Античная литературная басня
Шрифт:
Пролог
— Равновесие — вот на чем стоят миры по обе стороны грани. Мир людской плоти и мир их сути. Всё взвешивается и сравнивается, ищет баланса. А потому грехи человеческие не смыть простой водой, не вымолить по ним прощения и даже искреннего покаяния недостаточно, чтобы стереть из памяти мира порочность человеческого бытия. Цена очищения должна быть соразмерна той грязи, что успела запачкать и людей, и природу вокруг, даже саму ткань мироздания.
Жрец обвел взглядом прихожан, собравшихся в храме Триединого. Стоя на небольшом мраморном постаменте, ему хорошо
— 10 лет шла Опустошительная война, 10 лет мир не знал покоя и праведности. И каждый человек по мере своих сил и значимости очернял наше право на существование. Когда равновесие окончательно было нарушено, мир содрогнулся, пытаясь сбросить с себя человеческих паразитов, измаравших его своими деяниями. Земля разверзлась, выпуская очистительный огонь, моря вскипели, наполненные накопленным смрадом, а небо заволокло пеплом, скрывая от Творца его нерадивых детей.
Жрец скорбно склонил голову, давая прихожанам время представить и проникнуться творившимся в те времена ужасом.
— Но даже под страхом смерти люди не перестали творить зло. Вместо того, чтобы сплотиться и строить новый мир, они продолжили сражаться друг с другом за осколки старого. И тогда, как отражение всей скопившейся злобы и алчности, свое чрево разверзла Бездна. Бесчисленные твари хлынули в наш мир, пытаясь пожрать его обитателей. И не было им числа, и не было у людей надежды.
Жрец взял в руку тонкую круглую пластину из серебра, висевшую на его шее, и вытянул ее на всю длину простого шнурка-бечевки, демонстрируя прихожанам.
— В час отчаянья и злого рока на землю ступил Он. Единый в своей сути с людьми, с Творцом и с сотворенным им миром. 10 лет он успокаивал стихии, 10 лет врачевал он человеческие души, 10 лет загонял он тварей обратно в Бездну. И когда люди вновь смогли жить без страха… они взялись за старое. Лишь немногие пришли благодарить Его и просить не силы, а мудрости. И именно им Он дал Слово.
Жрец нажал пальцами на пластину, и та, надломившись, разделилась на 3 неровные части.
— Лишь когда люди забудут о терзающей их душу злобе, когда отринут от себя все то, что роднит их с тварями Бездны, лишь тогда он явится вновь, в едином обличии и единый в своей сути. А пока же он оставляет людей самим вершить свою судьбу. Земля содрогнулась в последний раз, когда Его не стало, а остров, где первые жрецы услышали Слово Его, раскололся на три части.
— Но если Его больше с нами нет, то в кого же нам верить? — раздался голос из задних рядов.
— Когда Триединый покинул нас, над всем миром непрестанным очистительным дождем пролились Его святые слезы, даря человечеству Его добродетели, — спокойно ответил жрец, несмотря на то, что его перебили. — Их вы привыкли почитать как Т’ара, Т’ома и Т’мира.
— Так ежели мы им итак молимся, то к чему нам знать остальное? — спросил простого вида мужик, мнущий сейчас в руках соломенную шляпу.
— Слово говорит нам, что оставленные Им в мире добродетели — это путь познания Его мудрости, возможность стать ближе к Нему. А в час беды — быть Им услышанным. Вот уже 8 веков люди предоставлены сами себе. Лишь знание о том, как близко были мы к тому, чтобы уничтожить наш мир, удерживает сильных мира сего от того, чтобы повторить это снова. Но людская память недолговечна, и чем дальше от Расколотого острова, тем слабее в их сердцах находит отклик Слово. С каждым годом в мире множатся ростки зла, они пускают свои корни всё глубже в людские души, от чего Безда открывает все шире свой зев.
— И что же нам делать? — спросила тучная женщина, в юбку которой вцепился сынишка лет пяти. — Как быть людям, что живут мирно и почитают Его добродетели? Разве виноваты мы в том, что творится по ту сторону Барьера? Разве в ответе мы за этих варваров из Диких королевств?
— Своей верой, молитвами и праведными делами мы откладываем новый Раскол, даем себе и нашим детям возможность прожить жизнь без страха и ужаса, — жрец еще раз обвел взглядом прихожан. — Но он неизбежен. И тогда лишь Триединый сможет спасти нас вновь. Тех, кто будет этого достоин.
— Он был здесь, — тихий женский голос из-под накинутого капюшона было плохо слышно, но второй человек молчаливо кивнул, соглашаясь. — След уже очень слабый, если не поторопимся, можем его упустить.
Дослушивать проповедь в местном храме Триединого они не стали, отнюдь ни это их сюда привело. К тому же у Полемы и ее спутника был иной взгляд на события давно минувших лет. Чего у них не было, так это лишнего времени. Последние зацепки начинали обрываться одна за другой, а цель ускользала все дальше. Вот и парой дней ранее вместо того, чтобы найти ответы, они обнаружили лишь холодное тело владетеля Гариго, которого по слухам прибил его же бастард. Само поместье «пропахло» эманациями жертвенной магии, какая бывает от полученных в черных ритуалах камней силы.
— Ты видел обездушенных, работающих служками здесь? — и снова последовал утвердительный кивок. — Сначала поместье Гариго, а теперь и храм Триединого… Куда бы не направился наш гость, там начинает смердеть грязной магией Отрекшегося. Задержись здесь ненадолго и позаботься о несчастных. Не следует оставлять лазейки для тварей или его слуг. Я подожду тебя на тракте.
Молчаливый мужчина, не говоря ни слова, накинул свой капюшон и направился к хозяйственным пристройкам возле храма. Но пройдя с десяток шагов, остановился и кивнул в сторону девушки, в одиночестве сидящей на лавочке и плетущей соломенную корзину. После чего зашагал дальше, намереваясь сделать бесславную, но необходимую работу.
Глупее поступка, чем не обращать внимание на интуицию своего немногословного напарника, Полема не знала. Уж если он не поленился, то что-то почувствовал.
— Как зовут? — как можно приветливее и естественнее обратилась она к девице. — Не видела тебя тут раньше, правда и сама давненько тут не была.
— Маля я, — безразлично ответила девушка, не переставая переплетать прутики сухой лозы. — С середины лета тут живу.
— Вот как… А могу я поинтересоваться у тебя кое о чем?..