Античеловек
Шрифт:
Наверное, я должен был ликовать. В конце концов, я ведь выяснил, что Он говорил правду. Он действительно хочет помочь человечеству, и Его приход был огромным благодеянием для нас. Я стоял у истоков революции, подобных которой мир еще не видел, – и тем не менее радости во мне было так мало, что, будь я собакой, я бы даже хвостом не вильнул. Возможно, причина в том, что Он показал мне не только новые горизонты, открывающиеся перед человечеством, но и то, что человек, в сущности, лишь крохотная частичка бытия, создание существа, которое настолько превосходит нас разумом и уровнем
Само по себе это не так уж плохо, но ведь при этом человек будет знать, что в мире остается множество вещей, которые он никогда не постигнет, которые ему не удастся понять даже отчасти. Конец человечества будет не столь ужасен для человека, как сознание того, что он уходит, так и не сумев завоевать всей Вселенной.
Когда мы сели на снегоход, единственной моей эмоцией остался страх.
В конце концов, этот Хайд был так же грозен, как и благая часть Его личности. Воистину смертоносное существо...
Андроид взобрался на заднее сиденье, не потрудившись пристегнуться.
Ему-то что – Ему, с Его целительскими способностями, несчастные случаи не страшны. Он может в долю секунды заделать поврежденную артерию. Я включил магнитное поле и услышал гудение ожившего двигателя. Руль дрожал у меня в руках – или это дрожали сами руки? Я включил передачу, нажал на акселератор и повел снегоход вниз по заснеженному склону, направляясь к краю леса, который мне следовало обогнуть. Через несколько минут мы подъехали к домику, рядом с которым я тогда увидел псевдоподы матки-Хайда, охотящиеся за оленем.
Я сбросил скорость и остановил машину в пятидесяти футах от домика. Теперь, когда двигатель был выключен, я смог убедиться, что дрожат все-таки руки, а не руль.
– Иди за мной, – сказал Он.
Мы сошли со снегохода.
– Нас должны интересовать две вещи, – продолжал Он. – Первое – это тело-матка. Оно неподвижно и потому не доставит нам особых неприятностей.
Сейчас оно привязано к своей нынешней форме и никак не успеет измениться и удрать. А второе – это андроид, созданный Хайдом. Возможно, сейчас он не бродит где-нибудь по окрестностям, а все еще сидит в Нью-Йорке и пытается отыскать тебя. Но если он находится здесь, в этом районе, то может попытаться напасть на нас сзади, когда мы будем разбираться с маткой.
Запомни, Джекоб, поскольку матка и андроид суть один организм, то, как только матка узнает о нашем приближении, в то же мгновение андроид-Хайд тоже будет об этом знать.
Я кивнул. Я слушал, что Он мне говорит, но чувствовал себя так, словно все это происходит во сне или вовсе не со мной.
Мы двинулись к домику.
Здесь снежный покров был всего лишь в полфута глубиной – холм, на котором стоял дом, хорошо обдувался ветром, и потому снег здесь не залеживался. На некоторых участках тропинки из-под снега даже проглядывала твердая, промерзшая земля. У меня мелькнула мысль: насколько легче бы было, если бы мы могли позволить себе поджать хвосты и удрать...
До входа в небольшой домик оставалось футов десять, когда я почувствовал, что земля у меня под ногами дрожит. Сперва я решил, что началось землетрясение, но тут же вспомнил, что матка-Хайд сделала с оленем.
Внезапно шагавший передо мной андроид-Джекил оказался окружен кольцом коричневато-розовой желеобразной плоти. Он повернулся, словно в поисках пути к отступлению, потом вскинул руку в защитном жесте. Но в это мгновение мне стало не до того, чтобы глазеть по сторонам: вокруг меня взметнулась вторая волна скользких щупалец – трепещущие, извивающиеся колонны бесформенной плоти. Я держал ружье наготове, а наркопистолет пристроил в карман, откуда его можно было быстро выхватить – любая задержка могла оказаться фатальной.
Я быстро опустился на одно колено, вскинул ружье и выстрелил в место наибольшего скопления псевдоподов. Пуля вырвала изрядный кусок плоти и отшвырнула его на снег – умирать, поскольку теперь он был лишен целительного воздействия тела-матки. Псевдоподы заколебались, попятились, потом снова двинулись вперед, хотя и менее решительно, чем прежде. Я выстрелил еще раз и начисто оторвал отросток, поврежденный предыдущим ударом. Но было поздно. Другие щупальца вцепились в меня, слились и окружили меня огромной вакуолью.
Я попытался еще раз нажать на спусковой крючок, но псевдоплоть облепила меня, словно цемент, так плотно, что я не мог даже пальцем шевельнуть, не мог передвинуть дуло ружья, чтобы, в случае чего, не прострелить себе ногу.
В ловушке...
Я почувствовал странное влажное прикосновение, от которого защипало лицо, ощущение сырости, проникающей под одежду. Сперва я не понял, что происходит, но потом до меня дошло: стенки вакуоли начали выделять пищеварительные ферменты. Сперва под воздействием сильной кислоты исчезнет мое лицо, потом расползется одежда, а потом желудочный сок разъест тело...
Я закричал. Получился какой-то приглушенный звук – словно ребенок кричит из-под одеяла.
Я боролся с окружающей меня резиновой плотью, пытался пнуть ее, ослабить смертельную хватку, но быстро понял, почему олень не смог вырваться. Липко-холодная псевдоплоть больше всего походила на клей. Ее невозможно было стряхнуть.
Я почувствовал, как у меня к горлу подкатывает рвота, и попытался усилием воли загнать ее обратно. Сейчас мне было некогда поддаваться физической слабости, сейчас нужно было думать, думать, думать, словно бешеный. А может, пора было умирать...
Я закричал. Но когда я открыл рот, туда тут же заползла псевдоплоть. На вкус она была кислой и мерзкой. Я попытался выплюнуть ее, но не смог. Я захрипел и понял, что мне не грозит опасность быть переваренным заживо – я задохнусь гораздо раньше. И то хорошо.
Потом вакуоль внезапно разломилась, лопнула, словно перезревший фрукт.
Порыв холодного аляскинского ветра хлестнул меня по лицу и высушил слизь.
Она не успела причинить мне особого вреда, только кожа покрылась сыпью и горела. Прежде я проклинал холодный климат Кантвелла. Теперь я благословлял его. Он был неизмеримо лучше липкого, душного тепла пищеварительной вакуоли.