Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать
Шрифт:
Среди противников Федора Федоровича есть враги внешние и внутренние. Внешние — это привычно зловредные американцы (которые «устанавливают на Аляске системы новых вооружений, способных воздействовать на биосферу России») и «мировое еврейство» (которое «следит за процессами в России и участвует в них напрямую»). Но куда страшнее внутренний супостат. Протестная волна выталкивает на Болотную площадь «толпу, похожую на зверя». Во главе толпы — Иван Градобоев. Это зверь с «бычьим лбом и яростными немигающими глазами», «чудовище, порождение спальных районов, черных подворотен…».
Да, броня ОМОНа еще крепка, дубинки еще быстры, Центризбирком еще на стороне Кремля, но каждый митинг на Болотной отнимает проценты рейтинга
Поскольку для Бекетова Родина на первом месте, он согласен помочь. Как у всякого сказочного героя, у него есть три бонуса. Первый — «пленительный голос», способный заворожить всякого оппозиционера. Второй — магическая власть над Еленой, подругой Градобоева. Третий — крошка диктофон в кармане. Так что Елена предаст избранника, магия Бекетова развяжет языки вождей оппозиции, а диктофон запишет их высказывания друг о друге. В день, когда разномастная толпа будет готова штурмовать Кремль, записи выплывут, вожди перессорятся, а зубчатая твердыня уцелеет.
У романа, изданного трехтысячным тиражом, вряд ли отыщется много благодарных читателей: даже адептов кремлевской мистики не обрадует мысль о том, что магия измельчала до прослушки, а к высокой цели ведут провокации в духе Азефа. Сюжет книги взят из позавчерашних газет и неряшливо аранжирован привычными для автора тошнотворными физиологизмами (чего стоит сцена потрошения свиньи в эфире ТВ) или восхвалениями Сталина. Даже традиционный прохановский эротизм превращен тут в дежурное блюдо. «Он целовал ее ноги, чуткий живот, вьющийся теплый лобок» (Чегоданов и его женщина), «он целовал ее шею, плечи, грудь, прижимался горячим лицом к животу» (Градобоев и его женщина), «он целовал ее шею, ее открытую грудь, и она чувствовала, как от его поцелуев наливаются и твердеют соски» (а это уже Бекетов и его женщина). Как видим, отличия минимальны: похоже, на сей раз возобладал коммерческий принцип экономии усилий. Если эротика — довесок к политическому блюду, надо ли изобретать что-то эксклюзивное? Отметились — и ладно…
Вскоре после выхода книги в свет Александр Проханов пригласил в эфир «Эха Москвы» Алексея Навального и под конец программы сознался, что гость послужил прототипом одного из «оранжистов» (то есть Градобоева). После чего попросил его прочесть роман и добавил: «Очень надеюсь, что, может быть, он вас предостережет от тех опасностей или, может быть, ошибок, которые вас впереди подстерегают». Ну теперь-то, конечно, Алексей Анатольевич будет настороже: не станет слушать советов Суркова, а если тот сам заявится в штаб оппозиции, то будет обыскан на предмет скрытого микрофона. Спасибо душке Проханову — предупредил.
Иосиф и его братва
Эдвард Радзинский. Апокалипсис от Кобы. Иосиф Сталин. Начало. М.: АСТ
Эдвард Радзинский может быть, если надо, предельно скромным. В новой книге он мелькнет перед читателем лишь в самом начале — словно робеющий дальний родственник на пышной кавказской свадьбе — и тут же торопливо задвинется в тень, уступая место во главе стола настоящему тамаде. Им, по версии романиста, окажется некто Нодар Фудзи. Этот секретный старик будто бы еще сорок лет назад отдал приехавшему в Париж Радзинскому мемуары о товарище Сталине: начиная с босоногого детства сына сапожника-пьяницы юного хулигана Сосо и вплоть до смерти генералиссимуса и генсека в марте 1953 года. Точнее, сперва в записках Фудзи возникнет самый последний день «отца народов», а дальнейшее повествование
Мысль о том, что Сталин, при всей его подозрительности, мог бы совершить промах и в ходе тотальной «зачистки» ближайшего окружения упустить хоть одного потенциального мемуариста, впервые пришла в голову вовсе не Радзинскому.
Еще в 1988 году был опубликован роман Владимира Успенского «Тайный советник вождя». Согласно сюжету, у Сталина уже в годы Гражданской войны якобы завелся друг-конфидент Николай Лукашов из числа царских офицеров. Вопреки названию, Лукашов не столько давал вождю советы (да полно, нуждается ли в них гений?), сколько оправдывал его в глазах потомков. Все победы золотыми жар-птицами слетались на белый сталинский китель, а все черные кляксы гнусных преступлений пачкали и без того замаранные одежды сталинских приспешников — в основном из числа скрытых или явных сионистов. Свою прозу Успенский упорно называл документальной и сердился, когда его записывали в мистификаторы.
Реального создателя «Апокалипсиса от Кобы» при желании еще проще поймать на мистификации, чем автора «Тайного советника вождя»: язык повествователя порой выглядит чересчур современным, а в тексте записок то и дело встречаются забавные анахронизмы («страны-изгои», «горячие финские парни» и пр.), выдающие не парижанина 60-х, а скорее, москвича начала нулевых. Однако, в отличие от насупленного Успенского, Радзинский ведет себя умнее. Он даже не очень старательно скрывает, что эмигрант Нодар Фудзи — образ вымышленный, а его мемуары — литературный прием, позволяющий взглянуть изнутри на историю неуклонного восхождения Иосифа Сталина к вершинам власти. Играя «в документ», автор не заигрывается; он знает, где надо остаться серьезным, а где можно и подмигнуть понимающему читателю. Так что когда Коба вдруг выдает тираду: «Им нужны великие споры, а нам нужно великое пролетарское государство», то это не Сталин перефразирует Столыпина, а сам Радзинский балуется постмодернизмом.
Не желая быть банальным, автор книги пытается избегать штампов, и зачастую ему это удается. Скажем, он без ущерба для фабулы почти выводит за рамки знаменитый сталинский акцент, который, по выражению одного из критиков, неизбежно превращал всякого книжного Иосифа Виссарионовича в пишущую машинку конторы «Рога и копыта», с буквой «э» вместо каждой буквы «е». Более того! Радзинский не боится даже взять анекдот («Товарищ Сталин, тут поймали человека, похожего на вас. Как с ним поступить — расстрелять или просто сбрить усы?») и сделать из него важный кирпичик фундамента всего сюжета. Постоянно упоминаемое внешнее сходство Фудзи с его героем подчеркнет и внутреннюю близость персонажей. Рассказчик — не просто свидетель: он зеркало, кармический двойник Сталина и соучастник его злодеяний.
Досадно другое. Чем дольше Радзинский прячется за маской Фудзи, тем сильнее этот хроникер лихих «экспроприаций» выкручивает рулевое колесо сюжета в свою сторону. Разбойничья эстетика сталкивает повествование в бульварщину. Налетчик и убийца, ставший рассказчиком, формирует не только стиль, но и систему мотиваций. Рациональное отступает, на смену приходит мистическая экзальтация; доминируют не логика с расчетом, а «странная сила, исходившая от моего друга». «Магнетизм» заглавного героя оказывается острой приправой к марксизму, толстяк Парвус — «таинственным толкачом революции», зануда Свердлов — «Черным Дьяволом», глаза Ильича вспыхивают «фантастическим, злобным светом» и т. п. Эпизод ночного ограбления могилы инфернального Распутина выглядит какой-то «Пещерой Лейхтвейса» пополам с «Натом Пинкертоном». Драматическая история огромной страны приобретает привкус — как сказал бы булгаковский Тальберг — оперетки. Случайно ли, что цветастое выражение «барс революции» применительно к Сталину употребляется тут не единожды и не дважды, а более полудюжины раз?