшая туша с омерзительным всхлипом принимается землей. Жека встает на корточки и осторожно ощупывает себя, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям. Ощупывания успакаивают Жеку, а ощущения, напротив, сигнализируют ему о какой-то внезапно наступившей беде. Жека аккуратно садится на корточки и замечает перед собой какую-то кучку хитросплетенных и дымящихся на легком морозце трубочек. Он осторожно тянет за одну из них и клубок распутывается. Так и есть! Одним из концов распутанного и расширяющегося к низу патрубка является второй Жекин пах! Тот когда-то могучий Жекин пах, служивший ему ракетным соплом и безотказным сигнализатором опасностей сейчас безсильно валялся в этой отстойной уличной пыли! «Все, дарованная природой система рухнула. И все из-за этой перспективной дуры!» — с ожесточением думает Жека укладывая когда-то спасительные резервные органы в найденный неподалеку грязный целлофановый пакет. «Куда это все теперь девать? Пришить обратно ведь никто, наверное, уже не возьмется. Даже в этих гребанных спецклиниках. Там дорого все и хирургов нет. А к обычным хирургам попробуй-ка, сунься с этим вот хозяйством, — грустно размышляет душимый слезами Жека, рассматривая содержимое пакета, — однако, пора сматываться. Сейчас эта сволочь Изабель поднимет кипеж по поводу моего долгого присутствия в туалете и придется объясняться с охраной этого «Ростикса» по поводу оставленных на подоконнике следов. Крутой все же это кабак. Строго там все. Скорей, скорей на стоянку к своему «Линкольну». Тьфу ты! Какой-такой «Линкольн»? Совсем запонтился. Скорей бы словить хоть какой-нибудь ржавый «жигуль» и срочно смотаться с этого гиблого места!» Жека на ходу выбрасывает пакет с теперь уже бесполезными для него органами в первый попавшийся ему на пути мусорный ящик и выходит сквозь ажурную арку двора на самый центральный люберецкий проспект, почему-то названный древними обитателями этих мест «Октябрьским». «Чем им, древним этим, другие месяца не понравились?» — думает Жека и прыгает в первый остановившийся «жигуль». Жека называет адрес The Mokroshelki Марго. Он отбивает наверное уже сотый звонок Изабель, вынимает из трубки «симку» и выбрасывает ее. Пусть эта дура растит своих зверушек сама! Он к этим зверушкам не имеет ровным счетом никакого отношения! Он и так претерпел от нее невосполнимые лишения. Вот пусть теперь и крутится сама!
По пути он просит водителя остановиться и покупает новую «симку». Наконец он дозванивается до Марго. В эфир летит знакомое: «Honey зайка! I love you, baby». Как хорошо, что она дома! Водитель отстойного «жигуля», замучивший Жеку своими резкими остановками и поворотами, сопровождаемыми жуткими гримассами небритого в испитости своей лица, наконец останавливается возле вожделенно-знакомого дома. Жека быстро покидает пределы этого отстойно-тесного салона. Водитель выпрыгивает вслед за Жекой. Видно тоже устал от тесноты и решил немного поразмяться. Нет! Этот отстойный пень требует какие-то деньги! Жека принимает осанистую позу и с явным вызовом в голосе спрашивает у водителя: «Ты что, не понял кого вез?!» Водитель лезет обратно в свой отстойный салон и вытаскивает из-под кресла такую же отстойную заводную ручку. «Видать от аккамулятора уже не заводится у него этот «рыдван», — думает Жека, — и как только доехали? А если бы заглохли где на перекрестке?» Водитель медленно движется, но почему-то не к своему ржавому капоту, а почему-то медленно приближается к нему, к Жеке. Глаза водителя смотрят на Жеку с явно недоброй укоризной и тот вдруг понимает, что его прямо вот сейчас будут элементарно-тупо так бить заводной ручкой прямо по голове. А заводная ручка от нашего «жигуля» — это вам не какая-нибудь безобидная бейсбольная бита в руках обдолбанного негра! Это, пожалуй, гораздо по-больнее будет. «Нет, хватит с меня на сегодня!» — думает Жека и быстро сорвавшись с места что было сил бежит к спасительному подъезду. Упрямый водила бросается в погоню и все время пытается сзади хватить Жеку заводной ручкой по его широкой спине. Убежать далеко они не успели. Неизвестно, чем бы все это для Жеки в тот день закончилось, если бы вдруг истошно не заорала эта отстойно-«жигульская» сигнализация. Заслышав ее режущую душу ослиное «Иа-иа-иа» водитель и Жека притормаживают и одновременно оглядываются. Оглянувшись, они видят деловито разъместившегося в тесном салоне этого древне-отстойного изделия отечественно-итальянского автопрома наигрязнющего бомжа. Бомж, не обращая никакого внимания на сработавшую сигнализацию, сосредоточенно рылся в «бардачке», выуживая из него какие-то предметы, и аккуратно складывал их в такой же наигрязнейший, как и он сам, полиэтиленовый пакет с крупной, читаемой даже издалека надписью «Универсам Крестовский». «Стой, гад!!!» — взвопил, перекрывая звуки сигнализации водитель и побежал в обратном направлении от Жекиной цели, спасительного для него подъезда. То есть, конечно же к своему разграбляемому автомобилю побежал вопя этот алчный водитель. Бомж тем временем не спешно продолжал свою кропотливую работу даже и не думая никуда скрываться. Что там было дальше Жека не знает. Это ему было совершенно не интересно. Все это творящееся почему-то именно сегодня непотребство уже успело надоесть ему. Воспользовавшись спасительной паузой во внезапно образовавшейся погоне, он без суеты входит в подъезд и поднимается на лифте на двенадцатый этаж дома, где его еще на лестничной площадке уже ожидает ставшая с сегодняшнего дня самой перспективной его The Mokroshelkoi неповторимая в хищности своей девушка по имени Марго (в миру Агрипина).
«Honey зайка! I love you, baby» — оригинальничает Жека. «Honey боровок! I love you, sucking pig» — не отстает от него эта нахальнейшая из The Mokroshelоk. И ничего не поделаешь — она ведь нынче у Жеки в фаворе! И это несмотря на то, что ее папаша давно уже был куратором трех помоек в славном г. Белогорячинске. Для Белогорячинска это было, конечно же, довольно неплохим результатом. Но по столичным меркам… Сами посудите. Если, например, каждый даже не очень-то уважающий себя столичный бомж курировал как правило порядка десяти таких прибыльных пунктов… А кем же и где же была мама у этой нахальной The Mokroshelki? А мама ее после традиционного развода с папой вначале проживала в Циррозинске и в перерывах между часто случающимися запоями зарабатывала на жизнь пришиванием пуговиц на местной швейной фабрике, участвующей в выполнении гособоронзаказа. Затем мама нахальной The Mokroshelki переехала в Жмуринск, а далее в Крематорск и практически сразу же, минуя Ново-Погостище, переехала Старо-Колумбарево. Там и находится она в настоящее время. Род занятий неизвестен.
Вот такие вот незавидные, в общем-то, биографии были у родителей этой The Mokroshelki-фаворитки. Что же тогда представляли из себя биографии ближайших предков остальных Жекиных The Mokroshelоk? Этой Изольды (в миру — Феклы), Эсмеральды (в миру — Фроси) и Азазель (в миру — Клавы)? А какое кому собственно дело, какая у кого настоящая биография? Маркетологов всегда ведь интересовала в основном только понтовая биография The Mokroshelоk. Подлинная биография интересовала их поскольку-постольку. Например, для присвоения The Mokroshelkам приоритетов. А это нужно было сделать обязательно. Ведь тратить свое время и баблосы на The Mokroshelоk можно было только в соответствии с этими приоритетами. Иначе не хватит ни на что ни первого, ни второго. Кроме того, может быстро иссякнуть и крепкое маркетологическое здоровье. Так что здесь надо было быть поосторожней. Некоторые, из особо осторожных маркетологов, интересовались настоящими биографиями
Но это так, как говорится, вам только для сведения. Чтобы все было вам понятно о том, что, собственно, в этом Жекином бредовом видении-ролике происходит. А наши понтово влюбленные тем временем покидают лестничную площадку, скрываются за дверью псевдо-съемной квартиры и утопают в стремительном и мощном взаимозасосе. Взаимозасос продолжается около получаса. А если быть точнее, то ровно двадцать семь минут. Жека ведь любил все хронометрировать по своим суперским часам всегда понтово болтающимся на обеих его кистях. Поэтому Жека мог без всякого вранья похвалиться сидючи в литературной компании таких же как и он любителей Ульбека и Эллиса: «Я тут недавно установил, что могу жить с женщиной непрерывно ровно один час тридцать одну минуту!» «Не может такого быть! А как же наши извечные проблемы с эрекцией и преждевременной эякуляцией? Это же родные наши профессиональные заболевания!» — начинали было галдеть недоверчивые маркетологи-литераторы. «Поясняю, — невозмутимо вещал Жека, — я же люблю точность и в отличие от вас, пофигистов и раздолбаев, абсолютно все и всегда хронометрирую. Любой процесс. От момента поставок продуктов в складские помещения до момента покидания баблосами кошельков этих придурочных лохов. Поэтому-то и такой высокий у меня грейд. Захронометрировал я на этой неделе и процесс совокупления со всеми своими The Mokroshelkami. Вы их все знаете. Не раз ведь вместе тусовались с каждой поочередно. Да нет, конечно же, и совокупление тоже поочередно происходило. Они ведь ревнивые у меня. Так вот, захронометрировал я за неделю пять процессов и потом все усреднил. Получилось следующее: примерно час пролетает в подготовке этого процесса (просмотр порнофильма, мастурбация, прелюдии и т. д.), далее в среднем целую минуту мучительно длится сам процесс совокупления, ну и оставшиеся полчаса мгновенно улетучиваются в выходе из наступившего полуобморочного состояния». Вот так, всегда полезно иметь под рукой научно установленные и тщательно отхронометрированные данные. А услышавшие этот короткий отчет маркетологи сразу же успокаивались — с ними ведь все так же в последнее время все это происходило, если вдруг случалась у них необходимость поучаствовать в подобного рода процессах. А то прямо сразу так, с ходу так, взяли их и огорошили, раз — и «час тридцать одна!» Это же уже какой-то половой гигантизм намечается! А когда вот так беспристрастно и все по полочкам… Тогда все понятно. Тогда все как у всех у нас. Маркетологов, в смысле.
Но наконец заканчиваются эти долгие и изнуряющие своей влажностью и постоянными чего-то поисками взаимозасосные двадцать семь минут. Едва отдышавшись, Жека чувствует прилив сил, сопровождаемый сильнейшим половым возбуждением. «Honey зайка! I love you, baby» — страстно шепчет он своей нынешней фаворитке, пытаясь ухватить ее хоть за какую-нибудь эрогенную зону. Но шаловливая Марго всякий раз уворачивается от его липких в похотливой страсти ладоней и, с трудом сдерживая свою понтово-нарочитую страсть, ласково щебечет ему со своим фирменным придыханием сгнивших в кариесе зубов: «Honey боровок! I love you, ну потерпи пожалуйста my sucking pig. Сейчас уже хозяйка припрется и весь предстоящий кайф обломает. Поехали лучше ко мне на студию, а там уже как следует и порезвимся. Уж там-то нам не сможет помешать никто! В том гостынныцэ йя хозаин! Хи-хи-хи…». Совсем было распалившийся Жека (все буквально, опять было, чуть не закончилось преждевременной эякуляцией) постепенно успокаивается и, наконец, внимает разумным доводам практичной The Mokroshelki. И вот они с Марго уже едут на вызванном по спецзаказу «Линкольне» к ней на телестудию (в «Ростикс» сегодня уже нельзя, там еще, наверное, остались следы грязных Жекиных подошв на туалетном подоконнике, надо бы повременить, со временем все это безобразие должно забыться). По пути они заезжают в магазин «Елисеевский», где Жека закупает все необходимое для предстоящего вечера: разнообразные понтовые продукты в ярко-выпендрежных упаковках и всевозможные алкогольные напитки с броскими названиями.
Студия жила своей обычной хлопотливой жизнью. Кругом сновали какие-то незнакомые и здоровающиеся со всеми подряд люди, хлопали двери различных павильонов. Из одних павильонов разносились любовные вздохи, из других слышалась орудийная пальба, из третих просачивался ничем не пахнущий, но, видимо, пугающий зрителей-лохов своим окрасом ядовито-зеленый дым. В общем, все было как в той серии мультфильма «Ну, погоди!» в которой Волк в своей всегда безрезультатной погоне за зайцем неожиданно для себя попал на телестудию. Эту серию Жека смотрел когда-то в далеком-далеком детстве, оторвавшись на время от чтения «Элементарных частиц». Марго быстро, то по-минутно поглядывая на часы, то с кем-то здороваясь (причем по выражению ее целеустремленного лица было не понять знает ли она этих людей или же отдает некий долг ложной вежливости), провела Жеку узкими коридорами в один из принадлежавших ей павильонов. Всего у собственницы-Марго на телестудии было три павильона, выкупленных для нее Романом Аркадьевичем в пору пребывания его в Государственной Думе. Изначально они предназначались для раскрутки этого тогда еще никому не известного фарцовщика в почтенного депутата ГД от 6-го олигархического избирательного округа, находящегося на известном всей стране Евро-долларовском шоссе. В этом округе большей частью проживали в своих пятиэтажных особняках официальные люберецкие миллиардеры, но по соседству с ними можно было иногда обнаружить и низкие обшарпанные трехтажные домики меньшей части жителей этого избирательного округа — подпольных люберецких миллиардеров. Подпольные миллиардеры не стремились никогда шокировать окружающих скрывающимися в облаках куполообразными крышами своих домов и аляповатым декором их наружной отделки. Все это могло бы насторожить любого проходящего по шоссе налогового инспектора. Поэтому дома подпольных люберецких миллиардеров всегда славились своими многоэтажными подвалами, оборудованные многочисленными кинозалами, барами, фонтанами, саунами, бассейнами, теннисными площадками, футбольными полями и т. д., в общем, всеми теми инженерными сооружениями, которые всячески способствуют ведению здорового образа жизни и комфортному проживанию этих предприимчивых граждан. В этих подвалах предприимчивые граждане проводили большую часть своей жизни, дистанционно управляя своим теневым бизнесом с помощью VPN-сетей. Поэтому-то и прозвали «подпольными» этих добровольных затворников, этих предприимчивых, но не притязательных «детей подземелья».
В общем серьезный проживал народ на этом Евро-долларовском шоссе, недавно переименнованым так из Рублевского. (Переименование было вызвано изменением компонентов особого дорожного покрытия этой автомобильной дороги). А коль подобрался там такой народец, то и понтовые порядки там царили очень строгие. Так, например, там считалось сверхкощунственным пользоваться сверхдорогой (по лузеровским понятиям) бытовой техникой более чем одну неделю. Эта техника считалась уже «бывшей в употреблении» и с омерзением выкидывалась на помойку. А колбаса, стоившая в местном магазине меньше 3 000$ за сто грамм, считалась не пригодной к употреблению, не покупалась и, в конце концов, выбрасывалась продавцами на помойку «за истечением срока годности». На помойках Евро-долларовского шоссе днем и ночью творилась суета. Суету создавали снующие по мусорным контейнерам в поисках источников своего личного обогащения алчные, но приезжие не из далекого-далека лузеры. Суета, оживляемая переодическими выбросами продуктов жизнедеятельности постоянных обитателей этого избирательного округа, достигала своего апогея в выходные и праздничные дни. В эти радостные для любого трудящегося дни, не считаясь со временем милостливо отведенным существующим строем на отдых, на Евро-долларовскую помойку съезжались лузеры уже изо всех концов нашей необъятной родины. «Пусть она уродина! Но она нам нравиться!» — хором горланили приехавшие лузеры и непрерывно обогощались. Продукты их обогащения немедленно развозились по городам и весям и тут же выставлялись на витрины магазинов эконом-класса по приемлемой, для кредитоспособных лузеров, цене. Кредитоспособные лузеры, не догадывались еще тогда, что кредитоспособность их может оказаться временной и на эти цены велись. И залезали-таки страждающие лузеры в эти равнодушные к людским болям ловушки. А боли только того и ждали: а нате-ка вам лохи общемировой кризис! Ловушки тут же с треском захлопывались и выпускали из своего чрева только особых, уже окончательно обобранных судебными приставами лузеров. Все остальные лузеры, те которые немного покрепче оказались, те так продолжают висеть прочно нанизанные на кредитную иглу мечтами о своем светлом будущем.