Антимир: иллюзия света
Шрифт:
– Это к концепции вашей книги, – сказал он, глядя мне в глаза. Стеснения и стыда я в них не увидел. – Без этих условий все попытки человечества создать не то что духовное и гармоничное, но даже справедливое общество обречены на провал. Это аксиома, которую вычеркнули из всех книг и учебников. – Ни заносчивости, ни фанатизма в глазах и в голосе не было. Скорее, сожаление и разочарование. – А ваш ответ молодому человеку мне понравился. Он хорош. За небольшой, правда, ремаркой. Атомная бомба есть абсолютное и несомненное зло. Атомная электростанция таит в себе потенциальное зло. Данное зло есть нежелательное следствие благих намерений.
– Тех намерений, которыми устлана дорога в ад? – спросил я, тоже улыбнувшись. – Типа, хотели,
Мужчина улыбнулся шире:
– Ну, типа того. Всякая научно-техническая идея, даже самая светлая, имеет в своей цветовой гамме чёрный, траурный спектр.
Я перестал улыбаться.
– Прогресс не остановить и вспять не повернуть, – грубовато сказал я. – А научно-технический прогресс обратно пропорционален духовному прогрессу. Чем выше один, тем ниже другой. Закон сообщающихся сосудов. Научная мысль – прогресс, духовная – регресс. И, к сожалению, это соотношение не изменить. Когда прогресс достигнет верхней точки, а регресс – нижней, произойдёт взрыв. И это так же неизбежно, как восход и заход солнца. А раз так, то ваши константы, это чистейшая утопия. Человечество обречено.
Незнакомец, покачивая головой в знак согласия, тихо, но твёрдо возразил:
– Даже если человечество обречено в целом, каждый человек в отдельности имеет шанс на спасение. Зачем ему волноваться о судьбе всего человечества, когда он сам может не дожить до завтра? А если завтра, всё-таки, наступит, но в другом месте?
Такой поворот разговора поторопил немногих оставшихся и слушавших друзей и коллег по работе. Все дружно засуетились.
– Встань, – приказал мне Валера. – Я отнесу стул.
– И вообще, – добавил Слава, – выйди из-за стола и отойди в сторонку. Не мешай. Витёк, бери за тот край стола. Валентин, ты куда? Открой нам входные двери.
– Вы здесь преподаёте? – спросил я у незнакомца, когда мы отошли в сторону. Я был уверен, что это не так, но мне не хотелось затевать на улице дискуссию на глобальную тему.
– Ну что вы, – смущённо улыбнувшись, ответил тот, чья лысина, доходившая мне до носа, отражала солнце и слепила мне глаза. – Мне не по силам постичь всех тонкостей сей науки. В годы моего ученичества экономика и законодательство были намного проще и понятнее. Сегодня сии дисциплины настолько сложны и запутанны, что мне проще обойти пешком Землю, чем разобраться в их лукавых и противоречивых хитросплетениях.
– А вы, собственно, кто? – задал я вопрос напрямую.
Незнакомец не обиделся, но, казалось, смутился ещё больше.
– Я, собственно, странник, – ответил он тихо и без улыбки. – Странствую по свету, наблюдаю людей, изучаю их идеологии, аккумулирую и анализирую человеческие знания, доступные моему пониманию. А ещё ищу близких по духу людей. Людей, пытающихся разобраться в установленном порядке мироздания, ищущих сокровенный смысл жизни, истоки и эволюцию человеческой души и человеческого разума, их приоритетное значение в повседневной…
– А как же эволюционная теория Дарвина? – бестактно перебил я. – Она в своё время произвела мировой переворот в мышлении людей. И до сих пор для многих она, в несколько, правда, изменённом виде, является новой библией.
Я его провоцировал. Почему, не знаю. В доктрине Дарвина, особенно касательно происхождения человека, я сомневался ещё в школе. Потом перестал вообще в неё верить. Следующим шагом стала ненависть как к учению, так и к учителю. С годами успокоился, но признавать, что я произошёл от каких-то приматов-гоминидов категорически отказывался. И мне было интересно, как этот бродячий философ, не понимающий и отвергающий современную экономику и юриспруденцию, ответит на этот вопрос.
Странник серьёзно посмотрел на меня, вздохнул, окинул взглядом суетящихся на проспекте людей, вернулся глазами ко мне и ответил:
– Если бы обезьяны знали нашу историю, они сами отреклись бы от родства с нами.
– А всё-таки? –
– Дело не в этом, – сказал мужчина, вновь улыбнувшись. – Вы ведь тоже не экономист, не юрист и не учёный-биолог? – Я отрицательно покачал головой. – Ну вот. Наше личное мнение, если у нас нет стопроцентных собственных чему-либо доказательств или опровержений, зависит от нашего общего мировоззрения и внутренних, духовных, устремлений и убеждений. А наука сама многое не может ни доказать, ни опровергнуть, даже когда уверенно это делает. Сколько было таких доказанных гипотез, которые впоследствии оказывались ложными?! А сколько было таких наук?! И какой прок в том, что мы, учёные-дилетанты, начнём беседу о ДНК, РНК, генных мутациях и ещё о более сложных и заковыристых вещах, о которых и сам Дарвин не имел ни малейшего представления? Мы можем лишь быть сторонниками того или иного убеждения.
В это время вышли мои друзья.
– Генрих Адамович, вы выходите за рамки регламента, – смеясь, сказал Валера. – Дело сделано, пришёл потехе час. Водка же прокисает!
Я не скажу, что меня поначалу сильно заинтересовал этот лысый мужичонка, но уходить, не закончив разговор, почему-то, не хотелось.
– Парни, начинайте без меня, – ответил я, махнув рукой. – Я минут через десять подъеду.
– Смотри, не опоздай, – предупредил Слава.
Я вновь повернулся к незнакомому собеседнику.
– Извините, что вас задерживаю, – виновато сказал он. – И большое спасибо за внимание и такт.
– Всё нормально, – небрежно ответил я. – Я виновник торжества, но не полноценный участник. Мне сегодня на вторую смену, поэтому алкоголь категорически не рекомендуется. У остальных тоже свои дела. Так что, просто посидим часок, поболтаем. Так каковы лично ваши выводы по этому, я считаю, очень важному вопросу?
Странник вилять хвостом, как маркитанская лодка, не стал:
– Вопрос действительно важный. Но не в деталях, а в принципе. В нашем выборе жизненной позиции. Либо мы разумные млекопитающие, занимающие высшую ступень в иерархии всего живого на Земле, либо мы одушевлённые и одухотворённые создания Божьи. Да и разумность наша под большим вопросом. Как правильно заметил профессор Кунафин: «Дарвиновский идеал – жизнь наиболее примитивного, сильного и злобного существа, умеющего только жрать и размножаться. Всё остальное время, с перерывами на убийства себе подобных и отбирание у них пищи, существо спит или получает удовольствия. Это и называется естественным отбором».
Я ничуть не удивился приведённой цитате. Более того, у меня было такое ощущение, что этот странный (странник!) человек знает гораздо больше, чем говорит. Но это был ещё не конец.
– Но вот в чём штука, – сказал он, прищурив глаза. – Разрушать всегда легче, чем созидать. Это факт. Поэтому, разрушив или основательно поколебав одно учёное здание, осторожный и прагматичный разрушитель не спешит на его место возводить своё научное здание, с крепким научным доказательным фундаментом. Почему? А потому, что такого фундамента нет и в данном случае быть не может. Какой-нибудь другой умник, у которого больше, чем семь пядей во лбу, вдруг, осенённый внезапной вспышкой гениальности, возьмёт и разрушит возведённое здание, казавшееся неприступной крепостью. И какой из этого следует вывод? А вывод прост. Учёные в подобных человеко-обезьяньих и расовых вопросах сами придерживаются больше веры, чем строго научных знаний. Только свою веру они именуют научной гипотезой. И в своём арсенале имеют большое количество сложных и непонятных слов, математических величин, физических и химических формул, которые в совокупности может понять максимум тысячная часть процента населения Земли. Это та же цыганка, гадающая по руке, или ворожея, гадающая по воску в кипятке, только с целой кучей дипломов и научных регалий.