Антиквары
Шрифт:
Обернувшись к водителю спросил:
— И надолго тебе при такой езде машины хватит?
Парень покраснел и не нашелся, что ответить. Но скорость сразу сбавил.
— Я думаю на полгода, — продолжал Семен. — В лучшем случае — на девять месяцев. — Бугаев вдруг поймал себя на том, что почти слово в слово повторяет то, что когда-то при нем говорил одному водителю Корнилов. «А когда-то и вы майор, лихачили», — подумал он и улыбнулся. Шофер, наверное, поймал его улыбку в зеркале и сказал с обидой.
— Да ведь смешно, товарищ Бугаев, среди грузовиков тащиться. Машина оперативная...
— Смешно будет, когда срочный вызов,
Шофер вздохнул и совсем сбавил скорость.
Улица была широкой и просторной, дома стояли далеко друг от друга, не заслоняя солнца перед каждым — газоны и кусты, детские площадки. Не было сырых дворов- колодцев, теснящихся друг к другу каменных громад, толп народа на тротуарах. «Но вот что удивительно, — думал Бугаев, вместе со всем этим ушел и сам город, остались отдельно стоящие жилые кварталы, универсамы огромные холодные кинотеатры. Казалось бы, человеку стало удобнее и просторнее жить, а он едет в свободное время куда-нибудь в центр, прогуливается в толпе по Невскому или узкому Большому проспекту, идет в маленькую старую киношку, вместо того чтобы дышать свежим кондиционированным воздухом в кино театре, который в двух шагах от его дома. Нет на окраине улиц, по которым можно ходить часами разглядывая встречных прохожих, витрины магазинов рекламные огни, а в человеке, хоть и наслаждающемся преимуществом отдельной квартиры, осталась эта нужда в общении, даже в таком уличном немом общении».
Вспомнив про Невский, Бугаев вспомнил и о том, как лет шесть тому назад впервые арестовывал Гогу — поздно вечером в гардеробе ресторана «Север». Терехов взял от гардеробщика шубку приятельницы помог ей одеться, а потом небрежно завел руки за спину, намереваясь просунуть их в рукава дубленки которую держал наготове услужливый старик. Бугаев на несколько секунд опередил гардеробщика и защелкнул на Гогиных руках наручники. Шеф потом пожурил Семена за ненужное пижонство, но сам Гога оценил его ловкость и даже не стал сопротивляться. Сказал только:
— Ну Гога козел! Как тебя сделали — на раз!
Тогда Терехова арестовали за квартирные кражи. Было ему так же как и Бугаеву, двадцать восемь лет. Второй раз Семен брал Гогу тоже на Невском, в квартире его родителей рядом с Казанским собором. И опять за квартирную кражу у известного в городе коллекционера картин. В прихожей за раскрытой дверью стоял небольшой кожаный чемодан в котором лежали аккуратно упакованные сорок три акварели старого Петербурга. Причем некоторые из них были широко известны, репродуцированы в альбомах.
— Ну зачем они тебе, Терехов? — спросил Бугаев, с интересом рассматривая акварели во время обыска. — У нас не продашь — попадешься сразу. Неужели заграничного клиента нашел?
— Для себя, Семен Иванович, — криво усмехнулся Гога и показал глазами на плачущую мать. — Что ж вы, не могли подождать, пока маманя на службу уйдет?
— Мы же из уголовного розыска, Терехов, а не из бюро добрых услуг, — неудачно пошутил Бугаев, и Гога замкнулся. Рта больше не раскрыл. И потом на вопросы следователя отвечать отказался. Вину свою признал, а про то, что собирался делать с украденными акварелями, не сказал ни слова.
Вырос Михаил Терехов в приличной семье — наверное, поэтому дружки окрестили его «Гогой». Мать преподавала в институте, отец работал начальником цеха на заводе. После окончания
Два года назад Гога вышел из заключения и позвонил Бугаеву, попросил помочь с работой. Поклялся майору, что в колонию строгого режима возвращаться больше не намерен. Бугаев помог.
5
Они сели на трухлявый ствол поваленного дерева. Густой березняк обступал поляну со всех сторон и только на южной стороне, откуда сейчас светило солнце, лес был пореже. Где-то далеко, перекрывая ровный неумолчный шум близкого города, куковала кукушка. «Кукушка, кукушка! Сколько мне осталось жить?» — вспомнил Бугаев присказку из раннего детства и начал даже считать, но кукушка, похоже, совсем не собиралась останавливаться — куковала, как заведенная. Маленькая птичка, похожая на воробья, спикировала на землю прямо перед ними, схватила кусок булки и уселась на волейбольную сетку. Бугаев перевел взгляд на другие площадки — сетки больше нигде не были натянуты «Ай да я! Как же сразу-то не заметил?» — попенял себе Бугаев и спросил Шитикова.
— Леня, задачка на сообразительность почему сетка натянута только на одном поле?
Шитиков, оторвавшись от каких-то своих дум, покрутил головой, разглядывая поляну, пожал плечами.
— Сетка здесь старая. Видишь, порвана в одном месте. Чего ее снимать?
— Другие, думаешь, новенькие? Да и старую сетку мальчишки, если найдут, пристроят к делу.
— Висит же, не пристроили. — Шитиков вдруг свел лоб гармошкой и встал. — Подожди-ка. Думаешь, на ней может быть фамилия хозяина?
Он подошел к сетке и сантиметр за сантиметром стал разглаживать широкую тесьму, проверяя, нет ли на ней надписи. Потом обернулся к Бугаеву и покачал головой.
— Нет ни слова.
Он вернулся и снова сел рядом с Семеном:
— А я, знаешь, как-то об этом не подумал. Про надпись. Ведь могла быть.
— И я не подумал, — ответил, усмехнувшись. Бугаев. — Не сообразил.
Шитиков посмотрел на него вопросительно.
— Я, Леня, подумал, что хозяин сетки мог очень торопиться. И не стал дожидаться окончания игры.
— Думаешь, он теперь за сеткой явится?
— Я же не говорю, что сетку преступник оставил! Хотя всякое бывает. Он-то, конечно, за ней не пожалует. Нам важно, чтобы хоть кто-нибудь появился. С одним-двумя игроками этот «кто-то» уж наверняка знаком. Или телефон знает, или место работы. Так и пойдет по цепочке.
— Я думаю, надо оставить здесь сотрудника. Подежурить, сказал Шитиков.
— Почему бы и нет? Вызови кого-нибудь из оперативников, а я пока по поляне еще поброжу.
Шитиков пошел по тропинке через лес, на секунду обернулся. Крикнул: