Антивечность
Шрифт:
Порой Александров испытывал некое чувство вины из-за отсутствия сильной эмоциональной привязанности к близким, но когда он напоминал себе, что ничего не может поделать с химией своего мозга, угрызения совести так же быстро рассеивались, как и появлялись. К тому же Джон (хоть и по-своему) все же любил и сына, и бывшую жену. В редкие дни, которые доводилось проводить с ребенком, Александров испытывал необычайное душевное спокойствие и гармонию. Отец и сын вместе безмолвно бродили по городу (каждый – в своих мыслях), каким-то странным образом ощущая родственную связь. И никаких слов не было нужно, чтобы почувствовать ее.
На столе, рядом с открыткой
– Господин Александров, это адъютант фельдмаршала Громова… – с волнением, забыв все правила доклада по уставу, протараторил звонивший. – Всем членам Правления необходимо собраться на экстренное совещание.
– Что там опять? Старику снова не спится? – усмехнувшись, промолвил Джон.
– Фельдмаршал Громов… – адъютант запнулся, задыхаясь от волнения. – Фельдмаршал Громов… – Александров терпеливо ждал, уже предчувствуя что-то неладное. Наконец, адъютант нашел силы закончить фразу:
– Фельдмаршал Громов найден мертвым в своем доме.
Глава 2
Какие чувства испытывал Джон?
Пронзительной сиреной звучала тревога: Громов был убит. Это могло означать начавшийся передел власти и приближение «смутного времени»: без поддержки части влиятельных людей из Тайного Совета едва ли бы кто-то осмелился атаковать главного военачальника Конфедерации. Драма, которая разыгралась на Марсе, теперь казалась лишь детской страшилкой: отсутствие единства среди акул современного мира – резидентов Тайного Совета – означало бескрайние океаны крови ни в чем не повинных граждан. Вот почему воображение Александрова начинало создавать мрачные картины самых масштабных со времен ядерной войны боестолкновений на Земле.
Холодной сталью жгло чувство личной утраты: отношения с Громовым были непростыми, однако же он являлся частью Семьи. Александров и предположить не мог, что будет настолько потрясен утратой старого друга отца. Как многого мы о себе не знаем, пока не случится то, что перевернет ранее имевшиеся представления! Джон знал фельдмаршала с детства. Мозг Александрова формировался с учетом факта – Громов существует. Громов – часть сознания Джона, а значит, души. Теперь эту часть кто-то безжалостно вырвал и оставил незаживающий след на сердце.
Каленым железом морозили приступы гнева: Джон хотел отомстить – найти этих людей, всех до единого; любого, кто пошел на убийство человека ради игр в превосходство.
Вместе с тем в симфонии страстей Александров слышал и страх за себя: он был человеком Громова и понимал, что может оказаться следующей мишенью. Однако Джон не стыдился страха и не пытался его подавить: страх обострит чувства, позволит остаться в хорошей форме и в конечном счете обеспечит выживание. Обнаружив в себе страх, Александров вдруг испытал спокойствие: теперь Джон был готов ко всему.
В таком настроении Александров и направился к своему летающему автомобилю, припаркованному на крыше здания. Джон не видел смысла участвовать в экстренном совещании по случаю гибели фельдмаршала, поэтому, сев в машину и подняв ее в воздух, связался через коммуникатор с заместителем Громова, ставшим временно исполнять обязанности председателя Правления. Генерал Мак'Каллистер нехотя согласился с доводами Александрова: представитель Военного Правления необходим на месте событий немедленно. Получив одобрение начальства, Джон заложил крутой вираж и устремился к загородному дому Громова, где произошло убийство.
Фельдмаршал жил в просторном особняке примерно в ста километрах от города, в своего рода генеральском поселке: занимавшие высокие армейские посты люди получали во временное пользование объекты недвижимости, которые находились в собственности Конфедерации. Пятиэтажный дом не был самым высоким в округе, однако по размаху застройки ни одно здание в радиусе десятков километров не могло с ним соперничать. Громов часто задавал себе вопрос: «Зачем жить в огромном замке, если в нем используется лишь пара комнат?» И сам отвечал: «Важно то, как дом выглядит снаружи, а не то, насколько много пользы от жилища внутри». Громов считал служебной необходимостью выглядеть величественно, ведь только так возможно удержать контроль над умами подчиненных и сохранить доверие со стороны покровителей. Порой Громову хотелось сменить его мрачный замок на уютный домик в горах, однако фельдмаршал находил это совершенно неприемлемым, так как считал, что является, как и любой другой человек, собственностью Конфедерации, а посему желания не имеют никакого значения.
К слову, Громов часто думал над превратностями судьбы: он слыл одним из самых могущественных людей в мире, но любой гражданин, не наделенный властью, был свободнее него. Фельдмаршал искренне считал себя рабом высокого положения, ничего не дававшего, кроме вороха обязательств, однако силы придавало осознание великой миссии – служение Конфедерации. К тому же Громов теперь не мог представить себя человеком, освобожденным от бремени власти. Фельдмаршалу казалось, что вакуум, который образуется в случае отставки, невозможно будет заполнить ничем другим, и Громов умрет от тоски. Более того, даже мысль о том, что кто-то другой займет его пост и станет вершить его судьбу, казалась в высшей степени отвратительной. Громов не испытывал презрения к людям, не имеющим власти, но допущение, что он и сам может оказаться в рядах этих людей, было ему противно.
Когда Джон прибыл к дому Громова, вдоль высокого забора, ограждавшего особняк, уже было выставлено оцепление сотрудников военной полиции, перед которым столпилось несколько десятков репортеров. Александров, не без труда пробравшись через эту массу журналистов, остановился напротив одного из полицейских. Правоохранитель, увидев в очках дополненной реальности надпись «Доступ разрешен», мерцавшую зеленым светом над фигурой Александрова, пропустил Джона за оцепление. Преодолев ворота, Джон оказался в просторном и пустынном дворе. Александров быстро пересек двор и остановился у дверей замка.
– Проведите меня к следователю! – скомандовал Джон. Один из криминалистов услужливо кивнул и, не поднимая головы, жестом пригласил следовать за собой в недра дома. Спустя несколько мгновений Джон оказался перед высоким худощавым человеком с подвижной мимикой и нервной жестикуляцией, лысоватым, лет пятидесяти. Улыбаясь во весь рот из-под песочного цвета пышных усов, человек этот, слегка согнув ноги в коленях и подавшись вперед, восторженно поприветствовал визитера, выражая на лице безмерную радость тому, что столь значимая персона почтила сыщика вниманием: