Античный город
Шрифт:
Кстати сказать, Рим того времени весьма чувствителен к слову, поэтов учат наизусть, начитанность становится качеством, формирующим достоинство, в богатых домах создаются огромные библиотеки (про одного богача говорили, что в его доме столько книг, вернее сказать, свитков, что ему хватило бы на всю жизнь читать только одни заглавия), способность блеснуть литературной образованностью становится модой. А это значит, что слово поэта уже не остаётся не услышанным. Кстати, Вергилий становится знаменитым уже при жизни; говорят, что когда он входил в театр читать свои стихи, граждане оказывали ему почести, подобавшие самому принцепсу. После же его смерти иды октября – день смерти поэта – становятся священным днём.
К слову, у римлян, несмотря на отсутствие книгопечатания, книжное дело было очень развито, книжные лавки встречались даже в самых отдалённых
Кроме книг, Рим не испытывал недостатка и в периодических изданиях. Так, «Ежедневный вестник римского народа» распространялся не только в самой столице, но и выписывался в провинцию. Понятно, что и официальные издания не оставались неравнодушными к воспитанию в гражданах должных чувств к своему государству, но, разумеется, делали это по-своему. Впрочем, если уж говорить об официальных органах, не следует забывать и о цензуре; многие сочинения уже той далёкой поры проходили через неё, и если что-то в них вызывало её недовольство, они попросту сжигались, а с автора взыскивался штраф. Словом, к формированию государственного мифа были причастны не только такие величины, как родоначальник римского эпоса Квинт Энний, Вергилий, Гораций, Тит Ливий и другие, но и безымянные чиновники известных государственных ведомств.
Впрочем, необходимо подчеркнуть, что привлекательность «римского мифа» объясняется не только тем, что к его формированию причастны лучшие литературные силы того времени; миф строится на основе высоких моральных идеалов, традиционно исповедуемых римским обществом. Главная его составляющая – это утверждение нравственного превосходства Рима над всеми народами, а перед этим утверждением – в особенности когда ему придаётся предельно отточенная литературная форма – устоять решительно невозможно. Нет, наверное, ни одного народа на свете, который не хотел бы верить в то, что он – лучший из всех. Кстати, именно глубокая убеждённость в своём моральном превосходстве, в неукоснительном соблюдении Римом всех заключённых договоров, верности всем взятым на себя обязательствам рождала веру его граждан в чисто оборонительный характер всех войн, ведомых их отечеством, в нравственную обоснованность всех его завоеваний.
Осаждённая Самнием Капуя обратилась за помощью к Риму. Последний был связан договором, который обязывал обе стороны воздерживаться от вмешательства в конфликты с третьими силами. Поэтому перспективе обрушить на себя гнев богов за нарушение условий мира противостала необходимость покровительства всем, кто ищет защиты у города, ставшего оплотом справедливости. Победил нравственный довод – необходимость оказания помощи тем, кто, ища защиты, добровольно становится под сень римских законов. И не следует видеть ни в римском Сенате, втянувшем город в череду страшных самнитских войн, ни в одобрявшем его начинания Форуме сплошь одних только циников, думавших на самом деле лишь о нежданно подвернувшейся возможности отхватить райские земли Кампании. Римский гражданин того времени часто служил образцом суровой нравственной добродетели даже для врагов. (А если эта добродетель время от времени вознаграждается богами, то что же в том плохого?)
§ 5. Государственный миф как оружие
Заметим ещё одно обстоятельство, которое с особой наглядностью проявляется в наши дни, – любая война – это противостояние не только вооружённых контингентов, арсеналов и экономических систем, но ещё и тех ценностей, которыми руководствуются противоборствующие стороны, в частности, основ национальной морали. Восторжествование над своим противником на поле боя не приносит практически ничего, если тот не подавлен морально, не побеждён в информационном противостоянии; только идеологическая победа способна обеспечить дипломатическое закрепление военных результатов.
Наверное, каждому народу свойственна глубокая убеждённость в том, что все войны, в которых он участвует, спровоцированы его вероломными врагами. Отсюда все его действия – это только оборона, или, говоря более высоким слогом, – защита отечества от происков коварного недруга. И даже там, где отечество на несколько ходов опережает своего противника в развёртывании собственных сил и нанесении первого удара, всё объясняется только одним – желанием воспрепятствовать подготавливаемой им агрессии. Все это легко понять, ибо человеку свойственно верить, что он идёт не на грабительскую захватническую войну, но на жертвенный подвиг, что правда и боги исключительно на его стороне, поэтому даже смерть его будет вознаграждена благодарной памятью потомков.
Но есть и другое – «внешнеполитическое» – измерение этой же проблемы. Победа обеспечивается опережением в мобилизации не только материальных ресурсов государства, но и всех духовных сил нации; кроме того, необходимо привлечение на свою сторону и такой властной стихии, как общественное мнение, – словом, прежде всего враг должен быть подавлен нравственным превосходством. И вот здесь уместно напомнить то, о чём уже говорилось ранее. Уважение закона, законопослушание – это одно из необходимых условий (и закономерный результат) развития античного полиса, преодолевшего тот рубеж, который ставит его на путь завоеваний. Без подобного отношения граждан к закону своего города его шансы в борьбе за гегемонию исчезают, поэтому при прочих равных именно оно может стать решающим фактором победы над своими соперниками. Между тем Рим выделялся из общего ряда и в этом аспекте: ему было свойственно не просто уважительное отношение к праву – настоящий культ закона царил здесь. Впрочем, культ, наверное, не совсем то слово, ибо всё-таки правильней было бы говорить о подлинной культуре права. Культура же закона имеет своим следствием то обстоятельство, что этому городу и в самом деле оказывается присущей куда большая верность принимаемым на себя обязательствам и заключаемым договорам, чем многим его противникам и союзникам.
Конечно, немалую роль в этом играло и то, что римский закон, как уже было сказано, обеспечивал прежде всего господствующее положение Рима и привилегии римлян, поэтому строгое следование его установлениям не требовало насилия над собой ни у самого города, ни у его гражданина. Но даже и при этом подчинение закону не может не вызывать уважение, ибо обычай того времени не видит ничего удивительного, когда победитель бросает на чашу фальшивых весов ещё и свой меч. Словом, это достойное великого государства качество не могло не вносить моральный фактор также и во внешнюю политику Рима, делать её этически более состоятельной и выигрышной. Моральный же фактор, как уже сказано, на всякой войне играет далеко не последнюю роль, поэтому нравственное превосходство внешней политики Рима со временем само становится одним из слагающих победы.
Мы уже говорили о том, что римский закон, трудами экзальтированных правоведов возвеличенный до абсолютной вершины государственного разума, становился оружием, ибо служил формой (не только нравственного) суда над миром. Но ведь никакой суд не вправе ограничиться одной оценкой, его вердикт обязан быть исполнен, поэтому даже там, где нет сознательного посягательства на чужой обычай, подобная абсолютизация являет собой род скрытого разложения чужой государственности, подрыва чужого суверенитета. Впрочем, одним только этим его «внешнеполитическая» функция отнюдь не могла ограничиться, ибо представляемый как нечто наднациональное, не связанное с историей, верой, традициями одного народа, он становился опасным инфильтратом, размывающим культурную самоидентификацию всех других, которые оказывались в сфере его влияния или прямого действия. Теперь точно таким же, только куда более действенным и опасным, оружием становился и «римский миф». Его функция – это не только мобилизация дополнительного нравственного ресурса своего лагеря, но и прямое разложение противника, формирование в его собственных рядах проримской партии, проще сказать, той самой «пятой колонны», которая, даже не принимая участия в непосредственном военном противостоянии, уже самим фактом своего существования оказывает сильное давление на неприятеля, способствует существенному ослаблению его усилий.