Античный город
Шрифт:
А чем, собственно, отличается унижение таланта перед спонсором ли, государственным ли чиновником или политической кликой (мы знаем режимы, в которых и сегодня творческий человек, чтобы иметь возможность хоть как-то самореализоваться, вынужден отдаваться под патронат правящей партии) от римской клиентелы? Ведь и тут, и там талант не может оставить о себе никакой памяти без проституирования…
Да и другие, несовместимые с клиентскими отношениями, формы отъятия Римом чужого труда и таланта не могли не порождать протест.
А впрочем, нужно отдать справедливость, были и такие, кто обходился без всякого насилия над собой, кто искренне почитал Рим своим новым отечеством. Среди них бывшие рабы, отпущенные на волю, – и упомянутый здесь Полибий, после победы в Македонской войне взятый в качестве заложника; и первый римский писатель Ливий Андроник (ок. 284 – ок. 204 до н. э.), которого привезли в Рим после разграбления Тарента в 272 г. до н. э.; и после падения Карфагена вывезенный из Африки в качестве раба Публий Теренций Африканец (194—159 до н. э.), ставший вторым, после Плавта, комедиографом Рима… и многие, многие другие. Так что способность организовать и обеспечить своему полису регулярный приток дополнительных дивидендов (измеряемых не одним только золотом, но и трудами обессмертивших и своё собственное имя, и имя Рима мыслителей, поэтов и, конечно же, правоведов) – это фундаментальное свойство, больше того, – это одно из системообразующих начал римского права.
Добавим сюда и бесчисленное множество тех безвестных, кому вверялось воспитание детей и юношества; многие из них (в особенности домашние учителя) тоже были рабами, но, прививая своим воспитанникам, которые, собственно, и становились этими поэтами, мыслителями, юристами, великие ценности Рима, сами искренне верили в них. И эта вера во многом тоже порождалась римским законом.
Именно эта способность приносить какие-то дополнительные дивиденды Вечному городу и есть одна из основных составляющих той полумистической ауры, которая постоянно витала над римским правом, его сакральности. Но она, конечно же, сокрыта от взгляда; на поверхность явлений эта составляющая проступает только как способность непознанными таинственными путями увеличивать реальную отдачу от собственного труда, энергии и таланта избранного (богами, историей, кем-то ещё?) народа Рима.
Без исключения все – и то, что само рождается в этом уникальном городе, и что производится им самим, и что честным обменом стекается в него изо всех окрестностей, словом, каким-то образом оказывается в его нераздельном владении – предстаёт как прямой результат собственных усилий его и только его граждан. А значит, это они сами оказываются – нет, не обладателями божественного дара, но естественными носителями атрибутивного лишь немногим свойства получать куда больший эффект от вложенных трудов, чем все остальные, на первый взгляд, пытающиеся делать то же самое. Словом, создаётся иллюзия того, что это магия победительного города и собственные заслуги его талантливых обитателей выделяют их из общего ряда обыкновенных посредственностей, кто большей частью вообще без толку топчет землю. Это они сами более организованы и рациональны, это они сами более трудолюбивы и трудоспособны, это они сами более рачительны и разумны, а значит, и большая отдача – это ничто иное, как вполне закономерный и прогнозируемый результат их собственных стараний.
Разумеется, такой результат не может не увеличивать уважение римлян к самим себе, к своему труду, их гордость за родной город, истовую веру во все его институты… не может не порождать священный трепет перед его законом.
Любой институт цивилизованного государства оказывает какое-то скрытое влияние на формирование умов его граждан. Следствием становления своеобразного культа закона было то, что абсолютно правыми, (правильными, справедливыми, праведными) становились притязания Рима не только на то, что уже вошло в его пределы, но и на все остающееся за чертой достижимого. Ведь если только им дано наиболее эффективно и рационально распорядиться тем, что делает сильным государство и его граждан, то почему не свершить справедливость, передав все под руку Рима? Поэтому даже откровенный грабёж побеждённых начинал вызывать нравственное отторжение только тогда, когда он переходил какие-то границы, – в «разумных» же пределах он служил лишь утверждению величия города.
Изобильный поток драгоценных металлов, захваченных художественных произведений и прочих ценностей непрерывно шёл теперь к Риму из завоёванных земель. Львиная доля добычи поступала в государственную казну, в особенности в виде несметного количества золота и серебра, сдаваемого различными полководцами при возвращении из удачных походов во время разрешённых им триумфов. Плутарх, изображая триумф Эмилия Павла в 168 [210] г. до н. э. после его победы над Персеем, говорит, что в течение трёх дней его войска проносили перед народом художественные вещи. С утра дотемна на двухстах пятидесяти колесницах везли захваченные у врага статуи, картины и гигантские изваяния, проезжало множество повозок с самым красивым и дорогим македонским оружием, проносили 750 сосудов по три таланта каждый с серебром, 77 сосудов с золотом и множество драгоценных предметов, захваченных в Греции. Ценности, сданные знаменитым полководцем в казну, давали возможность не собирать прямой налог в течение многих лет. Благодаря этому римское казначейство не только быстро расплатилось со всеми своими долгами, но и в состоянии было из своих избытков ежегодно отпускать громадные суммы на разного рода дорогие сооружения и постройки.
210
Плутарх. Эмилий Павел.XXXII—XXXIV.
Давно уже осталось в прошлом то время, когда основной добычей победителя было оружие, скот и пленники. Во время триумфов Цезаря только его солдаты получили по пять тысяч денариев. Ещё недавно славившийся своей суровой аскетичностью Город начинает входить во вкус богатства, роскошь уже перестаёт шокировать, излишества становятся нормой. Когда-то Корнелий Руфин, предок Суллы, бывший диктатором и дважды консулом, был вычеркнут цензором из списка сенаторов только за то, что у него в доме была серебряная посуда. Но уже во время войны с Ганнибалом на одного из легатов Сципиона, Племиния, который командовал войсками в южной Италии, в римский Сенат поступили жалобы от союзных городов о том, что он беззастенчиво обирал их, не стесняя себя даже святотатственным ограблением храмовых сокровищ. Сенат был вынужден послать на юг целую комиссию, и в результате проведённого ею расследования Племиний был отправлен в цепях в Рим. [211]
211
Тит Ливий. История Рима от основания Города.XXIX, 9,1; 16,4; 17,10—21,12.
Нужно ли удивляться, что «всеобщий товарный эквивалент» дефицита правоспособности всех тех, кто не имел прав римского гражданина, заставил союзные Риму города в 88 г. до н. э. взяться за оружие. Повстанцы вздумали создать свою федерацию в южной Италии, главой которой стал бы уже новый Рим, Корфиниум, переименованный ими в Италию. В этой федерации все города и их граждане имели бы равные права, форум нового центра должен был служить общим форумом, Сенат – общим Сенатом, а консулы и преторы (по числу римских) – общими верховными магистратами. Впрочем, справедливость требует сказать, что Рим и его институты – это скорее некий эвфемизм, нежели точный образ. Ведь, сбросив его иго и восторжествовав над ним, ещё более великая раса ещё более «свободных» людей без сомнения сумела бы разглядеть во вчерашних повелителях народов следы всё той же низменной природы, которая отличает пусть и незаслуженно возвеличенного, но всё же остающегося неполноценным раба от того, кто на самом деле достоин всей полноты гражданских прав. Поэтому конечно же не сам Город, но его дух входит в сознание и чуть ли не в генетику всех, кто подпадает под его влияние.
Как бы то ни было подавление восстания потребовало напряжения всех сил Рима и участия лучших его полководцев, в том числе Мария и Суллы; в результате Рим оказался принуждён к уступкам, и, как уже было сказано, все граждане Италии (за исключением транспаданской Галлии, жители которой получат гражданство только от Цезаря) были, наконец, уравнены в правах.
Но и это уравнение не привело к миру и согласию, ибо послужило стимулом лишь к дальнейшим завоеваниям, к появлению новых ещё более обширных контингентов неравноправных…