Антикварий
Шрифт:
Когда Изабелла оглядывалась на события предшествовавшего дня, они вызывали в ней очень неприятные мысли. Она была обязана спасением своей жизни и жизни отца как раз тому, кому она менее всего хотела быть чем-либо обязанной, так как едва ли могла высказать ему даже обычную благодарность, не возбудив в нем надежд, опасных для них обоих. «Почему суждено мне принимать благодеяния, оказанные с таким большим риском, от человека, чью романтическую страсть я непрестанно старалась развеять? Почему случай дал ему это преимущество передо мной? И почему — ах, почему! — полуугасшее чувство в моей груди, вопреки трезвому рассудку, заставляет меня почти что ликовать от того, что все сложилось именно так? »
Поглощенная этими самообвинениями в своенравной прихоти, мисс Уордор увидела, что по аллее приближается не молодой и страшный для нее спаситель, а старый нищий, игравший такую видную роль в мелодраме вчерашнего вечера.
Она позвонила горничной.
— Приведи старика наверх!
Через минуту служанка вернулась.
— Он ни за что не хочет идти наверх, мисс! Говорит, что его грязные башмаки за всю его жизнь не ступали по ковру и — с соизволения божия — никогда и не будут. Не прикажете ли отвести его в людскую?
— Нет, погоди! Я хочу поговорить с ним. Где он? — спросила мисс Уордор, так как потеряла его из виду, когда он подошел к дому.
— Сидит на солнышке во дворе, на каменной скамье, под окном изразцовой гостиной.
— Скажи ему, чтоб подождал. Я сойду в гостиную и поговорю с ним через окно.
Она так и сделала и застала нищего полулежащим на скамье под окном. Эди Охилтри, как он ни был беден и стар, все же, по-видимому, сознавал благоприятное впечатление, производимое его высокой фигурой, властными чертами, длинными седыми волосами и огромной белой бородой. О нем говорили, что его редко можно было увидеть в позе, которая не показывала бы этих его личных достоинств в наиболее выгодном свете. В настоящую минуту, когда он сидел, откинувшись, на скамье, положив подле себя посох и суму и подняв краснощекое, хотя и морщинистое лицо к небу, куда был устремлен внимательный взор его серых глаз, в которых светились житейская мудрость и сарказм, когда он затем быстро оглядел двор и снова поднял глаза, — он мог бы послужить художнику моделью старого философа школы циников, размышляющего о тщете всех людских потуг, о быстротечности всего земного и возносящего взор к единственному источнику, из которого человек может черпать непреходящее благо. Молодая леди, чья высокая и изящная фигура появилась в открытом окне, за решеткой, какими защищали, по обычаю старины, нижние окна замков, представляла иной интерес и при романтически настроенном воображении могла быть принята за пленную деву, повествующую о своих страданиях паломнику, чтобы он мог воззвать к благородству любого встреченного в пути рыцаря, дабы тот освободил ее из тяжкой неволи.
Высказав в выражениях, казавшихся ей наиболее подходящими, свою благодарность, которую нищий отклонил как далеко превышающую его заслуги, мисс Уордор заговорила языком, который, как она полагала, должен был лучше доходить до сердца старика. Она не знает, сказала молодая леди, что именно отец собирается сделать для того, кто их спас, но, несомненно, сэр Артур избавит его от всяких забот до скончания его дней. И если он хочет жить в замке, она сама даст распоряжение…
Старик улыбнулся и покачал головой.
— Я только злил бы и позорил ваших важных слуг, миледи, а я не припомню, чтобы позорил кого-нибудь за всю свою жизнь.
— Сэр Артур дал бы строгий приказ…
— Вы очень милостивы, и я вам верю. Но бывает такое, над чем никакой хозяин не властен. Сэр Артур, конечно, запретил бы слугам прикасаться ко мне (да я и не думаю, чтобы кто-нибудь из них отважился), он также приказал бы им давать мне миску каши и кусок мяса. Но разве сэр Артур мог бы запретить им трепать языком и подмигивать за моей спиной? Может он заставить их подносить мне пищу с ласковым лицом, чтобы она хорошо переваривалась? Заставит он их обходиться без шуточек и насмешек, которые для человека хуже прямой брани? Опять же, я самый праздный и неряшливый старик на свете. Я не могу соблюдать часы еды и сна. И, сказать по правде, я служил бы дурным примером в порядочном доме.
— Ну хорошо, Эди; а что ты скажешь, если тебя поселят в славном маленьком коттедже с садом? Каждый день обед, а работы никакой, только покопаться в саду, если придет охота.
— И вы думаете, это часто будет, миледи? Может, ни разу от Сретенья до Рождества! И пусть даже для меня все делают другие, как для самого сэра Артура, я не вытерпел бы такой жизни — сидеть сложа руки на одном месте и ночь за ночью видеть над головой все те же балки и стропила. А потом мой нрав хорош только для нищего бродяги, потому как на его слова никто не обижается. У сэра Артура, вы знаете, свои причуды, и я стал бы высмеивать, а то и передразнивать его. Вы бы рассердились, и тогда мне впору было бы только повеситься.
— Ну, у тебя особые права, — сказала Изабелла. — Мы предоставили бы тебе достаточную свободу. Поэтому лучше позволь нам заботиться о тебе. Вспомни о своих летах!
— Ну, я еще не настолько сдал, — ответил нищий. — Вчера мне порядком досталось, а вот нынче я опять как рыба в воде. Эх, что бы все стали делать без старого Эди Охилтри, который переносит новости и прибаутки с фермы на ферму, угощает девушек имбирными пряниками, парням помогает чинить скрипки, а хозяйкам — сковороды, ребятишкам делает мечи и гренадерские кивера, выводит блох, лечит коров и лошадей, знает больше старых песен и сказок, чем кто-либо во всей округе, и, придя в дом, всех умеет насмешить. Честное слово, миледи, я не могу отказаться от своего призвания! Это была бы потеря для всего честного народа.
— Что ж, Эди, если ты считаешь себя таким значительным лицом, что тебя не соблазняет независимое положение…
— Нет, нет, мисс, как раз сейчас я куда независимее, — ответил старик. — Я нигде не прошу большего, чем обед или даже только кусок мяса. И если мне отказывают в одном месте, я получаю в другом. Выходит, что я завишу не от какого-либо одного человека, а от всех сразу.
— Ну хорошо, только обещай дать мне знать, если захочешь осесть на месте, когда постареешь и тебе трудно станет совершать обычные обходы. А пока возьми это!
— Нет, нет, миледи! Я не беру много за один раз — это против наших правил. И еще… может быть, невежливо повторять такие вещи… говорят, что с денежками у самого сэра Артура сейчас туго и что он изрядно запутался со своими свинцовыми и медными рудниками.
Изабелла уже и раньше с тревогой догадывалась о таком положении дел, но была потрясена, услышав, что затруднения ее отца стали предметом людских пересудов. Да разве сплетня когда-нибудь упустит такую легкую добычу, как неудачи хорошего человека, как падение могущественного или разорение состоятельного!
Мисс Уордор глубоко вздохнула.
— Что бы люди ни говорили, Эди, мы еще достаточно богаты, чтобы платить долги, а наш долг перед тобой — один из главнейших. И я настаиваю: возьми то, что я тебе даю.
— Чтоб меня ночью ограбили и убили в пустынном месте? Или — еще хуже — живи и постоянно этого жди? Я… — Он понизил голос до шепота и пристально поглядел кругом. — Я ведь не без гроша за душой. И хоть я помру в какой-нибудь канаве, люди найдут зашитыми в моем старом голубом плаще деньги, чтобы похоронить меня по-христиански да еще угостить парней и девушек, что пойдут за гробом. На это дело наберется, а больше мне не нужно. Если бы случилось, что я стал менять бумажку, то, как вы думаете, нашлись бы после этого такие дураки, чтобы подавать мне милостыню? Все бы мигом узнали, что старый Эди разбогател, и тогда, будьте покойны, я мог бы выплакать все сердце — и никто не бросил бы мне кости или монеты в два пенса.