Антиквар
Шрифт:
— И правильно, пожалуй… — задумчиво протянул Смолин.
В конце концов, личность этого ботаника была не так уж и важна — дело десятое. Адрес, Шварц прав, нынче ни о чём не говорит: в наши весёлые времена в неприметной квартирке на пятом этаже убогой хрущёвки в насквозь пролетарском районе может обитать кто угодно, вовсе не обязательно и пролетарий — порой люди, способные себе позволить парочку «бентли», передвигаются исключительно на битом «жигуле», а вместо трёхэтажного коттеджа как раз и оборудуют внешне убогую квартирку на окраине. Всякое случается, глядя исключительно снаружи, ни за что не раскусишь, кто перед тобой…
— И правильно,
— А то, — сказал Шварц, играя «Смит-Вессоном». — Чтоб никакая падла не думала, что она тут самая хитрая. И окольными путями не заграбастала живопись. Может, с Кащеем потолковать откровенно?
— Во-первых, он всё же может оказаться ни при чём, — сказал Смолин, подумавши. — Мало ли какие совпадения… Ну, скажем, кто-то из преподов института искусств, будучи старым знакомым великого живописца, к вдове посылает Дашеньку с вареньем. Вполне возможно, кстати, он там преподавал и сам, старшее поколение — поголовно его друзья-кореша… А во-вторых, я с утра пытаюсь дозвониться до Кащея. Ещё и потому, что у него парочка моих орденов зависла. Только домашний молчит, а по трубе он постоянно недоступен. И народ не в курсе, куда патриарх подевался.
— В Манск он подевался, паскуда, — сказал Шварц с некоторыми проблесками умственного напряжения на лице. — Крепко он там к кому-то присосался, хорошие доски возит, а я до сих пор не вычислил, от кого…
— Ну, посмотрим, — сказал Смолин. — Если в Манске, значит, поехал он туда непременно с Ваней Жилиным, у того в Манске свой интерес, а значит…
Дверь приоткрылась, просунулась румяная щекастая физиономия, загорелая чуть ли не дочерна, с короткими пышными усами и гнутой трубочкой в зубах. По кабинету моментально распространился запах хорошего табака и спиртного.
— Здорово, жулики, — произнесла физиономия, приятно, хмельно улыбаясь. — Секреты обсуждаете или как?
— Какие там секреты… — вздохнул Смолин. — Заходи, Камрад, тебе-то мы всегда рады…
Дверь распахнулась вовсе уж широко, вслед за физиономией появился её обладатель, невысокий крепыш в выцветшем энцефалитном костюме и надраенных хромовых сапогах — Смолин мимолётно отметил, узрев начищенные прохаря, что Слава успел уже заскочить домой, в поле-то он хромачи жалеет, кирзой обходится.
Хрен с ними, с сапогами, и дедукцией на манер Холмса. Гораздо интереснее было то, что гость нёс достаточно объёмистую сумку — и держал её что-то очень уж осторожно, как будто там пребывало нечто хрупкое…
Кандидат исторических наук Слава Гонзиц (партийная кличка — Камрад) был не интеллигентом, а мужичком деловым и особой щепетильностью не парился. А потому всякий раз, возвращаясь с поля после летних археологических раскопок, приносил верным людям (то бишь Смолину) некоторую часть утаённых от Большой Науки находок — те вещички, коих, как он цинично говорил, в распоряжении означенной науки и так до хрена. Наука, считал он, своё и так возьмёт: какая разница, восемьдесят шесть классических тагарских кинжалов окажется в её распоряжении или всего семьдесят один? Всё равно те, кто успел, и так защитились, описали, ввели в научный обиход; с помощью давно известных предметов научной революции всё равно не устроишь, а значит, и скромный археолог может урвать от жизни некоторую толику материальных благ…
— Алкоголь есть? — вопросил Гонзиц, непринуждённо располагаясь в свободном кресле, но сумку пока что не открывая.
Смолин кивнул головой Шварцу. Тот моментально извлёк из стола едва початую бутылку коньячку, а Смолин выставил антикварный кидушный стаканчик и выложил пару шоколадок, разведя руками:
— Чем богаты… Мы-то за рулями…
Старательно наполнив стаканчик до краёв, археолог опростал его одним глотком, повертел:
— Опять старого жида ограбил?
— Па-апрашу в моем присутствии без антисемитизма, — сказал Смолин, ухмыляясь. — Будучи, как ты помнишь, евреем…
— А, ну да, я и запамятовал… — Гонзиц наплескал себе ещё, на сей раз половиночку. — Что, ещё одна рюмочка приплыла?
— Да нет, из старых запасов, — сказал Смолин. С этими серебряными стаканчиками, как иногда случается, получилась чистая комедия. Как неоднократно подчёркивалось, невозможно знать всё. Добрых лет двадцать в антикварном мире кружили эти серебряные чарочки с чернёными изображениями каких-то странноватых зданий — и их простодушно полагали обычными чарками, не особенно и хорошей работы (клейма третьеразрядных мастеров, многие из них даже в справочниках не значатся или обозначены там как «неизвестные»). А потом в одном из новых антикварных журналов бабахнула статья с цветными фотографиями — и вскинулся антикварный народ, словно получив шилом пониже спины. Оказалось, зовётся эта синагогальная утварь «кидушными стаканчиками» и в заграницах ценится чрезвычайно. Вот тут вот всякий и вспомнил, сколько этих самых «стопочек» он продал за последние годы по относительно бросовой цене. В закромах отыскалось кое-что, правда — у кого парочка, у кого с полдюжины. Но всё равно, если вспомнить, сколько их прошло, принеся прибыли процентов пятьдесят — в то время как, оказалось, взять можно было все пятьсот–шестьсот.
— Что лыбишься? — поинтересовался Смолин. — Али поразить чем хочешь, подземный умный крот?
— А чего ж не поразить-то… Местечко расчисть. Нет, поширше давай… Нервы крепкие? — Гонзиц, разделавшись с налитым, поднял оба указательных пальца. — Вот вам Стивен Кинг шантарского образца…
Он опустил обе руки в сумку, необычайно бережно поднял завёрнутый в белую тряпку округлый предмет, поставил его на стол и с рассчитанной медлительностью освободил от холстинки.
Шварц эмоционально матернулся. Смолин придвинулся поближе к столу, присмотрелся. На холстинке покоился бело-жёлтый человеческий череп без нижней челюсти и доброй половины верхних зубов. В затылке, на левой стороне красовалось штук семь квадратных отверстий, в правом виске был пролом определённо древнего происхождения. Гонзиц, легонько похлопывая черепушку по затылку, смотрел на присутствующих прямо-таки с гордостью.
— Ладно, — сказал Смолин. — Я заранее понимаю, что передо мной нечто из ряда вон выходящее — иначе б ты не пёр этого жмура за полтыщи вёрст… Просвещай тёмных, наука…
— Докладываю, — сказал Гонзиц. — Классическое скифьё. Покойный товарищ был, несомненно, если не вождём — а я всё же полагаю, что вождём, и намерен незамедлительно это обосновать, — то как минимум нешуточным богатырём наподобие скифского Илюхи Муромца…
— И из чего это вытекает? — осведомился Смолин, приглядываясь к дырам в черепушке. Было в них нечто знакомое…