Вечный день, Гейм Георг

Вечный день

2003 г.

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Вечный день

Берлин I {1}

Из темных складов вскатывались смоленые Бочки [1] в пустые баржи. Буксир За буксиром тянули их, и грива дыма Оседала сажей на масляную волну. Два парохода, и оба с музыкою, Ломали трубы о выгибы мостов. Дым, сажа и вонь ложились на сточную Воду [2] из дубилен для бурых шкур. По всем мостам, под которыми буксирчик Волочил нас, сигнал откликался на сигнал, Нарастая, как в барабанных пустотах. Мы отцепились и медленно по каналу Потянулись к парку. [3] Над ночной идиллией На дымной трубе высился фонарь.

Из темных складов вскатывались смоленые / Бочки… —Одной из особенностей поэтики Гейма является введение в текст слова-лейтмотива (Thema-Wort), которое затем возникает на протяжении всего стихотворения, зачастую проявляясь во второстепенных значениях других слов. В первом сонете Гейма такое слово-лейтмотив — бочка, традиционный символ бесцельности существования, замкнутости, стеснения, но так же и солярный символ. В немецком оригинале образ бочки снова появляется в последнем терцете в слове treiben, одно

из значений которого — "набивать обручи на бочки".

…ложились на сточную / Воду… — В оригинале "…lag auf den schmutzigen Wogen". Существенной чертой творческой манеры Гейма была травестия или пародирование традиционных и классических поэтических образов и метафор. Так, слово Wogen("волна") в немецком поэтическом обращении часто употреблялось, например, с эпитетом sch"aumend("пенная").

Мы отцепились и медленно по каналу / Потянулись к парку. — В оригинале — "к садам" ("an G"arten"). Образ сада был чрезвычайно важен для немецкоязычной поэзии рубежа XIX–XX вв., где он наделен положительными значениями. В "Вечном дне" Гейм, в основном, следует за этой традицией. Кроме того, в контексте "Вечного дня" книги, упоминание о саде отсылает к центральному разделу книги, предполагаемое название которого было «Hortus» ( лат."Сад").

Берлин II {2}

Мы лежали на кромке, в белой пыли, Высоко над улицей. Внизу, в теснине, — Несметные людские потоки и толпы, А вдали, на закате, — исполинский Город. [4] Набитые людом, утыканные флажками, Повозки протискивались меж пеших. Омнибусы, набитые до самых крыш, Автомобили с воем и бензиновой вонью — Все текли в каменный океан. [5] А по долгим берегам безлистые, голые Деревья чеканились филигранью ветвей. Круглое солнце свисало с неба, Красными стрелами бил закат, И дремотным светом кружились головы.

А вдали, на закате, — исполинский Город. — В оригинале «Weltstadt» — так экспрессионисты (и Гейм) называют «демонические» большие индустриальные города, которые ассоциировались у них, в первую очередь с Вавилоном, "матерью блудницам и мерзостям земным" (Откр 17, 5), а так же Содомом и Гоморрой.

Все текли в каменный океан. — В оригинале: "Dem Riesensteinmeer zu" ("К огромному каменному морю"). В 1910 году вышла одна из первых немецкоязычных антологий городской поэзии под названием "В каменном море" ("Im steinernen Meer"). Она открывалась гимническим стихотворением поэта-натуралиста Юлиуса Харта (1859–1930) «Берлин» (!), написанным в 1897 г.

Дачный праздник {3}

Пестрыми гроздьями на длинных проводах Поразвесились лампочки над клумбочками, Над зелеными заборами, и с высоких столбов Светятся сквозь листья электрические бобы. На узеньких дорожках — жужжащий говор. Гремят барабаны, дудят жестяные Трубы, взлетают первые ракеты, А потом рассыпаются в серебряный дождь. Под троицыным деревом [6] пара за парой Топчутся по кругу, пилит скрипач [7] А дети смотрят, разинув рты. В синем вечере дальние облачки — Как будто дельфины с розовыми гребнями, [8] Одиноко застывшие в темном море.

Троицыно дерево— украшенная венками и лентами деревянная мачта во время праздника весны.

…пилит скрипач… — Эта строка в немецком оригинале — "Zu eines Geigers h"olzernem Gestreich" (т. е. "под деревянный инструмент скрипача") — вызывает ассоциации с образом смерти, которую на средневековых гравюрах часто изображали в виде скелета, играющего на скрипке.

Как будто дельфины с розовыми гребнями… — В христианской традиции дельфин является аллегорией Спасения. Дельфин символизировал Христа. Сравнение облаков со спящим дельфином может быть намеком на то, что Бог равнодушен ко всему происходящему на земле.

Поезда {4}

Клубы дыма, розовые, как весна, Быстрые выдохи из черных бронхов Паровозов, опускаются на могучую Реку, гремящую ледоходом. Зимний день, оседающий над простором, Далеко просвечен их огненным золотом Над снежной гладью, за которой в сумерках Красное солнце окунается за леса. Поезда грохочут по верстам, по насыпям, Режущим лес полосами дня. Дым их встает, как пламя, Разевая клюв под восточным ветром, И шумит к закату, как мощный гриф, Широкогрудый, золотоперый.

Берлин III {5}

Дымовые трубы меж землей и небом Взваливают и держат свой зимний груз — Сумрачную палату о черном куполе, Чей нижний край — как золотая ступень. Вдали, где Город иссякает в отливе Голых деревьев, домишек, сараев, заборов, И по мерзлым рельсам, пыжась и тужась, Только тащится длинный товарняк, — Там дыбится плитами погост для бедных, И покойники смотрят из своей дыры На красный закат, крепкий, как вино. Сидя под стеною, плечо к плечу, Они вяжут из сажи на голые черепа Колпаки для старой битвенной Марсельезы. [9]

Колпаки для старой битвенной Марсельезы. — Марсельеза — песня, сочиненная в 1792 г. во времена Французской революции Руже де Лилем и принесенная в Париж марсельскими волонтерами; национальный гимн Франции. Во времена Гейма среди рабочих Германии была популярна так называемая "Рабочая Марсельеза" Якоба Аудорфа, начинавшаяся словами "Вперед, кто уважает право и свободу!" ("Wohlan, wer Recht und Freiheit achtet!").

Фригийские колпаки красного цвета носили не только французские революционеры, но и корибанты, жрецы богини Кибелы, покровительницы городов.

Голод {6}

Он вбирается в пса и распяливает Его красные десны. Синий Язык наружу. Пес катается в пыли, Из песка выгрызая сохлые травки. Его глотка — как разинутые ворота, Сквозь них по капле всачивается жар И жжет желудок. А потом ледяная Рука ему сдавливает огненный пищевод. Он бредет сквозь дым. Солнце — пятно, Печная пасть. Зеленый полумесяц Пляшет перед взглядом. А вот — исчез. Осталась черная дыра леденящего Холода. Он падает, и он еще чувствует Железный ужас, стискивающий гортань.

Арестанты I {7}

По дороге, по рытвинам, дробный шаг — Колонна арестантов марш-марш домой, Через мерзлое поле, в огромный гроб, Как бойня, углами в серую муть. Ветер свищет. Буря поет. Они гонят кучку жухлой листвы. Стража — позади. У пояса звяк — Железные ключи на железном кольце. Широкие ворота разеваются до небес И опять смыкаются. Ржавчина дня Изъедает запад. В мутной синеве Дрожит звезда — колотит мороз. У дороги два дерева в полумгле, [10] Скрюченные и вздутые два ствола. И на лбу у калеки, черный и кривой, Крепчает рог и тянется ввысь.

У дороги два дерева в полумгле… — В немецком оригинале заключительная строфа сонета отсылает к одному из писем Винсента Ван Гога, в котором художник описывал деревья в окрестности Сен-Реми: "Первое дерево — это гигантский ствол, в который ударила молния, расколов его на две части; боковой побег все еще торчит вверх, выпуская поток темнозеленых иголок. Это мрачный великан, побежденный герой, — его можно рассматривать как живое существо" ( Van Gogh. V.Briefe. В., 1911).

Арестанты II {8}

Шагают по двору в узком кругу. Шарят глазами холодное пространство. Взгляд ищет поля, взгляд ищет дерева И отскакивает от голых и белых стен. Круг за кругом черные следы, Как будто мельничное вращается колесо. [11] И как монашеское темя — Середина двора — голая и белая. Дождь моросит на короткие куртки. Серые стены уходят ввысь: Маленькие окошки, ящичные заслонки, Как черные соты в пчелином улье. Конец. Их гонят, как овец под стрижку, Серая спина за серой спиной, В стойла. А во двор доносится с лестниц Тупой перестук деревянных башмаков.

Как будто мельничное вращается колесо. — В большинстве стихотворений Гейма образ мельницы является метафорой однообразия и бессмысленности жизни, находящейся во власти могущественных и неодолимых сил. (Так же как и сравнение арестантов с животными в заключительной строфе сонета.)

Бог города {9}

Он расселся на всех домах квартала. Черные ветры овевают его чело. Ярым взором он всматривается вдаль, Где в полях разбрелись дома окраин. Красным брюхом он лоснится в закате. Вкруг, пав ниц, ему молятся города. Несчетные колокольни Темным морем плещут в Ваалов слух. [12] Пляскою корибантов [13] Музыка миллионов грохочет в улицах. Дым из труб, облака над фабриками Синим ладаном всплывают к его ноздрям. Буря беснуется в его глазницах. Темный вечер съела черная ночь. Волосы от ярости встали дыбом, И с каждого коршуном взметается гроза. [14] Кулаки у него — мясничьи. Он трясет ими тьму, и море огней Разливается по улицам, [15] жаркой гарью Выедая дома до запоздалой зари.

Темным морем плещут в Ваалов слух. — Ваал — в западносемитской мифологии одно из наиболее употребимых прозвищ богов отдельных городов. Наибольшим распространением пользовался культ Баала — бога бури, грома и молний. Известны изображения Баала в виде быка или воина, восседающего на облаке и поражающего землю молнией-копьем. В эпоху эллинизма отождествлялся с Зевсом.

Пляскою корибантов… — Корибанты в греческой мифологии спутники и служители великой матери богов Реи-Кибелы, фригийской богини плодородия. Культ Кибелы носил экстатический характер: богиня требовала от своих служителей полного подчинения ей, забвения себя в экстазе. Зачастую жрецы Кибелы наносили друг другу кровавые раны или оскопляли себя во имя богини, уходя из мира обыденной жизни. Позже Кибела стала почитаться как защитница городов (изображалась в венце со стенными зубчиками) и покровительница их благосостояния. Корибанты — одна из излюбленных метафор Ф. Ницше, которой он обозначает людей толпы.

И с каждого коршуном взметается гроза. — Во многих религиях птицей бога выступает орел. Он сопровождает, к примеру Зевса. У Данте орел — это птица Христа, он символизирует Вознесение. Гейм заменяет орла коршуном — поедателем падали.

…море огней / Разливается по улицам… — Реминисценция на Апокалипсис (ср. падение Вавилона: Откр 18); мотив, который особенно часто встречается в стихотворениях Артюра Рембо.

Окраина {10}

В трущобе, в переулочном мусоре, Где большая луна протискивается в вонь, С низменного неба свисая, точно Исполинский череп, белый и мертвый, — Там сидят они теплой летней ночью, Выкарабкавшиеся из подземных нор, В отребьях, расползающихся по швам, Из которых пухнет водяночное тело. Беззубый рот пережевывает десны, Черными обрубками вздымаются руки. Сумасшедший на корточках гнусавит песню. У старика на темени белеет проказа. Дети с переломанными руками и ногами Скачут, как блохи, на костылях И ковыляют, один другого громче У чужого прохожего клянча грош. Из харчевни воняет рыбой. Нищие злобно смотрят на кучи костей. Они кормят потрохами слепца, А он отплевывается на черную рубаху. Старики утоляют своих старух В канавах под мутным фонарным светом. Тощие младенцы в трухлявых люльках Пищат вперебой, ищут ссохшуюся грудь. Слепой шарманщик на широкой черной подстилке Ручкою накручивает "Карманьолу", [16] А хромой с перевязанною ногою пляшет, Сухо прищелкивая ложечками в руке. Из глубоких дыр ползут самые дряхлые, На лбах — фонарики, как у горняков: Хилые бродяги, Рука на посохе — кожа да кости. Ночь светлеет. Колокола колоколен Звонят ко всенощной нищенским грехам. Отпирают двери. В темном проеме — Бесполые головы, морщинистые от снов. Над крутой лестницей хозяйское знамя — Мертвая голова и скрещенные берцы. Заглянешь — увидишь: спят, где повязал их И переломал их адский аркан. [17] В городских воротах, напыжив брюхо, Карлик стоит, красуясь во всем красном, И смотрит в зеленый небесный колокол, Где неслышно мчится за метеором метеор. [18]

" Карманьола" — песня и танец времен Французской революции.

Аркан— в алхимии — волшебный элексир.

Где неслышно мчится за метеором метеор. — В мае 1910 г. в небе наблюдалась комета Галлея. Строчка, возможно, является аллюзией на это событие.

1 2 3 4 5 6 7 8