Антикварий
Шрифт:
Прижатый к стене любопытством старого джентльмена, Ловел решил, что лучше всего будет оставить его в заблуждении, в котором никто, кроме самого мистера Олдбока, не был виноват.
— Временами я бываю так глуп, — ответил он, — что лелею подобные надежды.
— Ах, бедняга! Ничего не может быть печальнее, если только вы, как это иногда случается с молодыми людьми, не вообразили себя влюбленным в какую-нибудь дрянную девчонку, что, как справедливо говорит Шекспир, значит спешить к смерти, бичеванию и повешению разом.
Он продолжал свои расспросы, причем иногда любезно брал на себя труд и отвечать на них. Увлекаясь археологическими разысканиями, добрейший джентльмен охотно строил теории на предпосылках, часто не дававших для этого надежного основания. И будучи, как, наверно, заметил читатель, достаточно самоуверен, он не терпел, чтобы его поправляли — как в области фактов, так и в области их оценки — даже лица, специально занимавшиеся вопросами, о которых он рассуждал. Поэтому он продолжал расписывать Ловелу его будущую литературную карьеру.
— С чего же вы думаете начать вашу писательскую деятельность? Впрочем, догадываюсь: поэзия, поэзия, нежная соблазнительница юности! Да, смущение в ваших глазах и жестах подтверждает это. А к какому виду поэзии вас влечет? Намерены ли вы воспарить на самые высоты Парнаса или порхать вокруг подножия этой горы?
— Я до сих пор пробовал перо лишь в нескольких лирических стихотворениях.
— Я так и предполагал: чистили перышки и порхали с ветки на ветку. Но, я уверен, вы готовитесь к более смелому полету. Заметьте, я отнюдь не рекомендую вам посвятить себя этому малоприбыльному занятию. Но вы говорите, что нисколько не зависите от переменчивых вкусов публики?
— Совершенно верно, — подтвердил Ловел.
— И что вы не намерены избрать более деятельный жизненный путь?
— Пока я решил так, — ответил молодой человек.
— В таком случае мне остается лишь предложить вам свой совет и помощь в выборе темы ваших работ. Я сам опубликовал два очерка в «Археологическом вестнике» и, таким образом, могу считать себя опытным автором. Одна работа — это критика хирновского издания Роберта Глостера, она была подписана «Исследователь». Вторая же, за подписью «Изыскатель», касалась одного места у Тацита. Могу упомянуть еще об одной статье в «Журнале для джентльменов», привлекшей в свое время немало внимания. Она была посвящена надписи Oelia Lelia. Подпись была «Эдип». Вы видите, я не новичок в делах сочинительства и владею его тайнами. Поэтому я не могу не понимать духа и интересов времени. Теперь я снова спрашиваю вас: с чего вы думаете начать?
— Я еще не думаю о печатании.
— Ну, это не годится! Во всех ваших начинаниях вы должны считаться с публикой, бояться ее. Давайте посмотрим… Сборник небольших стихотворений? .. Нет, такая поэзия обычно залеживается у книготорговца. Необходимо что-либо солидное и в то же время привлекательное. Только не романы или новомодные уродливые повести! Вы должны сразу прочно стать на ноги. Давайте посмотрим… Что вы думаете о настоящем эпическом произведении? О величественной исторической поэме в старом вкусе, плавно текущей на протяжении двенадцати или двадцати четырех песен? Сделаем так: я вам дам сюжет — пусть это будет битва между каледонцами и римлянами, «Каледониада», или пусть она называется «Отбитое вторжение». Такое заглавие подойдет к нынешнему вкусу и даст вам возможность включить кое-какие намеки на современность.
— Но вторжение Агриколы не было отбито!
— Не было. Но вы поэт и пользуетесь полной свободой. Вы так же мало связаны исторической правдой и правдоподобием, как сам Вергилий. Вы можете разбить римлян вопреки Тациту.
— И расположить лагерь Агриколы у Кема — забыл, как вы называете это место, — вопреки Эди Охилтри?
— «Ни слова более, коль любишь ты меня… » А все-таки, я полагаю, вы в обоих случаях, сами того не подозревая, могли бы оказаться совершенно правым наперекор тому историку и голубому плащу нищего.
— Прекрасный совет! Хорошо, я сделаю что могу. А вы не откажете мне в помощи по части сведений, касающихся местности.
— Ну, еще бы! Я напишу критические и исторические замечания к каждой песне и сам составлю общий план. Я не лишен поэтической жилки, мистер Ловел, только я никогда не мог писать стихи.
— Жаль, сэр, что вы не обладаете качеством, довольно существенным для занятий этим видом искусства.
— Существенным? Оно вовсе не существенно. Это чисто механическая часть работы. Человек может быть поэтом, не отмеривая спондеев и дактилей в подражание древним и не втискивая концов строк в рифмы, подобно тому как можно быть архитектором, не умея делать работу каменщика. Неужели вы думаете, что Палладий или Витрувий когда-либо таскали на лотке кирпичи?
— В таком случае у каждого стихотворения должно быть два автора: один — чтобы думать и намечать план, другой — чтобы его выполнять.
— Знаете, это было бы неплохо! Во всяком случае, проделаем опыт. Не скажу, чтобы я хотел выставлять свое имя перед публикой. Ну, а помощь ученого друга можно отметить в предисловии какой-нибудь пышной фразой, какая придет вам в голову. Я же совершенно чужд авторского тщеславия.
Ловела немало позабавило это заявление, плохо вязавшееся с той поспешностью, с какой его друг ухватился за возможность выступить перед читающей публикой, хотя бы и таким способом, при котором он как бы становился на запятки, вместо того чтобы сесть в карету. Антикварий же был бесконечно счастлив. Как многие люди, проводившие жизнь в безвестных литературных изысканиях, он питал тайную мечту блеснуть в печати. Но его порывы охлаждались приступами робости, боязнью критики и привычкой к лени и откладыванию в долгий ящик. «Однако, — мыслил он, — я могу, как второй Тевкр, выпускать стрелы из-за щита моего союзника. Если допустить, что он окажется не первоклассным поэтом, я нисколько не буду отвечать за его недостатки, а хорошие примечания могут в значительной мере уравновесить бледность текста. Но нет, он должен быть хорошим поэтом — у него истинно парнасская отрешенность: он редко отвечает на вопрос, пока его не повторят дважды; пьет кипящий чай, а ест, не замечая, что кладет в рот. Здесь налицо настоящий aestus note 98 , или awen note 99 уэльсских бардов, divinus afflatus note 100 , уносящее поэта за пределы подлунного мира. Его сновидения весьма характерны для «поэтического неистовства». Не забыть бы: пошлю сегодня Кексона посмотреть, чтобы наш гость задул на ночь свечу, — поэты и духовидцы бывают небрежны с огнем! » Обернувшись к спутнику, он возобновил разговор:
Note98
Порыв (лат.).
Note99
Наитие (кельт.).
Note100
Божественное вдохновение (лат.).
— Да, мой дорогой Ловел, вы получите исчерпывающие примечания. И я думаю, мы можем включить в «Дополнение» весь очерк о разбивке римских лагерей: это придаст работе большую ценность. Затем мы воскресим прекрасные старые формы, которые в наше время находятся в таком постыдном пренебрежении. Вы должны воззвать к музе, и, несомненно, она будет благосклонна к автору, который в отступнический век, подобно Абдиилу, блюдет верность древним формам поклонения. Затем нам нужно видение, в котором гений Каледонии явится Галгаку и покажет ему шествие подлинных шотландских монархов. А в примечаниях я нанесу удар Бойсу… Нет, этой темы мне не следует касаться теперь, когда сэру Артуру и без того предстоит много неприятностей. Но я уничтожу Оссиана, Макферсона и Мак-Криба.
— Однако нам надо подумать и о расходах по изданию книги, — сказал Ловел в надежде, что этот намек падет холодным дождем на рьяный пыл самозваного помощника.
— Расходы! — воскликнул мистер Олдбок, останавливаясь и машинально роясь в кармане. — Это верно… Я хотел бы что-нибудь сделать, но… А не издать ли книгу по подписке?
— Ни в коем случае! — ответил Ловел.
— Конечно, конечно! — охотно согласился антикварий. — Это несолидно. Но вот что я вам скажу: я знаю одного книготорговца, который считается с моим мнением, и мне кажется, что он рискнет бумагой и типографскими расходами. А я постараюсь продать для вас возможно больше экземпляров.