Шрифт:
Алексей Смирнов
Антигримаса,
или Осторожно, март!
Гадалка нагадала Ейвину, что у него все, в общем-то, сложится в жизни неплохо, когда бы не март. "Вот месяца марта - берегись" - так она его напутствовала, забирая денежку.
"Март?- внутренне удивился суеверный Ейвин.
– Надо же, какая напасть".
И он стал вспоминать все прошлые марты, надеясь приплести к ним те немногие неприятности, что с ним, как и с каждым, случались. Но приурочить что бы то ни было именно к марту ему не удалось. Пару раз Ейвину почудилось, что он вышел на след, однако пристрастный анализ разрушал его построения.
А март был на носу. Ейвину пришло в голову, что он никогда не жаловал эту пору. Зима и так по сути своей дрянь, а тут еще
Ейвин справился по календарю насчет числа, узнал, что нынче - февраля двадцать четвертое. "Пожалуй, - решил он, - стоит уладить все дела загодя. Чтобы не осталось ничего важного, ничего сомнительного, на чем можно поскользнуться". И он немедленно взялся за работу. Правда, улаживать было нечего. Дела служебные шли гладко, дела семейные - за отсутствием семьи тоже. Квартира застрахована, она же - на сигнализации и за двумя железными дверями, есть и скромные сбережения. Друзья и знакомые? Симпатичные люди без камней за пазухой и ножей за поясом. Женщины? Иногда, без взаимных претензий. А! Вот! Здоровье!
Ейвин отправился в поликлинику, наплел с три короба насчет вымышленной поездки куда-то - дескать, нуждается в полном обследовании, которое и получил, и выяснил, что отклонений в нем не замечено. Не пошел к одному только психиатру: тот полез бы раскапывать старые комплексы, а Ейвин хорошо про них знал и без врача. Комплексы глухо бухтели, Ейвин, если они слишком уж наглели, орошал их грибным рациональным дождичком, и все становилось нормально.
Но все-таки кое-что он предпринял: всем подряд написал письма, застраховал, в дополнение к квартире, собственную жизнь, составил завещание, приобрел газовый пистолет, заглянул в церковь, где и покаялся. И образок купил, повесил на стену. На упаковках с пищевыми продуктами внимательно отслеживал дату изготовления и срок реализации. Перестал пользоваться легковым транспортом, полагая, что грузовой общественный - надежнее. И вообще ходил с опущенным взором, так как не мог исключить вредоносности постороннего глаза.
Надо же было такому случиться, что именно 1 марта его пригласили в гости. Ожидались только свои, посиделки предполагались безобидные - никаких кабаков и девок, избави Бог, культурно-разморенное едье и питье под забытых бардов. Суеверный Ейвин все же был не до такой степени труслив, чтобы отказаться. Не лежать же целый месяц пластом на кровати, глядя в потолок, который запросто может обрушиться. Он оделся почище и пошел, купил по дороге букетик каких-то цветочков - Ейвин не разбирался в растениях. Ему показалось, что красивые. И хозяйке показалось, что красивые: так она сказала. И убрала подальше: цветочки, выбранные Ейвиным, дарили одним покойникам.
Подоспело время кушать, все расселись, нашлепали салатов, нацедили беленькой. Ейвин потянулся за салфеткой, чтобы защитить свои светлые брюки, и с ужасом заметил на правом бедре непристойное, необъяснимо крупное пятно. Именно что вляпался во что-то - бедром, а не прислонился, не капнул. Откуда оно взялось? Аккуратный Ейвин не мог не обратить на него внимания и уж, конечно, не надел бы в гости таких брюк. Дефект нуждался в срочной маскировке, и потому Ейвин развернул салфетку полностью и постелил с правым креном. Но ему казалось, что омерзительная клякса видна и сквозь крахмальную белоснежную ткань.
Разумеется, пришлось отказаться от танцев. Покурить Ейвин выходил бочком, прихватывая себя за бедро и тетарально морщась: разболелся, знаете ли, тазобедренный сустав. Работа-то сидячая! Сидим вот и заплываем жиром, костенеем в солях, а любовь к производственной гимнастике умерла нерожденной. Исподтишка Ейвин ощупывал пятно: оно ощущалось жирным и влажным; после он украдкой нюхал пальцы и хмурился: запах был слабый, но неприятный, неприличной разновидности. В конце концов пятно настолько растревожило Ейвина, что он укрылся в туалете, где приспустил брюки и принялся жадно исследовать дефект. Прежде всего он отметил, что сама по себе нога совершенно чистая. Зато брючина пропиталась неизвестной пакостью насквозь, с шелковой подкладкой вместе. Примостившись поудобнее, Ейвин согнулся и теперь уже в полную силу, с проникновением в суть вещей внюхался в пятно. Явно рвотный компонент в аромате. Как он, Ейвин, добирался? Автобусом, понятно. Вот вам и безопасность общественного транспорта какая-то забулдыжная сволочь не сдержала харч.
Ейвин встал, глубоко вздохнул, застегнулся и вышел к гостям. Подманив пальцем хозяйку, он с застенчивой улыбкой попросил пятновыводитель. "Кто-то меня мазнул, а мне и невдомек!" - рассмеялся он непринужденно. Хозяйка, видевшая, откуда вышел Ейвин, внутренне усмехнулась, допуская, что этим "кем-то" мог быть в силу своей общеизвестной нелепости сам гость, но эта мысль никак не отразилась на ее лице. "Конечно, пойдемте!"- она подхватила Ейвина под локоть и проводила в ванную комнату, вручила пузырек. "Посыпьте, и пусть так побудет", - объяснила хозяйка. Ейвин снова улыбнулся - на сей раз в искреннем восторге - и шумно, облегченно выдохнул. Хозяйка чуть скривилась: воздушная струя пришлась ей прямо в лицо. И Ейвин подметил это мимическое движение.
Посыпая пятно порошком, он думал: "Отчего она поморщилась? Неужели у меня скверно пахнет изо рта? Наверно, да. Но почему? С зубами-то все в порядке, я недавно посетил стоматолога. И почистил их - перед выходом. И пососал в пути мятную конфету. Гастрит? Проверено, все чисто. Я даже заглотил эту кошмарную кишку с фонариком. Видно, в салате был чеснок. Почему же я его не распробовал? У меня очень тонкий вкус, обычно я сходу распознаю компоненты самых замысловатых блюд. Бог с этим, как бы там ни было, нужно принимать меры. Если дефект существует, он должен сделаться сокрытым".
И всю оставшуюся часть ужина Ейвин просидел, не разжимая рта. Ему мерещилось, что если к запаху, исходившему от пятна, на которое, кстати сказать, пятновыводитель действовал, похоже, весьма слабо, приложится гнусный запах изо рта, то это мигом заметят все окружающие. Они, будучи людьми воспитанными, ничего, естественно, вслух не скажут, но за спиной, за спиной... Он обвел взглядом стол и почувствовал небольшое облегчение: большинство гостей укушалось и закусилось так, что обоняние утратило наверняка, и на очереди стояло зрение. Тогда Ейвин украдкой скосил глаза на брючину, приподнял салфетку и оценил пятно: спасительный порошок, равномерно распределившись по поверхности последнего, скрывал неизвестную реальность. Плотно стиснув губы, Ейвин кивком извинился, выбрался из-за стола и вновь направился в ванную. Вооружился щеткой, начал чистить, и порошок постепенно сошел - побуревший, оскорбленный столь низким применением своей хваленой универсальности. А может быть, не было в грязном порошке оскорбленности, а сидело глубокое раскаяние: универсальность на поверку вышла липовой. Пятну ничего не сделалось.
"Домой", - подумал Ейвин. Дома он сможет достойно сокрыть неустранимые дефекты и избавиться от временных. Ему отчего-то показалось, что есть и другие, не выявленные до поры несовершенства. Скорее, скорее отсюда, пока не осрамился вконец.
В прихожей он, получив приглашение отведать десерт, отчаянно замахал руками. Скинул шлепанцы, нагнулся за ботинками... и в нос ему ударил жуткий запах. Ейвин сразу догадался, что пахнут именно его, а не чьи-то еще, ботинки. Это объяснялось очень просто: других ботинок под вешалкой не было. Ейвин явился первым, и единственные шлепанцы достались ему, а прочих пустили так, в чем пришли. Он взял двумя пальцами правый ботинок, осторожно перевернул, принюхался. Внешне все безупречно, правой ногой он ни на что не наступил. Обследовал левый: та же история. Пахло изнутри, теперь Ейвин знал это наверняка. Он медленно поднес ботинок поближе к лицу и практически полностью засунул в него свой нос; в эту секунду один из гостей, пошатываясь, возник на пороге. А Ейвин сидел на корточках и по-собачьи взирал на него снизу, в надетом на нос ботинке.